Попробуй меня разлюбить (СИ) - Высоцкая Мария Николаевна "Весна" - Страница 39

— Мы сейчас уйдем, — делаю над собой усилие, чтобы открыть рот.

— Ты притащил в мой дом дочь мента? Совсем е*нулся?!

В голове звенит от затрещины, которую со всей дури отвесил отец. Меня корежит. Я практически выбрасываю кулак вперед, чтобы ударить в ответ, но вовремя вспоминаю, что это бесполезно. Тут везде охрана. Просто так мне это с рук не сойдет.

— Мы уже уходим, — говорю ровно. Без агрессии и плескающихся эмоций. Не стоит провоцировать. Не сейчас.

Растираю висок и мельком цепляюсь взглядом за лестницу. Катя стоит на ступеньке. Она все видела? Когда пришла?

В последние секунды успеваю заткнуть свой рот ладонью, чтобы не пискнуть. Смотрю в растерянные глаза Даниса и умираю вместе с ним. Столько там боли, отчаяния и, самое ужасное, стыда.

Ему стыдно за то, что я увидела. Но волноваться об этом должен не он, а человек, что называет себя его отцом. Высокий, темноволосый, с глубокими морщинами на лбу и пугающим, практически доводящим до леденящего душу страха взглядом.

Нерешительно ставлю ногу на следующую ступеньку, вцепляясь пальцами в деревянные перила. Мне кажется, что едва я совершу какое-либо движение, как сразу потеряю равновесие и неуклюже скачусь с лестницы.

Шажочек. Маленький, почти незаметный. Сглатываю и не свожу с Даниса глаз.

Он отшатывается от отца и идет ко мне. Шаг уверенный. Но его внутреннее состояние передается мне волнами импульсов. Он потерян. Просто раздавлен.

— Я отвезу тебя домой, — бормочет, не глядя мне в глаза, и берет за руку.

Мы быстро проплываем мимо фигуры его отца к гардеробу. Не прощаясь и не здороваясь. Я чувствую на своей спине колкий взгляд. Он врезается в лопатки ненавистью.

Пока мы торопливо надеваем куртки и меняем тапки на уличную обувь, отец Дана в грубом приказном тоне высказывает кому-то из работников дома свои пожелания в виде еще одной бутылки виски и «чего-нибудь пожрать».

Дверь за моей спиной хлопает. На огромном мраморном крыльце с отголосками прошлого века в качестве лепнины мы и замираем.

Данис все еще не смотрит на меня. Лишь поверх или вообще вдаль, куда-то мимо.

Мне начинает казаться, что у него горит щека. Наливается воспалением и опухает. Но быть такого не может. Отец, видимо, ударил его по затылку, чтобы на лице не оставалось следов. Все эти ужасы, что я рисую на красивом лице Даниса, не больше чем мое бурное воображение.

Переминаюсь с ноги на ногу и крепче сжимаю руку. У Дана пальцы — кипяток.

— Он так всегда? — шепчу, а у самой слезы на глазах.

— Это случайность. Он пьян. Пошли.

Дан агрессивно тащит меня к машине. Я едва за ним поспеваю. Быстро переставляю ноги, утопающие в снегу. Потому что я то и дело слетаю с дорожки в невысокие сугробики.

— Постой!

Все же нахожу в себе силы, чтобы ускориться и перегородить Данису дорогу. Замираю напротив и часто дышу. Моя грудь вздымается, а легкие сейчас лопнут от переизбытка поступающего кислорода.

— Я, — размыкаю губы, а что сказать, не знаю. Мои сожаления ему не нужны. Ситуация ужасная, и, наверное, он бы хотел, чтобы я этого не видела.

— Мне так жаль, — мямлю, чувствуя дорожки слез на щеках. — Боже, как мне жаль.

Данис стискивает зубы. Его взгляд становится холодным. Таким же колючим и пугающим, как у его отца. Внешне они даже похожи. Высокие, суровые. Если бы я Кайсарова не знала, уверена, думала бы, что он бесчувственный сноб. Но он другой. Нежный, чуткий, добрый. Самый лучший.

Мои губы складываются в улыбку. Теплую, которая готова всех согреть. Но, несмотря на это, душу скребет понимание того, чего хочет Дан. Моего исчезновения.

Именно в эту секунду его единственное желание — не видеть меня.

Я мнусь буквально мгновение, а потом просто повисаю на его крепкой шее. Обхватываю руками и прижимаюсь к груди. Дышу во вздернутый подбородок, вытянувшись на максимум и привстав на носочки.

— Я ничего не видела, — бормочу еле слышно, — и никогда, никогда-никогда никому не расскажу.

Дан отлепляет меня от себя на вытянутых локтях. Теперь в его глазах еще больше сожаления. Он опечален. Злость, что плескалась в его сознании минуту назад, угасла.

— Глупая, — выдает с нежностью, — я… Я знаю, что ты не предашь и не расскажешь. Но тебе не нужно было этого видеть.

— Это не первый раз?

— Первый, — врет и смотрит поверх моей макушки.

У него голос чуть дрожит. А меня уже вовсю пробило на слезы. Тянусь к его губам и целую. Хотя это скорее робкое прикосновение и дружеская поддержка.

Вытираю свои щеки рукавом куртки и потупив взгляд смотрю под ноги. Хрустящий снег скрипит под подошвами. Мороз к вечеру становится сильнее, а воздух суше. Дышать трудно. Нос щиплет минусовая температура.

Делаю глубокий вдох и принимаю. Принимаю его вранье. В этот момент действительно ему верю. Потому что знаю, ему станет легче. Если я поверю, ему станет легче. Стыд пойдет на спад.

— Под алкоголем некоторые могут делать ужасные вещи, — облизываю губы и поднимаю глаза. — Еще полчаса — и меня потеряют.

Дан кивает. Мы идем к машине.

— Не говори никому, что видела его здесь. — Данис сжимает мою ладошку, как только автомобиль трогается. — Он в розыске. Живет по поддельным документам. Я понятия не имею, зачем он приперся… но…

— Я не скажу, — отчаянно мотаю головой.

Я никогда не сделаю ничего, что может навредить Дану. Никогда.

Дома я оказываюсь вовремя, родители еще не вернулись.

Остаток вечера Дан мне больше не пишет. Я тоже не решаюсь. Мне жутко неудобно. Я свидетельница активатора его демонов. Свидетельница поступков дьявола. А кем еще может быть человек, считающийся его биологическим отцом?

Мама с папой приезжают около двенадцати. Оба пьяненькие, веселые и с кучей пакетов. Внутри подарки. Они были у Бушмановых. Кирилл Бушманов — папин первый зам. Наши семьи прекрасно ладят.

— Катя, — мама лезет ко мне с обнимашками и вручает коробку с новым телефоном.

— Я думала, Новый год завтра, — кручу в руках запечатанный гаджет.

— Это за хорошо закрытую четверть. На Новый год будет кое-что другое.

— Спасибо, — улыбаюсь и очень боюсь, что родители заметят мою подавленность.

Папа наливает кофе и ставит перед мамой чашку. Мы сидим в кухне за баром. Наша помощница по дому уже уехала в город. Отпросилась еще с обеда, на утренник к внуку.

Вишня крутится под ногами и выпрашивает вкусняшки, которыми с ней щедро делится папа, отламывая рыбу от своего бутерброда.

— Ты чего такая грустная?

— Нормальная, пап, — посмеиваюсь. — Это просто вы чрезмерно веселые, — подмигиваю и наконец вскрываю хрустящую фольгу, вытаскивая из коробки новенький телефон. — О, терабайт памяти, будет чуть больше места для фоточек.

Пока родители бегло обсуждают свои посиделки, я вставляю симку в телефон и все же пишу Данису, желая спокойной ночи. Ответа, к сожалению, не приходит.

Утро тридцать первого декабря солнечное. Мороз под тридцать градусов.

Выбираюсь из постели и сразу тянусь к телефону, на который уже упало несколько сообщений. От Тима, Аньки, а еще от Даниса. Его открываю первым и тут же сникаю. Ни солнце за окном, ни подарки, которые ждут меня вечером, больше не радуют.

Кайсаров пишет, что не сможет сегодня приехать. Извиняется и желает хорошо провести праздник.

Отшвыриваю телефон на другой конец кровати и, уронив лицо в ладони, плачу.

Смотрю на себя в зеркало и, убедившись, что выгляжу на все сто, спускаюсь на первый этаж Азаринского дома. Сегодня у нас гости. Я живу в семье брата вторую неделю. Сначала у океана, теперь в Москве. Мои родители поехали в горы. А я решила, что хочу побыть одна и погреться под теплыми лучами солнца. По крайней мере загар я привезла оттуда шикарный.

— Всем привет! — улыбаюсь в первую очередь Аринке, которая переминается с ноги на ногу у двери.