Темный орден (СИ) - Хай Алекс - Страница 59

Я ужаснулся. Все, что я любил, все, что я знал… Всего этого больше не было. Ни карты, ни мира, ни знакомых городов. И ради чего? Ради того, чтобы перезапустить цивилизацию? Людям ведь даже не дали шанса…

Тьма не обманула меня. Но она ничего не сказала о методах, которыми собиралась упорядочивать мир.

Я распахнул глаза и увидел перед собой лицо Юлии. Близко-близко.

Мы стояли в том же кругу свечей, и в ее глазах отражался такой же ужас, как и у меня.

— Ты видел это? — шепнула она.

— Да.

— Я… Я не хочу этого допустить. Но, боюсь, уже поздно. Ты почти все мне отдал…

Ее кожа почти потемнела от рисунков Тьмы. Девушка с мольбой глядела на меня, а ее глаза кричали и требовали что-ниубдь придумать.

Я нашарил в руках рукоять кинжала и покосился на ярко пылавший камин.

— Есть идея, но она хреново кончится для нас обоих.

— Плевать, — прохрипела Юлия. — Что угодно лучше, чем то, что мы видели.

Быть может, дар Кассия наконец-то смог проявить настоящее видение, отсечь иллюзии, которые строила Тьма.

«Не смей!»

Но именно сейчас Тьма была уязвима — пока сила перетекала от меня к Юлии, она не принадлежала никому, не рассредоточилась. Не распределилась. И Тьма не могла ничего сделать сама по себе. Потому что Тьме всегда нужен носитель.

«НЕ СМЕЙ!»

Теперь это на меня не работало. Рука стала тверже, отдав большую часть силы. Но мой дар, дар Оболенских, оставался при мне. И это был дар воина. Теперь моя рука не дрожала.

— Делай, что решил! — взмолилась Юлия и крепче взяла меня за руку. — Ты обещал мне танец, помнишь? Кажется, самое время…

Да. Танец смерти.

Кассий не успел даже охнуть, когда я, из последних сил подхватив девушку на руки, бросился с ней в камин. Священное пламя. Нас оно просто поджарит. Но силу — силу оно отправит туда, откуда она явилась. Но для этого требовалось силу выпустить. А сила передавалась через кровь…

— Обними меня, — попросила Юлия, даже не морщась от пламени, хотя боль была мучительной. Ее саму разрывало от перешедшего к ней потенциала. — Обними напоследок. Я унесу весь этот кошмар с собой…

Я обнял. Крепко-крепко, заставив ее прижаться ко мне так, чтобы она ничего не видела. Поддел пальцами рукоять кинжала Северины и ударил. Девушка вскрикнула, оторвалась на меня на миг и… улыбнулась.

А мгновением позже превратилась в метущееся облако Тьмы. Огонь пожирал его, подбрасывал, жег и терзал, и я слышал крики поглощенных даров в собственных ушах. Больно. Очень больно.

— Вылезай оттуда!

Кажется, кричал Кассий. Всюду был грохот. Пламя, дым, Тьма — все застилало мне глаза. Я лишился сил — даже родовой дар не спасал. Попытался выбраться — и зацепился ногой за решетку камина.

Кассий метался по комнате, пытаясь меня вытащить. Пламя выло, терзали каменные стены, и все вокруг ходило ходуном. Огонь стал таким высоким, что мгновенно перебросился на драгоценные ковры и портьеры…

— Давай! Руку! — кричал колдун, пытаясь перетащить меня к выходу.

И в этот момент балки потолка обрушились, а меня наконец-то накрыл мрак, в котором больше не было голоса Тьмы.

Мне снился Питер.

Не этот лощеный столичный Петербург, по которому рассекали кабриолеты аристократов, а мои родные типовые новостройки на севере города. Отсюда и до горизонта — ряды домов, квадраты дворов, детские площадки и редкие скверы…

Мой дом — панельная девятиэтажка между двух высотных «точек». Я свернул во двор, дошагал до парадной и занес палец над кнопкой домофона. Тридцать восьмая квартира.

Вдох-выдох. Еще чуть-чуть — и я буду дома. Дома, где меня уже никто не ждал.

Внезапно домофон запиликал, дверь отворилась, и из подъезда вышла баба Люда с вечным мешком сухарей для птиц. Сколько раз я ей объяснял, что нельзя их кормить хлебом, а все без толку.

Баба Люда словно не заметила меня, хотя от ее зоркого глаза не могла укрыться ни единая мелочь, происходившая во дворе. Я тенью скользнул в подъезд и зашел в пропахший перегаром и безнадегой полумрак лифта. Опять перегорели лампочки.

Седьмой этаж, из лифта налево. Вот наша дверь — железная, но обитая деревом под бук. Я достал ключи из кармана и принялся возиться с замком. Верхний, нижний…

Квартира встретила спертым воздухом, словно здесь все лето не открывали окна. Откуда-то я знал, что случилось, но хотел убедиться в этом. Хотел… Попрощаться?

Дома никого не было, но все осталось почти так, как в то утро, когда я уехал на работу, да так и не вернулся. Только полки поросли пылью, цветы засохли…

Тьма мне солгала. Она не могла вернуть маму, потому что оттуда уже не возвращаются. Мама ушла, и я откуда-то знал, что теперь она наконец-то была счастлива. Там она всегда была юной, там всегда было наше с ней любимое мороженое — дынное и с шоколадной крошкой. И его было столько, что хватит на всех.

Она улыбнулась мне со старой фотографии: мама сидела на стуле в студии, со своей вечной аккуратной укладкой вокруг миловидного лица без единой морщинки. Серые глаза с задорными искорками. Розовая блузка с большим бантом…

— Мам, прости.

Женщина с портрета удивленно подняла выщипанные в ниточку брови.

— За что простить, Сашенька?

— Я не успел вернуться. Я ведь хотел… Она обещала, но…

Портрет улыбнулся.

— Ты не мог вернуться. И я не могла туда попасть, уже не могла. Но там, где я сейчас, мне гораздо лучше. Не нужно ни о чем сожалеть.

Я замотал головой.

— Но я хотел… Я ведь пошел на все это ради нас… Хотел вытащить тебя, вылечить…

— Это невозможно. Ты не вправе решать за всех, кого любишь, Сашенька. Главное — тебе повезло. Ты получил второй шанс и приключения, о которых всегда мечтал в детстве. Разве ты жалеешь об этом?

— Не знаю. Если бы я мог вернуться, чтобы тебе помочь… Я бы никогда не согласился.

— Но у тебя не было выбора, и все случилось так, как случилось, — мягко отозвался голос матери. — Иногда судьбы выбирает за нас. Но она всегда выбирает правильно. Ни о чем не жалей и ни о чем не волнуйся. Каждый из нас оказался в лучшем из миров. Просто у нас они разные.

Перед моими глазами начали проступать темные пятна. Все поплыло, искажалось, и углы комнаты внезапно стали кривыми… А затем все потемнело. Голос матери исчез, мрак начал рассеиваться…

А я открыл глаза и уставился в белый с лепниной потолок. Твою ж дивизию. Неужели ничего не закончилось?

Я не успел как следует проморгаться, попытался пошевелить руками и ногами, но конечности поддались с трудом. Сколько я пролежал? Какая-то темная тень с визгом бросилась ко мне. В нос ударил знакомый запас псины.

— Алтай!

Пес прыгнул прямо ко мне на кровать и принялся облизывать мне лицо, сопровождая это действо жалобным скулежом.

— Ну что ты, парень… Ты чего? Я же здесь…

Я обнял пса, которого уже и не надеялся увидеть. Почему-то сразу стало спокойнее. Друг рядом. А там будь что будет. Алтай слез с кровати, подбежал к двери и принялся ломиться в нее, словно пытался звать на помощь. Умный парень. С таким и правда никакая сигнализация не нужна.

Комната казалась мне знакомой. Я уже бывал здесь однажды, когда… Когда валялся в отключке дома у Великого князя Глеба Алексеевича. Так-так…

В коридоре послышался торопливый топот, через мгновение дверь отворилась, и в комнату влетела женщина в белом халате поверх скромного темного платья. Я знал ее. Помнил. Елена Олеговна Трубецкая, личный лекарь Великого князя.

— Хвала небесам, — выдохнула она, увидев, что я пришел в сознание. — Очнулся наконец…

Я улыбнулся.

— И вам доброго дня, Елена Олеговна.

— О, значит, память в порядке, — женщина вернула самообладание и строгое выражение лица. — И все равно нужно проверить.

Она подошла ближе и принялась надо мной возиться. Обычные тесты: сколько пальцев, как зрачки реагируют на свет и прочее.

— Ваше имя?

— Которое?