Противоестественно (СИ) - "Shamal" - Страница 12

При мысли о нем сердце ускоряет ритм. В ушах звон, будто я ныряю на большую глубину. Владлен… боже, почему я не могу вытащить, выскрести, вычистить твой образ из своей памяти?

***

Телефонный звонок раздается в половине седьмого утра. Или вечера? Хер его знает, из-за этих штор в квартире всегда темно.

Я выпутываюсь из пледа и пытаюсь рукой нащупать мобильный на полу, но пальцы натыкаются только на остывшие и нетронутые с ужина макароны. Холодные и скользкие, словно дохлые черви.

Наконец-то нахожу телефон под кроватью и не глядя нажимаю на зеленую трубочку.

— Да?

Кто бы это ни был, в такую рань, я должен ответить. Печально осознавать, что жду я одного единственного звонка.

— Кайя…

Я резко открываю глаза и подскакиваю, отчего ребра взрываются болью. Юлин голос в мой сонный мозг вгрызается бензопилой. Чувствую себя героем идиотского второсортного боевика, словившего вьетнамский флешбек.

Пытаюсь унять бешено бьющееся сердце и дышу через раз. Охереть, вот это меня подкинуло!

Закуриваю, зажимая трубку телефона ухом.

— Слушаю?

Юля мнется, говорит какую-то ерунду, извиняется, что не звонила и не приходила, что слишком рано, утро и…

— Ты не мог бы посидеть с Софией? Сегодня.

Я замираю, не донеся сигарету до рта. Софие, на минуточку, даже двух лет нет, и меня ни разу не оставляли с ней наедине надолго! Да Владлен терпеть не может, когда Юля просто дает мне подержать малышку на руках!

— Видимо, альтернативы вообще нет, раз ты меня просишь, — ухмыляюсь и слышу на другом конце провода вздох облегчения. — Конечно, я посижу с ней. Когда?

Отлично, мне нужно быть у них дома через четыре часа. Есть время, чтоб помыться, побриться и, может быть, даже что-то перекусить.

На кухне делаю кофе с молоком, доедаю холодные и невкусные макароны, выкуриваю сигарету и даже мою посуду, прежде, чем пойти в душ. А посуды накопилось достаточно. Пора вытягивать себя за волосы из болота и возвращаться к прежней жизни.

Спустя несколько часов выхожу из метро, наслаждаясь первыми лучами рассветного солнца. Золотая гладь реки разливается где-то на севере: окна их квартиры выходят прямо на эту сторону, и они могут созерцать ее круглосуточно. Река прекрасна. Над ней летают чайки, что гнездятся на противоположном берегу. В плохую погоду она становится темной и неспокойной, но от того не менее красивой. Если не смотреть на берег, можно даже забыть, где находишься. Да, лучше не смотреть, ведь там найдешь некогда чистый и приятный на ощупь песок, перемешанный с сигаретными окурками и другим мелким мусором, что идет рябью от сильного дуновения ветра. Ветви растущих на берегу ив качаются и приятно шелестят, будто пытаются передать воспоминания. Они здесь столько лет…

А вечером, когда затихают птицы, воздух наливается тяжелым ароматом ночи. Однажды я ночевал в этой квартире. Когда Юля рожала Софию, Владлен позвонил мне и попросил приехать, чтоб я присмотрел за Максом. В тот раз я всю ночь простоял на балконе, пока племянник сладко спал в своей комнате, не подозревая, что стал не только сыном, но и братом.

Я размышлял, а что чувствовал Владлен, когда узнал, что родился я, и теперь он старший брат? Родители не рассказывали, да мы и не спрашивали никогда. Сначала было не до того, а потом…

— Ох, как хорошо, что ты приехал раньше! — Юля уже в верхней одежде, когда я переступаю порог их квартиры.

— Разве? — я смотрю на часы. Действительно, на полчаса раньше.

— Я везу Макса в центр психологической помощи, а у Влада встреча с адвокатом, так что… — Юлька разводит руками, нервно улыбается и вдруг… обнимает меня, прижимаясь щекой к моему плечу.

Это так неожиданно, что я даже не успеваю ничего понять. Она прерывисто выдыхает, ещё сильнее сжимая руки, и шепчет едва слышное «спасибо».

Я не стал ничего отвечать. Так было нужно, а значит и благодарить не за что.

— София в манеже играет с кубиками. Если захочет кушать, бутылочка на кухне на столе.

Юля берет с полки свою сумку, убирает в нее мобильный телефон и отворачивается от меня, зовет сына:

— Макс, ну что ты там копаешься?

Понизив голос до шепота, поясняет:

— Нам посоветовали вести себя как прежде, не акцентировать внимание на том, что произошло.

Я киваю, расшнуровывая ботинки, и мне ужасно хочется увидеться с Максом, но почему-то на душе неспокойно.

Племянник заходит в коридор и останавливается в паре метров от меня. Смотрит внимательно, серьезно. Не кидается на шею, как обычно бывало. Это бьет больнее кулака.

— Привет, — улыбаюсь через силу, но он ведь все равно поймет. Почувствует.

— Привет.

Юля смотрит виновато, но ее вины здесь нет. Он отойдет и все будет хорошо.

— Зай, мы пошли! — кричит женщина, заглядывая в зал, и я не могу расслышать ответ Владлена, но это и не важно.

Юлька с Максом уходят, а я делаю глубокий вдох и наконец-то прохожу в комнату.

Брат сидит на диване перед широким панорамным окном, и взгляд его устремлен на реку. Руки сложены на груди, на лице залегли первые морщины… Мне кажется, даже седина в его волосах появилась не так давно, хотя, может быть, я преувеличиваю…

На журнальном столике перед ним раскиданы бумаги, стоит ноутбук и чашка нетронутого кофе. Печальное зрелище, конечно, но на то есть причины.

— Как дела с… делом? — задаю, наверное, самый неуместный и глупый вопрос, потому что Владлен поворачивает ко мне голову и смотрит хмуро. Так, будто он отец, вернувшийся с родительского собрания, а я — провинившийся школьник, что разбил окно в классе и провалил контрольную. Его вьющиеся каштановые волосы в беспорядке, а очки едва придерживают спадающие на лоб пряди. Ему давно пора подстричься…

— Ты до сих пор не подал заявление об… — не договаривает фразу до конца. Губы его дергаются, будто он хочет скривиться от омерзения.

— …изнасиловании? — заканчиваю за него, присаживаясь на край дивана, и мне становится противно от самого себя. Сколько же во мне грязи. — Я не собираюсь его писать.

— В каком это смысле не собираешься? — произносит слова четко, отрывисто, и я слышу в его голосе такое бешенство, какого еще не слышал никогда. Кажется, он на грани.

— Тебе разве Юля не сказала? — приподнимаю бровь, удивляясь собственной выдержке. — Это не было изнасилование.

Владлен прищуривается, и его руки сжимаются в кулаки. Он смотрит на меня напряженно, и в этих красивых и безгранично любимых зеленых глазах плещется кислота.

— Еще скажи, что ты хотел этого!

Я — образец спокойствия. Чувствую себя плотиной, что вот-вот рванет, но пока это не случилось — я мотылек на вершине храма истины в безветренную погоду.

— Ты сам назвал меня шлюхой. Смирись уже.

— Это бред.

Я смеюсь. Хочу сказать что-то колкое, язвительное, что-то, чтоб ударить побольнее, но не нахожу, что именно. Мой смех прерывается столь же резко, как и начался. Владлен в лице не меняется.

Молчим, и я слышу, как лепечет София, играясь в своем манеже. Идеальный ребенок, очень самодостаточный. Макс был не таким. Он устраивал истерику, если его оставляли одного в кроватке или как-то иначе ограничивали пространство. Непривычно видеть его таким молчаливым, как сейчас, но…

— Что тебе сказал Никита?

Не могу удержаться, чтоб не съязвить:

— Мы много не говорили. У меня, знаешь ли, рот был занят.

Мне кажется, что Владлен меня ударит, но он только выдыхает сквозь зубы и откидывается назад, закрывая лицо руками.

Снимает очки с головы и небрежно кидает на столик.

— Послушай, я должен тебе кое-что расказать, — произносит он, поворачивая ко мне лицо. Он очень похож на мать, особенно под таким углом, но вот характер у него отцовский. Жесткий. Он всегда был чертовски жесткий.

Я весь внимание, потому что этот разговор становится похож на что-то, чего у нас не было уже лет десять. Разговор. Охереть, мы будем говорить. Несите кислородную маску!

— Когда ты вышел из тюрьмы… — брат поворачивается ко мне всем корпусом, подпирая голову рукой. Выглядит расслабленным. Мне кажется, я даже могу различить улыбку на его лице. Иллюзия. — Я попросил Никиту приглядеть за тобой. Дать тебе квартиру и найти работу.