Рыцарь без позывного. Том 1 и Том 2 (СИ) - "Бебель" - Страница 26

Оставшийся путь до наспех восстановленного форта у городских ворот прошел без эксцессов. Некогда крепкое каменное здание представляла плачевное зрелище. Даже расположившийся рядом помост с пустыми колодками да позорным столбом выглядел куда более устрашающе, чем осыпавшиеся каменные стены.

Прошмыгнув в заботливо распахнутую караульным дверь, мы оказались в темном, но просторном зале освещенным лишь солнечным светом из узких бойниц. Помещение выполняло функции то ли столовой, то ли спальни, то ли хрен пойми чего — на широких лавках за деревянными столами, сидело не меньше десятка северян. Кто резался в некое подобие домино, кто яростно чавкал капустной похлебкой, а кто храпел на всю округу, развалившись прямо на лавке.

— Заклад! — воскликнул один и со всего маху маху рубанул игральной костью о стол. — Ставлю иглу безглазой воровайки супротив твоих сапог…

Едва заметив нас с мальцом, они было напряглись, но вошедший стражник в широком кушаке, тут же сбросил возникшее напряжение. Северяне мигом забыли про наше существование.

Кивнув землякам, зрелый стражник со своими молодым напарником повели нас следом за собой к винтовой лестнице в другом конце комнаты. Поднявшись по каменным ступенькам, мы оказались в узком длинном коридоре, освещенном лишь парой сальных ламп. Это здорово напоминало тот салон, с демоном и купальнями, но вместо роскошных ковров и дорогих дверей — дорожная грязь на каменном полу да зарешеченные каморки.

— Темница? — озвучил мои мысли пацан, нервно теребя свои ножны.

— Гостиница. — фыркнул старший северянин и повел нас к единственно нормальной двери в конце коридора. — Сотнику покажешься, бумаженку распишешь да гуляй на все четыре. — обратился он уже ко мне, но я его почти не слушал.

За одной из проржавевших, но все еще прочных решеток валялась грязная бадья, пара соломенных циновок и Лелик и Болик собственной персоной.

— А ты еще что здесь забыл?! — немедленно окрысилась одноглазая едва заметив мою физиономию сквозь прутья.

— На экскурсии. А вы, я смотрю, в этом санатории уже вовсю расслабляетесь? По путевке или так, по блату взяли? — поинтересовался я, кивая в ответ вежливо поклонившейся синевласке.

Похоже, молодой уже хотел прервать нас и рявкнуть что-то вроде “не болтать с заключенными”, но бородатый его почему-то остановил. Жалостливо поглядев на узниц, северянин в кушаке скомандовал своему напарнику приглядеть за нами, а сам двинул за дверь. Наверное — докладываться.

Насупившийся молодой снеговик с деланным безразличием прислонился к одной из решеток, ожидая пока мы наговоримся.

Чего это старший такой добрый? А впрочем, какая разница?

— Так за что на нарах чалитесь, девчата? — пожал я плечами и, на манер стражника, прислонился здоровым плечом к стене.

Одноглазая немедленно заявила: “Да ни за что!” и наверняка бы добавила: “Меня адвокат поимел!”, но синевласая оказалась более расторопной:

— Она яблоко с повозки у ворот укра… Взяла. С северной повозки. — стараясь держаться подальше от засранной бадьи, сказала девчушка в платье.

Как выяснилось из короткой беседы — рецидивисток повязали за то, что одноглазой захотелось похрустеть сочным яблочком, с одной и телег, что ожидали досмотра у ворот. Возвращаясь от мельника и таща на рынок несколько мелких крысиных шкурок, кошатина вдруг увидала повозку доверху набитую фруктами — видимо, для праздника. Но хвостатой дуре и в голову не пришло, что тырить провизию у северян, да еще и в их присутствии — крайне хреновая идея. Синевласку же приняли чисто за компанию. Посох ее им чем-то не угодил.

— Понятно все с вами, короче… — подвел я итог, заслышав нетерпеливое покашливание появившегося из-за двери бородача. — Ну ладно, бывайте. Хлеб с параши не ешьте, в тазик не садитесь, и мыло в душе не роняйте. Адье! — козырнул я Бивису и Батхеду да отправился за северянином.

Пусть посидят пару деньков, авось мозгов прибавится. В конце-концов, за яблоки не расстреливают.

Бородач размял затекшую от шишака шею и, раскрыв массивную дверь, кивнул, мол, заходите.

Новое помещение также не впечатляло красотой — те же голые каменные стены да полосы света из бойниц. Разве что пара серых гобеленов с перекрещенными пиками, хорошая масляная лампа да красивый, хоть и обшарпанный, бурый стол из дорогого дерева сглаживали впечатление.

Сидящий за столом рыжий великан, едва завидев наше присутствие, отложил истертый карандаш и жестом ткнул на лавку у стены.

— Беглый али дезертир? — без лишних предисловий, спросил широкоплечий северянин, уставившись на меня.

Отправив Гену на неказистую лавку у стены, я, не обращая внимания на густые нахмуренные брови, развалился в подгоревшем кресле перед столом:

— Не тот, не другой. Я вовсе не с ваших краев.

— Угу, оно и видно… А это кто? — сверкнув дорогущим перстнем, мужик ткнул толстым пальцем в мальца.

— Просто пацан. В помощники прибился.

Гена уже собирался что-то сказать, но поглядев в мои глаза, благоразумно промолчал. Правильно, нефиг снеговиков нервировать. Конелюба они и слушать не станут.

— Пацан? А девкой был бы краше… — вздохнув и почесав густую рыжую бороду, мужик откинулся на кресле. — Ну? Кто таков? Откудова? На кой ляд шпану по площади гоняешь?

Удержав болезненный стон, я на манер сотника, раскинулся на подгоревшем сиденье и лениво зевнул. По словам деда — отморозки терпеть не могут вежливость и заискивание. По их долбанутым традициям, любые намеки на хорошие манеры считаются за попытку обмана или проявление слабости, а потому, нужно вести себя как можно непринужденнее.

— Та “кукушонок” я. С гнезда украли. Не видать что ли?

— Ну, толкуешь ты и впрямь не по-нашенски… Ну валяй, “кукушонок”, трави за свою судьбинушку. — безразлично махнул он рукой.

Походу, рыжий уже все для себя решил и не собирается верить ни одному моему слову. Ну, это мы еще посмотрим…

Стряхнув пыль с рукава, я завел давно заготовленную историю. Проблемы с памятью не особо способствовали стройности истории, но вспомнить наши с дедом репетиции было проще простого, — особенно если альтернативой является казнь или ссылка на крайние севера. С дезертирами да беглыми крестьянами за мостом не цацкаются.

Поэтому я немедленно завел слезливую историю о молодой красивой девушке — дочери мятежного воеводы. Во время усмирения «Простора» юная девица была схвачена подлыми западными конелюбами и отдана на поругание озверевшей солдатне в назидание другим непокорным снеговикам. Грязные южные ручонки терзали румяную северную плоть аж до самого конца войны. После разгрома у рва и стремительного бегства конелюбов, несчастную девушку захватили с собой, дабы горемыка могла и дальше согревать постели обезумевшей от похоти солдатни.

Я несколько путался в показаниях, назвав с пяток городов в которые ее увезли, но быстро поправился, пояснив, что она кочевала из рук в руки в качестве игрушки в руках бесчестных южных дикарей. Пару сюжетных твистов слямзил у Аллерии и вот-вот собирался вкорячить какие-нибудь темные культы с богатым похотливым отчимом, но в последний момент одумался — уж больно у рыжего глаза заблестели.

— Ну и вот, значится, во время нашествия заморских куриц меня и заделали. Мамашку-то мою, к тому времени, в бордель определили — там я все детство и провел. Ну а потом, как водится, заманался срамным бабам портки стирать да пошел свою удачу пытать. На мир поглядеть, себя показать и все такое… — подвел я итог своей вымышленной истории и снова недовольно зыркнул на Гену.

В отличие от безразличного великана, тот уже второй платок в слезах извазюкал. С каждым новым поворотом в судьбе вымышленной северянки, парнишка пускал все больше и больше соплей. Он настолько жалостливый или просто тупой?

— Студеная былина, ничего не скажешь… — наконец подал голос сотник, откладывая бумажки, в которых то и дело ковырялся во время моего рассказа. — Так, значится, и накалякаю: “Безмерный враль и паршивый лицедей.”… — он уставился на меня долгим тяжелым взглядом и наконец, впервые улыбнулся. — Что? Поди думал, зря городовые щи хлебают? Кумекал, мол, дураки мы, не заприметили тебя? Да у тебя же, балбес, на лбу нацарапано, что ты из вольных рубак! Но за небылицу благодарствую — мужиков за чаркой позабавлю!