Голубка Атамана (СИ) - Драч Маша - Страница 37

— Слушаюсь, Александр Валерьевич, — я улыбнулась. — Идем, я тебя проведу.

— Сегодня выходная или снова на проекте до вечера будешь? — спросил отец, когда мы уже вышли на лестничную площадку.

— Сегодня выходной, но мы с ребятами всегда на связи, — я закрыла дверь.

— Ну а как самоощущение на работе? Нравится?

— Да. Работы много, конечно. Но, кажется, только сейчас я по-настоящему вошла в поток. А еще поняла, что мне нужно еще очень-очень многому научиться, подтянуть навыки. Особенно 3D-визуализацию. Шеф говорит, что свежих идей у меня много, есть с чем работать, нужен только опыт.

— Опыт со временем наработается.

Когда мы вышли на залитую солнцем улицу, я резко остановилась, потому что увидела Давида. Он направлялся в сторону моего подъезда. Я тут же посмотрела на папу. Он, немного нахмурившись, смотрел на приближающегося гостя. Я вновь ощутила ту уже почти забытую энергию, что моментально взвивалась между отцом и Давидом.

— Добрый день, — первым поздоровался Давид и подал моему папе руку.

— Добрый, — папа ответил крепким рукопожатием, продолжая смотреть Давиду прямо в глаза.

Никакого вызова или агрессии. Никаких претензий или пренебрежения. Папа просто подробно изучал Давида, мысленно делая для себя какие-то пометки.

— Каролина, — уже менее официальным тоном обратился ко мне Давид и приветственно кивнул.

— Привет, — робко ответила я.

— Давид, можно вам кое-что сказать? — вежливо, но уверено спросил папа.

— Да. Конечно, Александр Валерьевич.

— Каролина — всё, что у меня есть…

— Пап, — напряженно пробормотала я.

— Это ваша жизнь. Ваши отношения. Не имею привычки вмешиваться туда, куда не звали. И навязывать свое мнение не привык. Просто знайте, что я занимаюсь охотой. Для этого занятия у меня имеются соответствующие атрибуты. И пусть эти атрибуты будут предназначены исключительно для охоты. Намёк, я надеюсь, крайне прозрачный? — папа со своей прямой осанкой и расправленными плечами выглядел очень внушительно.

— Рад, что Каролина для нас одинаково важна, — Давид вежливо улыбнулся. В синих глазах не было ни тени недовольства или страха.

— Я поехал, дочка. Пока.

Когда папина машина плавно выехала со двора, я с облегчением выдохнула.

— Хороший у тебя отец, — Давид провел ладонью по затылку. — Всё по делу сказал.

— Думаешь? — я скрестила руки на груди.

— Я так же общался бы с кавалерами своей дочери. Может, даже жестче, чтобы нервы ей не мотали.

— Он просто догадался…

— Ты оправдываешься передо мной? — удивился Давид.

— Нет. Просто не хочу, чтобы ты думал, будто я жалуюсь, и сама ничего не способна решить.

— Ло, — тяжело вздохнул Давид. — Что-что, но ты можешь быть уверена я так точно не думаю.

— Снова миримся, чтобы потом снова поскандалить? — устало спросила я.

— Не люблю, когда мы скандалим, — Давид подошел ко мне и опустил обе руки на талию. — Меня это выбивает из равновесия.

— Но ты должен уже понять, что пока вопрос не решён, я не смогу успокоиться.

— Понимаю. Поэтому будем решать.

Мы должны были поговорить. Мой мозг даже начал генерировать отдельные предложения и аргументы. Но они резко где-то растворились, рассыпались на микрочастицы, когда мы с Давидом оказались в пространстве мой маленькой уютной квартиры с кактусом, что больше не падает с подоконника.

Я так сильно тосковала по Давиду. Еще с того момента, когда он пропал на целый месяц. А потом мы встретились и так по-дурацки поссорились. Мой взгляд сам цеплялся за линию его плеч. Сам проводил незримую дорожку вдоль позвоночника. Мне не нужны были никакие слова или даже прикосновения. Я заводилась лишь от одного осознания, что Давид рядом.

После сильного эмоционального всплеска, я словно посмотрела на свою реальность трезвым взглядом. Осознала, почему Давид в тот вечер так разозлился. Он ожидал совершенно другой встречи, а я… с места в карьер со своими претензиями, вопросами. И теперь я понимала, каково ему было, потому что меня сейчас переполняло такое же острое желание прикоснуться. Если наш разговор отложится на час, ничего в корне не изменится. И тогда бы не изменилось. Возможно, что к этому моменту мы уже всё давно решили.

Как только ключ провернулся в замочной скважине входной двери, я прижалась щекой к спине Давида. Он замер. Явно не ожидал такого. Да и я планировала совершенно по-другому начать разговор. А сейчас никаких разговоров совсем не хотелось.

Привстав на носочки, я дотянулась губами к обнаженной полоске кожи на шее, расположенной между волосами и воротником футболки. Серебряная цепочка оставила фантомный ожег на моих губах. Запечатывая на них горечь не ушедшего прошлого.

Давид тихо и неровно выдохнул, отчего мое возбуждение лишь усилилось. Его руки накрыли мои, затем поцеловали. Я аккуратно обошла Давида и посмотрела на него, чуть запрокинув голову. Его взгляд переменился, стал тяжелым, почти немигающим. Губы приоткрылись. Я потянулась за поцелуем и всё ненужное, лишнее сорвалось в пропасть.

Мы не дошли даже до дивана. Опустились на мягкий ковер, расстеленный на полу. От желания, от переполняющего счастья быть рядом с человеком, которого любишь больше всего на свете, подрагивали пальцы и сбивался ритм дыхания. Давид и сам был на грани. Я это видела в лихорадочном блеске его синих глаза. Ощущала в прикосновениях губ к моей шее и ключицам.

Одежда упала куда-то позади нас, потому что сейчас она была бесполезной и такой до жути раздражающей. Странно, что мы редко могли нормально поговорить, зато физически говорили и доказывали так много, что реальность расходилась кругами.

Давид на секунду оторвался от моих губ и заглянул прямо в глаза. Он сидел, привалившись спиной к дивану, а я расположилась на его ногах, опустив руки на твёрдые плечи. Не хотелось ждать. Не хотелось попусту терять время. Меня рвало и выкручивало изнутри от жажды ощутить Давида в себе. Он смотрел на меня с такой улыбкой, что может возникнуть лишь у того человека, который познал все грани счастья.

— Что… Что с тобой? — я поцеловала сначала одну, затем вторую ладонь Давида. Они прижались к моим щекам, а большие пальцы нежно поглаживали кожу.

— Счастье мое, — севшим голосом прошептал Давид. — Мое светлое крошечное счастье, — он поцеловал меня в губы. — Как же я боюсь, что могу всё просрать. Как же боюсь лишиться тебя.

— Не лишишься, — тихо, но твёрдо ответила я. — Никогда.

По телу пробежалась дрожь, когда Давид вошел в меня. Пропуская сквозь себя каждую эмоцию, каждое ощущение, я прикрыла глаза. Мы не двигались несколько секунд. Так было важно запомнить этот первый момент. Понять, что мы одно целое.

Давид хрипло застонал, когда сделал первый толчок. Его руки скользнули ко мне на поясницу. Я почти зависла в своей личной невесомости. Еще один толчок, но уже гораздо глубже, заставил меня открыть глаза. Давид неотрывно смотрел на меня. Я тонула в его взгляде. Снова и снова.

Наши губы сплелись в поцелуи. Каждое новое движение Давида становилось всё более жадным и нетерпеливым. Хотелось больше. Хотелось сильней. Быстрей. Безостановочно. На каждое новое движение Давид хрипло выдыхал, почти стонал и слепо целовал меня, ловя мои выдохи.

Мир крошился. Обиды стирались. Губы без умолку нашептывали просьбы, почти молитвы не останавливаться. Давид обнял меня двумя руками. Прижал к себе. Почти впечатал в свое тело. Свою грудь. В левое подреберье. Загоняя к себе в сердце, где надежно, где всегда безопасно.

Голова шла кругом. Я чувствовала капельки пота на висках и шее Давида. Чувствовала их соль на кончике своего языка. Мы приближались к пику. Не сдерживая себя и не стесняясь, я стонала от наслаждения, от распирающих чувств, просто от счастья.

— Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, — иступлено нашептывал Давид, изливаясь в меня.

Я качнула бёдрами, уходя за грань. Воздуха хватило лишь на один вдох. Крепко обняв Давида, я лихорадочно целовала его лоб, скулы, губы, подбородок.