Как добиться совершенства (ЛП) - Доун Нирай - Страница 4

Я не дожидаюсь, когда он уйдет от меня к ним.

— До завтра, — бормочу я, прежде чем выйти через двери.

Ужин в доме Конвейнов — целая нервотрепка для меня. Это единственная часть дня, когда мы все трое собираемся вместе в одной комнате и разговариваем друг с другом. Так бывает не каждый день, потому что папа — доктор, а мама тратит дни напролет, делая дома людей такими прекрасными, какими бы ей хотелось, но когда время позволяет — наступает наш «семейный час».

Если это можно так назвать. Обычно это вызывает такую смесь эмоций во мне, что открывает срочную потребность в шоколаде. Ничто не лечит нервы так, как шоколад или мороженое.

Я выдвигаю стул из-под нашего небольшого обеденного стола и сажусь. Как и весь дом, мама декорировала эту комнату. Она вызывает королевские ощущения, оформленная в темно-красных и золотых тонах, хотя ничем подобным мы не обладаем. Уверена, что мама хотела бы думать, что мы являемся частью чего-то такого. На полу красный ковер. Все не так плохо, как кажется. На самом деле мне нравятся оттенки, что она выбрала для полов. Кругом золотой молдинг, фальшивые красноватые и золотистые бриллианты на одной из «декоративных стен», еще есть безвкусная люстра — она явно мне проигрывает. Но когда люди приходят в гости, им это нравится.

Мама первой заходит в комнату. Высокая, худая, безупречно одета в легкий, отлично сидящий деловой костюм. Я всегда ожидаю магического появления президента или может быть Папы Римского (если бы мы были католиками) на одном из наших ужинов. Это бы могло оправдать те несколько лишних минут, что мама проводит перед зеркалом, но это все для того, чтобы съесть немного брокколи и курицы вместе со мной и папой. Хотя кто знает, может, если бы я была так совершенна, как она, мне бы тоже хотелось выглядеть превосходно 24 часа в сутки и 7 дней в неделю.

Когда папа входит в комнату, одетый в пару брюк и футболку, она отключает телефон. Мне нравится, как папа одевается. Он — смесь маминой моды и моего спокойного прикида. Он может управляться с брюками, как он всегда выражается, но, возвращаясь домой с работы, он переодевает свою рубашку на более удобную, какую только может найти.

— Привет, Тыковка. — Папа наклоняется вперед и целует меня в макушку, взъерошивая мой черный боб (короткие волосы делают лицо тоньше, по словам мамы) и садится во главе стола.

— Привет, пап. — Я улыбаюсь ему, он отвечает мне тем же.

— Я не хочу, чтобы ты ее так называл, Дэниел. Она слишком взрослая. Молодая девушка не должна быть «Тыковкой», — произносит мама.

Я знаю много своих ровесниц, которые не хотели бы себе прозвище «Тыковка», но я люблю его. Он называет меня так столько, сколько я себя помню. Это то, что принадлежит нам и больше никому.

Интересно, немолодые девушки не могут быть тыковками или они просто не должны быть толстыми? Из того, что я слышала, родители мамы не относились к типу тыковок, так же, как и она. Если верить папе, то она такая, какая есть. Тем не менее, почему она должна забирать что-то у меня? Ведь теперь я больше не хочу быть «Тыковкой». Я ненавижу ее за это.

— Она всегда будет моей Тыковкой, Полетт. И неважно, сколько ей лет. — Папа гладит мою руку, даря мне улыбку, очевидно, считая, что сгладит это. Я улыбаюсь в ответ так, чтобы он продолжал в это верить.

— Я понимаю. — Мама садится. — Она тоже моя маленькая девочка. Но я также считаю, что она слишком взрослая для «Тыковки». — Она подмигивает мне. Ей кажется, она делает мне одолжение? Типа я не понимаю, что она, скорее всего, считает меня огромной тыквой, когда папа использует прозвище? Эти устрашающие слова делают меня еще больше, чего ей явно не хотелось бы?

Я даже не уверена, имею ли я право злиться на нее за это.

— Как прошел день, мам? — пока она тараторит о расцветках и новых платьях дочерей Марше на летний конкурс Хилкреста, я кладу кусочек жареной курицы на тарелку, затем тянусь за ложкой для картофеля.

— Это самый великолепный оттенок синего…не так много, Аннабель…он идеально подходит Бриджит.

Не знаю, как она делает это. Клянусь, ее голубые глаза даже не глядели в моем направлении, но так или иначе, она в курсе, сколько картофеля я кладу себе на тарелку. И она чисто автоматически бросает эту фразу между болтовней о цвете платьев Элизабет и ее матери.

— У нее всегда одна маленькая ложка на тарелке. Не ограничивай ее питание. — произносит папа. У меня, кажется, только половина порции. Я не отвечаю, потому что ненавижу, когда они спорят обо мне. Они такие разные, но отлично справляются вместе. Большую часть времени, я — единственное их несогласие друг с другом, мне не нравится это обособление.

Поэтому, задаю вопрос по теме, которая меня совершенно не волнует.

— Какой у них номер в этом году? Они ведь пели прошлым летом, да?

— О! Да! — мама начинает быстро и одобрительно говорить о Бриджит и Элизабет. Что за фигня? Кто хочет смотреть на шумную сорокапятилетнюю женщину, пытающуюся вернуть свои школьные годы? Бриджит — королева ботокса и грудных имплантатов. Ах да, она лучшая подруга мамы еще со школы. Бриджит и Элизабет выступают каждый год вместе, с того момента как Элизабет исполнилось 14. Каждый год они выигрывали. Это было единственное время, когда меня радовал тот факт, что мама недовольна своим телом, потому что театральные представления — это не мое. Но чтобы держать марку, она каждый год делает вид, будто собирается участвовать.

После половины съеденной курицы и картофеля я оставляю тарелку, притворяясь, что мне интересно. Разговор идет о конкурсе, о новом счете мамы, как она рада лету, и тут кто-то толкает мою ногу.

— Что?

— Какие планы на лето? Ты и…?

— Эмили, мам. — Как будто она не знает, как зовут мою лучшую подругу.

— Я знаю. — Она пытается отшутиться, вроде: я знаю, как ее зовут, но не считаю достаточно достойной, чтобы использовать имя. — В любом случае, у вас, девочки, большие планы на лето? Это ваш последний год перед выпускным классом.

Мой язык так и чешется, чтобы ответить ей. Открыть рот и дать ей знать, что мой единственный план на лето — похудеть. Что я сейчас занимаюсь с тренером, и она не будет указывать, сколько мне можно есть картофеля и не будет смотреть на меня так, словно ей жаль меня. Потому что это самое сложное — иметь родителей, которым жаль тебя. То, что я имею дело с Я-чересчур-великолепным парнем Теганом. Парень, который скорее всего делает вид заботливого…или ему наплевать на мой глупый вес, и он просто жалеет меня. И ненавижу это признавать, но мне интересно, как вылезут на лоб глаза Билли Мэйсона, когда он увидит меня в следующем год и как будет сожалеть о тех вещах, что говорил мне.

Но я не скажу ничего. Иначе папа начнет говорить, что я прекрасная такая, какая есть, пока я здорова и жива. Мама же будет смотреть на него, словно ему нужно быть более заинтересованным, и бросит на меня скептический взгляд, и тогда мне захочется стать совершенней, когда она начнет беспокоится о моем прогрессе (или его отсутствии) каждый день.

— Ничего глобального, — лгу я. — Просто обычные летние каникулы. Эм идет на летние курсы в колледже, так что я буду дома.

— О, может, позвонишь Элизабет…

Не уверена, есть ли у меня на лице выражение полного ужаса, и если бы папа узнал, что проведенное время с Элизабет было пыткой, то заступился бы за меня.

— Полетт, она большая девочка. Она может завести своих собственных друзей. Если она захочет позвонить Лиззи, то позвонит.

Я люблю своего отца за это, но так или иначе, от его слов становится еще хуже. Мы все знаем, что я «большая» девочка. И это не то напоминание, в котором все нуждаются.

Глава 3

165.8 Я перепроверила. Теган был неправ

Нужно пройти всего парочку испытаний в «Пора заняться делом». Думаю, мне на руку то, что Теган назначил занятия на 8 утра. Кто будет вставать в такую рань летом? В любом случае, это довольно рано, поэтому я успею вернуться домой и вздремнуть, прежде чем встречусь с Эм.