Напоминание о нем - Гувер Колин - Страница 6

– Ты действительно хочешь знать, чем я занимаюсь? – Я считала, что он предпочел бы просто запустить руку мне под юбку, чем слушать, что там девушка может сказать в такой момент. И поскольку я не хотела признаваться в том, что не работаю, потому что пять лет просидела в тюрьме, то скользнула ему на колени.

Он удивился, как будто и в самом деле собирался сидеть тут и болтать со мной целый час подряд.

Потом выражение его лица сменилось с легкого шока на принятие. Его руки легли мне на бедра, и он сжал их. По всему моему телу пробежала дрожь.

Он притянул меня поближе, чтобы я ощутила его сквозь джинсы, и я вдруг засомневалась, что смогу уйти, как считала всего пять минут назад. Я думала, что смогу поцеловать его, а потом пожелать ему доброй ночи и гордо уйти домой. Я только хотела почувствовать себя немного сильнее перед завтрашним днем, но теперь, когда он проводил пальцами по коже у меня на талии, это делало меня все слабее и слабее и, черт, совершенно бездумной. Не бездумной, словно мне плевать, а бездумной, как будто у меня в голове пустота, а в груди росло ощущение, как будто во мне разгорается огненный шар.

Его правая рука скользнула по моей спине, и я ахнула, потому что ощутила, как меня охватил какой-то непонятный поток. Теперь он прикасался к моему лицу, водил пальцем по скулам, легонько трогал губы кончиками пальцев. И смотрел на меня, как будто пытался сообразить, откуда он меня знает.

А может, это все моя паранойя.

– Кто же ты? – прошептал он.

Я уже говорила ему это, но все равно повторила мое среднее имя:

– Николь.

Он начал было улыбаться, но потом, перестав, ответил:

– Я знаю твое имя. Но откуда ты? Почему мы никогда раньше не встречались?

Мне не хотелось этих расспросов. У меня не было честных ответов на них. Я подвинулась ближе к его губам. – А кто ты?

– Леджер, – ответил он, и тут же разорвал надвое мое прошлое, вытащил то, что еще оставалось от моего сердца, бросил на пол и поцеловал меня.

Говорят «упасть в любовь», но, если подумать, упасть – такое грустное слово. Падать плохо. Можно упасть на пол, упасть на спину, упасть до смерти.

Кто бы ни был тот первый человек, сказавший «упасть в любовь», он, должно быть, из нее выпал. Иначе бы он назвал это как-нибудь получше.

Скотти сказал мне, что любит меня, где-то посередине наших отношений. В тот вечер я должна была в первый раз встретить его лучшего друга. Я уже познакомилась с его родителями, и он был в восторге, но не в таком, как сейчас, когда он собирался представить меня своему лучшему другу, которого считал братом.

Но этой встречи так и не случилось, я уже не помню почему. Это было давно. Его друг не смог прийти, и Скотти огорчился, так что я испекла ему печенье, мы выкурили косяк, и я утешила его. Я была лучшей на свете подружкой.

Пока не убила его.

Но это было за три месяца до его смерти, и в тот вечер он, хоть и грустил, был очень даже живым. У него билось сердце, стучал пульс, вздымалась грудь, а в глазах стояли слезы, когда он сказал: Черт, Кенна, я люблю тебя. Люблю больше, чем кого-либо на этом свете. Я всегда скучаю по тебе, даже когда мы вместе.

Я помню это. Я всегда скучаю по тебе, даже когда мы вместе.

Я думала, это единственное, что я запомнила из того вечера, но я ошибалась. Я запомнила кое-что еще. Имя. Леджер.

Лучший друг, который так и не пришел. Лучший друг, которого я так и не встретила.

Лучший друг, который только что засунул язык мне в рот, руку мне под майку и свое имя мне в грудь.

Яне понимаю, как устроено влечение.

Что, что привлекает людей друг к другу? Почему десятки женщин еженедельно входят в двери этого бара и мне даже не хочется лишний раз посмотреть на них? Но потом появляется эта девушка, и я не могу оторвать от нее своих чертовых глаз.

А теперь и губ не мог от нее оторвать.

Не знаю, почему и для чего я нарушил свое же собственное правило «никаких шашней с клиентами». Но что-то в ней говорило, что у меня единственный шанс. Я чувствовал, что она в городе проездом либо не собирается возвращаться сюда. А сегодняшний вечер стал исключением из ее привычного образа жизни, и если я упущу сейчас возможность, то буду жалеть об этом до самой старости.

Она казалась тихоней, но не из тех стеснительных тихонь. Она была тихой, как пламя, как шторм, что подбирается к тебе, а ты не замечаешь этого до тех пор, пока не начнешь до костей дрожать от грома.

Она была молчаливой, но все равно сказала достаточно, чтобы мне захотелось услышать остальное. На вкус она была, как яблоки, хоть раньше и пила кофе, а яблоки – мои любимые фрукты. А теперь вообще, наверное, моя любимая пища. Точка.

Мы целовались уже несколько секунд, и, несмотря на то что она сделала первый шаг, она все еще казалась изумленной тем, что мои губы касаются ее губ.

Может, она хотела, чтобы я подождал с этим немного дольше, а может, не ожидала, что это окажется вот так – надеюсь, она чувствует то же самое, – думаю, она тихонько ахнула перед нашим поцелуем не потому, что не хотела этого.

Она немного нерешительно отстранилась, но потом, казалось, что-то решила и снова подвинулась ко мне, и поцеловала снова, с большей решимостью.

Но эта решимость тоже исчезла. Слишком быстро. Она снова отстранилась, и на сей раз у нее в глазах читалось сожаление. Она быстро замотала головой и уперлась руками мне в грудь. Я накрыл ее ладони своими, и она прошептала: «Прости».

Соскользнув с меня так, что ее бедро задело мою ширинку, отчего я затвердел еще сильнее, она вышла из-за столика. Я поймал ее за руку, но ее пальцы скользнули по моим, и она отошла еще дальше.

– Я не должна была приходить.

Она отвернулась от меня и направилась к двери.

Я опешил.

Я не успел запомнить ее лицо и не мог допустить мысли, что она уходит без меня, не успел как следует запомнить форму ее губ, которые только что касались моих.

Я оттолкнул стол и пошел за ней.

Она не могла открыть дверь. Дергала ручку и толкала ее, как будто хотела убежать от меня как можно быстрее. Я хотел попросить ее остаться, но и хотел помочь ей уйти, так что открыл верхний замок и толкнул ногой дверь, откинув защелку нижнего. Дверь распахнулась, и она вылетела наружу.

Глубоко вздохнув, она повернулась и поглядела на меня. Я впился глазами в ее рот, жалея, что не обладаю фотографической памятью.

Ее глаза больше не были цвета ее майки. Теперь они стали светлее, потому что наполнились слезами. И снова я не знал, что делать. Я никогда не видел девушки, которая за такое короткое время оказалась бы везде, но при этом без малейшей навязчивости. Каждое ее движение, каждое чувство производило впечатление, что ей хотелось бы взять их обратно и спрятать.

Она казалась смущенной.

Она тяжело дышала, пытаясь вытереть слезы, которые собирались у нее в глазах, и поскольку я не знал, что надо сказать, то просто обнял ее.

Ну что я еще мог поделать?

Я прижал ее к себе, и она на секунду замерла, но потом, почти сразу, подалась ко мне, вздохнув, и расслабилась.

Мы стояли там только вдвоем. Было после полуночи, все остальные уже спали по домам, смотрели кино, занимались любовью. А я стоял на главной улице города, прижимал к себе очень печальную девушку, думал, почему же она так печальна, и хотел, чтобы она не казалась мне такой прекрасной.

Ее лицо прижималось к моей груди, руки крепко обнимали меня за талию. Ее лоб приходился как раз на высоту моих губ, но она наклонила голову, и я касался подбородком ее макушки.

Я погладил ее руки.

Мой грузовик стоял за углом. Я всегда паркуюсь там, в проезде, но она была расстроена, и мне не хотелось вести ее за собой, когда она плачет. Я прислонился к столбу навеса и привлек ее к себе.

Прошло минуты две, может, три. Она не отпускала меня. Она прижималась ко мне, впитывая то утешение, которое давали ей мои руки, и грудь, и плечи. Я гладил ее по спине вверх и вниз, а мой голос все еще не мог вырваться у меня из гортани.