Девочка, которую нельзя (СИ) - Андриевская Стася - Страница 46

— Мир вообще штука тесная, — пожал Гордеев плечами. — О теории шести рукопожатий слыхала? Ну вот. А тем более, в такой узкой сфере, как моя. Завтра у Рагифа день рождения, мы с тобой приглашены.

— Что? Ты издеваешься?! — вскочила я.

— Нет, — нахмурился он. — Довожу дело до конца. Визит Рагифа может оказаться как реальной попыткой наладить давний приятельский контакт, так и элементарной проверкой насколько наши с тобой отношения правда. Хочешь завалить эту проверку? Валяй. Просто догони его, пока не уехал, и сразу отправляйся с ним к этому его Гаранту. Не трать моё время.

Циничный ублюдок. Просто бездушная тварь он, этот Гордеев! Как я могла в него влюбиться?! Неужели он не понимает, насколько это всё для меня остро? Это для него происходящее — привычная игра в поддавки и контратаки, а для меня — пропасть. Я как мотылёк в паутине — чем сильнее дёргаюсь, тем сильнее залипаю, а Гордеев вроде и не паук, но почему-то именно с него начались мои проблемы.

Это было как в кино о красивой жизни — блестящая эмалью и хромом речная яхта, семеро мужиков с таким характерным, безразличным холодком во взгляде, какой бывает только у тех, кто считает себя хозяином всего — жизни, благ и человеческих судеб. Штук пятнадцать девчонок в бикини. Некоторых из них я даже уже встречала раньше — правда тогда они сопровождали других хозяев. Музыка, танцы, выпивка и недвусмысленное «Мы на минутку», когда градус возбуждения достигал пика и какой-нибудь очередной мужик спускался в каюту, уводя за собой девочек: одну, две, три — по настроению. Не стесняясь, не скрываясь. Впрочем, Рагиф же предупреждал — все свои.

Но надо отдать должное, меня никто не трогал. Не считая Гордеева, конечно. Он не отпускал меня ни на шаг, и, несмотря на то что я чувствовала себя крайне неловко и даже самой себе напоминала скорее бревно, обнимал, присаживал к себе на колени, будто бы между делом поглаживая то плечико, то бедро. А один раз вообще завалил на себя, оказавшись вдруг близко-близко, лицом к лицу. Я окончательно задеревенела от смущения, опаляясь жаром его тела из-под распахнутой белоснежной гавайки. Сердце замерло. Показалось, что умру, если он меня сейчас вдруг поцелует… Но Гордеев лишь прижался губами к уху:

— Какого хрена, Слав? Ты ведёшь себя как грёбанная целка. Если так и дальше пойдёт, ни один чёрт не поверит, что ты моя баба. Хорош ломаться, добавь перца.

Сердце тут же отмерло и заколошматилось так, что в глазах потемнело. Гордеев же, хозяйски тиснув меня за ляжку, поднялся. Подхватил из ящика со льдом банку пива и остался там — облокотившись на перила и буравя меня взглядом. Я, чувствуя, как разгораются щёки, опустила голову.

В смысле — добавь перца? Он что вообще имеет в виду — виснуть на него, как все эти девочки на других мужиков? Ага… А потом отгрести за нарушение трудового соглашения, да?

Впрочем, не в соглашении дело, чего уж там. Я просто не могла. Казалось бы — вот он, объект воздыхания, весь такой близкий и доступный, слегка пригашенный пивком с виски и недвусмысленно настаивающий на моих вольностях… Но меня словно парализовало. Внутренний тремор нарастал, прорываясь наружу дрожью в пальцах, и я вдруг почувствовала себя такой нелепой!

Как он сказал — «грёбанная целка»? И что, это так ужасно — быть девственницей?

Словом, я всё жалась, а Гордеев злился. Виду, конечно, не подавал, оставаясь таким же небрежно расслабленным, но я-то его чувствовала! И что-то явно шло не по плану. Наверное, я.

А потом к нему подошла одна из девочек. Прильнула, утапливая его плечо в своих роскошных, прикрытых условными треугольничками лифчика, сиськах. Замурчала что-то на ушко. Гордеев улыбнулся краем губ, окинул её оценивающим взглядом, и приобнял вдруг, теребя пальцами завязки бикини на её крутом загорелом бедре.

Она грациозно повернулась к нему спиной и, откинув волосы, что-то сказала. Гордеев развязал шнурок её лифчика. Оставшись топлес, девица снова что-то говорила, умело рисуясь выгодными позами, а Гордеев снова слушал и откровенно пялился на её сиськи.

А я делала вид, что заинтересованно рассматриваю облака, и не понимала, как быть. Закатывать сцену ревности? Или делать вид что в нашей паре это нормально? Ну откуда я знаю, как правильно себя вести в этой ситуации в этой тусовке?!

Отчаянно хотелось послать всё к чёрту и просто исчезнуть. А ещё — пореветь от чувства собственной никчемности и жгучей ревности — Гордеев ведь хотя и делал всё это словно назло мне, но сложно было не заметить явно обозначившегося напряжения в его штанах. Ему нравилась эта тёлка. Да чего уж там, он её хотел!

А когда он сам потянул девицу к лестнице на нижнюю палубу, я словно получила пощёчину. Внутренне заметалась, натягивая на лицо деланно-небрежную улыбочку, и встретилась взглядом с Рагифом. Он салютнул мне стаканом с виски и мотнул головой, приглашая подсесть к нему.

И меня сорвало. Вскочила с шезлонга, решительно направилась вслед за сладкой парочкой. И застала их уже в каюте — девица висла на Гордееве, а он одной рукой обнимал её за талию, а второй лапал грудь!

— Надеюсь, не помешала? — с трудом продавливая слова сквозь ярость, от которой не то, что говорить — дышать было трудно, елейно улыбнулась я. — У вас тут так мило…

— Оу! — обернувшись, удивилась стерва, и с шутливым укором ткнула Гордеева в грудь пальцем: — Всё-таки тройничок? А говорил, что…

— Вон пошла отсюда! — заорала я.

После её бегства в каюте повисла тишина. Комнатка была маленькая, да к тому же практически полностью занятая лежанкой, и мы с Гордеевым стояли почти вплотную.

— Ну вообще, я не это имел в виду, когда просил поддать жару. — С усмешкой сунул он руки в карманы брюк. — Но раз уж ты пришла… — задумался на мгновенье и небрежно дёрнул плечами: — Ладно, что поделаешь. Раздевайся.

— Чего? — обалдела я.

— Я говорю раздевайся, — глядя в глаза повторил он. — Я серьёзно.

— Ты… Ты совсем охренел?

— Ты не оставила нам выбора, — подцепив под локоть, потянул он меня на себя. Перекинул волосы на одно плечо и, чувственно ведя ладонями по спине, приник к уху: — Ты не захотела играть в моногамию, мне пришлось импровизировать. И если бы ты спокойно осталась наверху, это сошло бы за свободные отношения, но ты здесь и… — прижал меня к себе, так крепко, что я, глупо ойкнув, почувствовала животом его стояк. — Девяносто девять к одному, что где-то здесь есть камера, Слав. И если мы сейчас просто поговорим и разойдёмся, это будет фиаско. Так что… — Его и без того тёмные глаза, казалось, стали совсем непроницаемыми. — Похоже, мне всё-таки придётся тебя трахнуть. Но ничего личного. Просто работа.

Я очнулась, когда он нагло потянул чашечку лифчика вниз, и зарядила ему такую пощёчину, что аж заломило запястье, но не остановилась, а тут же лупанула ещё и с левой руки. А вот третий замах с правой он всё-таки перехватил. Оскалился:

— Ты чего творишь, дурная?!

— Играю в моногамию! — прошипела я в ответ и, выдернув руку из захвата, гордо, хотя и на дрожащих ногах, удалилась из каюты.

Всё оставшееся время, я старательно его избегала, а он так же старательно меня донимал. Закончилось тем, что во время выгрузки с яхты, когда он, пристроившись со спины, хамски прижал меня к себе, я двинула ему локтем под дых. От души.

Он то ли закашлялся, то ли рассмеялся — мне плевать. Главное, ослабил хватку, и я, выскользнув из его рук, первая спрыгнула на причал.

До Клондайка ехали на такси, но надо отдать Гордееву должное — пьяным он не выглядел, и если бы я лично не видела, как он пил, то по поведению и не заподозрила бы. Выдавал только едва уловимый шлейф алкоголя и характерный блеск глаз, когда, загрузившись в лифт, Гордеев требовательно развернул меня к себе.

— Ну хорош уже бзыковать, Слав! — В отличие от резких, раздражённых движений, тон был скорее просительный, может, даже, слегка виноватый. — Спектакль окончен, зрители разошлись. Можешь расслабиться.