Колхоз: назад в СССР (СИ) - Барчук Павел - Страница 3

А вот на следующее утро реально было не смешно. Меня разбудил смачный такой, звонкий шлепок по щеке.

— Жорж, вставай! Подъем!

Господи, ну зачем так по-ублюдски каверкать имя. Оно и Георгий не радует, а этот "Жорж", так вообще, как бы не стошнило.

После посещения Академии, водила отвёз нас с маменькой на Кутузовский проспект, где, оказывается, мы жили. Ну, что сказать, неплохо. Райончик достаточно известный. О том, что здесь в свое время обитала вся элита номенклатуры, конечно, я знал. Причем, элита самого наивысшего уровня: Брежнев, Андропов, Черненко и иже с ними.

В квартире имелось пять спален, столовая и кухня. На полу лежал самый настоящий паркет, обстановка полностью соответствовала внешнему виду моей новообретенной маменьки. Диваны с золотыми ручками, картины в дорогих рамах, много блестящих предметов и просто сбивающий с ног дух цыганщины. Дорого, богато. Причем это "дорого и богато" специально выпячивалось так, чтоб не дай бог случайный гость не подумал, будто живут здесь обычные люди. Полное отсутствие вкуса. Особенно убили огромные, чуть ли не в потолок шкафы со стеклянными дверьми, где стояла посуда. Реально. Посуда. Какие-то салатники, вазы, бокалы и фужеры. Предположительно, это был хрусталь, но е-мое… Хвалиться тарелками — очень странно. И ещё в одной из комнат, так понимаю, она выполняла роль кабинета, три стены из четырех занимали полки с книгами, которые стояли специально подобранными сериями. Если вспомнить маман, она очень мало похожа на увлеченную литературой даму. Там быстрее в голове — очаровательная пустота и перекати — поле, которое по этой пустыне с тихим шорохом катится. Подозреваю, столь огромное количество книг тоже своего рода признак богатства и исключительности.

В общем, несомненно дизайном жилья занималась мамочка. Во всем чувствовалась ее рука и она сама в этой обстановке смотрелась очень органично.

Пока ехали к дому, я натурально забился в угол на заднем сиденье, потому что мать кидала в мою сторону такие выразительные взгляды, от которых хотелось выскочить из машины и с криком умчаться в туманную даль. Реально. Я практически видел свое отражение в ее тёмно-серых глазах, и у этого отражения, как минимум, не было головы. От дальнейших высказываний, наподобие тех, которые были озвучены в Академии, ее, похоже, удерживало лишь присутствие водителя. Наверное, устраивать скандал при обслуге, ниже ее попугайского достоинства.

Честно говоря, это сильно сбивало с толку и мешало обдумать ситуацию. А она, ситуация, была с одной стороны — радостная, с другой — отвратительная.

Радостно то, что я жив. Очень радостно. В данном случае, не до капризов. Получить возможность и дальше существовать в этом мире, знаете ли, самое наилучшее, что может произойти в подобной ситуации, когда тебя расплющило на дороге вместе с тачкой. Отвратительно то, что я реально оказался в советском времени. Вот к этому пока не знаю, как относиться. Хотя, и данный факт тоже безумно радует, пацан, в тело, которого закинуло, — мой ровесник. Судя по пламенной речи ректора, как раз третий курс. Могло быть значительно хуже. Очнулся бы каким-нибудь старпером. Или… девкой. Фу… Ужас какой.

Семейка, кстати, тоже богатая. Мать, правда со странностями. Что психовать- то так? Поговорила с ректором, сто процентов немного отбашляла. Велика проблема. Главное, все, что я так люблю, деньги, статус, положение в обществе, на месте. В общем, есть от чего оттолкнуться.

Значит, выходит, даже то, что "отвратительно", на самом деле пойдет.

Встретила нас в квартире женщина, предполагаю, скорее всего, выполняющая роль помощницы по хозяйству. Домоуправительница или что-то такое. На ней было строгое темно-синее платье с белым ажурным воротничком, волосы собраны вверх, лет пятьдесят за плечами. Но при этом мать называла ее Тоней, а она маман — Светланочка Сергеевна. Светланочка… Ну, в принципе, да. На Светлану моя родительница не тянет. А вот Тоня, как раз наоборот, рост имела, будто профессиональная баскетболистка, но при этом вся была какая-то круглая, мягкая, обтекаемая.

— Ну, что?

Едва мы переступили порог, Тоня кинулась навстречу, прижимая свои пухлые ручки к весьма массивной, возвышающейся, будто уральские горы, груди.

— Что? — Маменька демонстративно повернула голову, посмотрела на меня очень выразительным взглядом. Отвечаю, если бы из ее глаз могли лететь стрелы, я бы уже валялся, утыканый ими, будто дикобраз. — Еле смогла убедить Сергея Леонидовича не выгонять Жоржа. Комсомол. Понимаешь? Отчислить из комсомола сына члена Политбюро ЦК КПСС.

— О, Господи… — Тонины ручки переместились от груди выше. Она ахнула, прикрыв рот ладошками. Сразу двумя. А там такие ладошки… Мне бы они просто прикрыли сразу лицо. — Жорж Аристархович, ну, как же так…

Ещё одна. Со своим Жоржем.

— В общем, решила. Поедет к Виктору в Зеленухи. На все лето. Если не поумнеет, там и останется. При этом условии ректор пошел навстречу. Обещал пока что не принимать решительных мер. Только ради уважения к Аристарху. Иди в свою комнату и на глаза мне не попадайся.

Последние слова предназначались мне. Я, собственно говоря, был не против. Пусть перебесится. По опыту знаю. Иногда отец, имею в виду мой настоящий отец, вспоминал о том, что он, вообще-то, родитель, и устраивал показательные выступления. Топал ногами, кричал, что вырастил безответственного раздолбая, пару раз даже швырнул телефон об стену. Думаю, просто и без того планировал поменять старую модель на новую.

Но такое происходило в совсем уж в крайнем случае, если мне не удавалось прикрыть свои похождения самому. Особенно нравилось вот это "вырастил". За свои годы я видел его так редко, что к воспитанию там не имелось вообще никакого отношения. За мной постоянно приглядывали то няньки, то репетиторы, то гувернантки. И отец, и мать были заняты карьерой, созданием финансового благополучия в семье.

Сестрица, кстати, росла совсем иначе. Разница между нами была в тринадцать лет и она иногда с особым удовольствием любила ткнуть меня носом в то, что ее родители возили на моря́, ходили в музыкальную школу на концерты, делали вместе уроки. Ну, короче, типа вот к ней отношение было совсем другим. Возможно. Однако,не сильно расстраивало, если честно. Меня любили, как позднего ребенка и позволяли все. Честно. Даже когда очередная гувернантка заводила разговор о том, что мальчик выходит из-под контроля, мать отмахивалась, тискала меня, целовала в затылок и говорила, будто сыночек у нее самый лучший. Потом совала в карман несколько купюр и уезжала по делам. Позже, вместе бумажных денег появился счёт в банке и безлимитная карта.

Так что сейчас, пока Светланочка Сергеевна пребывает в состоянии бешенства, лучше и правда переждать бурю. Заодно подумаю, как и что будет дальше.

Правда, я так понял, что новая родительница, в отличие от прежней, не работает. Судя по всему, она сидит дома, занимаясь хозяйством. Плохо. Будет постоянно маячить перед глазами. А вот тот факт, что папочка у нас — член Политбюро ЦК, это прекрасно. 1980 — тоже неплохо. К примеру, времена Иосифа Виссарионовича напрягли бы меня значительно больше. Там все было, как на минном поле. Сделал шаг — выжил. Сделал второй — разнесло ошметками к чертям, по всем окрестностям. Сегодня ты на коне, а завтра не просто под конем, а стоишь у стенки без права рассчитывать на советский суд, который, как известно, самый гуманный в мире. Три раза ха-ха. Все же, несмотря на свое пофигистическое отношение к учебе, о прошлом страны я, конечно, знал. Не совсем дебил. Международные отношения, куда меня запихнули родители, какое-никакое, но образование давали. Да и так. Читал на досуге ради интереса всякие биографические труды и воспоминания, ещё в школьные годы.

Сейчас же у нас, выходит, 1980. Отличное время. Ещё два года до конца правления Леонида Ильича. Дух свободы. Буржуйский запад уже проник за железный занавес. Во всей ситуации с этим перемещением, или воскресением, не знаю, как правильно назвать, кстати, больше плюсов, если посмотреть более внимательно.