Книжный мотылек. Предубеждение (СИ) - Смайлер Ольга "Улыбающаяся" - Страница 12

Все мои попытки объяснить самой себе, что же произошло на прогулке и нравится ли мне внимание Рауля, или наоборот, заканчивались ничем. Надо ли говорить, что после этой прогулки я решила всеми силами избегать мистера Файна? Это было тем более легко, что неотложные дела заставили его остаться на выходные в Веллингтоне, что ужасно печалило баронессу. Встретились мы в следующий раз только через две недели, в весьма необычных обстоятельствах.

Приглашение на крестины маленькой дочки Николя и Элен Ванье, со звучным именем Бенедикт Катерина Эвлалия пришло еще в середине ноября. Мы даже успели обсудить грядущее событие с Нессой, которой предстояло стать крестной матерью. Несса, по секрету, поведала мне, что вообще-то восприемницей просили стать её бабушку, графиню Пентеркост. Молодая мать Элен была убеждена, что только своевременное вмешательство Пиковой дамы позволило маленькой Бене появиться на свет без каких-либо проблем или осложнений. Увы, старая графиня отказалась от предложенной чести, сославшись на зрелый возраст и болезни, преследующие её. Чета Ванье, было, загрустила, но тут Пиковая Дама предложила в качестве крестной матери свою внучку, Нессу, и предложение было с восторгом принято.

О крестном отце было известно очень мало: ожидалось, что восприемником станет один из кузенов Николя, который служил на отдаленной планете. Именно из-за него с крещением малышки Бене так затянули: таинство, которое было принято устраивать на сороковой день жизни пришлось перенести на день, когда её двоюродному дядюшке смогут дать небольшой отпуск. Несса, бывшая сначала единственным ребенком, потом единственной внучкой, засыпала мой бук ссылками на всевозможные крестильные наряды. Белоснежные рубашечки, отделанные кружевом или шитьем, миниатюрные носочки, туфельки, чепчики и косыночки, пеленки и пледики, среди которых она пыталась выбрать, вызывали у нее умиленное восхищение. Я же, закаленная многочисленной родней, оценивала присланные наряды по степени функциональности, удобства одевания (и смены подгузника), чем изрядно удивляла подругу.

Попытки объяснить, что детская одежда — это просто одежда, хоть и достаточно маленькая, были безуспешными. На все мои возражения Несса лишь вздыхала и принималась в очередной раз объяснять, что крестильная рубашечка — это совсем не одежда, а семейная реликвия, так что совершенно не важно, насколько она функциональна. Вот её, Нессу, крестили в той же рубашечке, что и её бабулю, и их с Нэйном дети тоже будут креститься в ней. Ей даже немного странно, что в семье Николя нет такой традиции. С другой стороны, будь у четы Ванье подобная рубашечка, она не могла бы погрузиться в такой волнительный мир детских вещей. И вообще, как я могу быть такой рациональной — ведь все эти детские вещички такие милые и трогательные? Следом, обычно, я получала с десяток изображений серебряных погремушек, серебряных же ложек, деревянных лошадок и корзинок с пеной кружева внутри и сдавалась на милость победителя.

За неделю до предстоящего события Несса посетила Собор Непорочного Зачатия, чтобы познакомиться со священником, который будет проводить обряд. Кирпичный собор с острыми, рвущимися в небо башенками, ломаными линиями отделки и огромными окнами Нессу поразил едва ли не больше, чем разговор с Преподобным Элстом. Как призналась Несса, священник оказался миловидным брюнетом, ровесником Нэйнна, и поначалу это здорово отвлекало её от цели приезда. Но, в ходе знакомства и последовавшей за ним исповеди Преподобный Элст сумел вызвать у неё уважение и интерес совсем другого толка. Вернувшись из храма, Несса принялась перечитывать о грядущем таинстве все, что только могла найти в семейной библиотеке и галанете, и, буквально, репетировать грядущее событие. Я, глядя на её энтузиазм, только пожимала плечами — наша семья никогда не была особенно религиозна, впрочем, как почти все «девочки Лисси». Для меня было достаточно знать, что в назначенный день мне надлежит прибыть вместе с тетушкой к окончанию мессы, и быть одетой подобающим образом.

А вот с этим возникла проблема — глядя на разложенные на кровати платья, которые Пруденс посчитала соответствующими моменту, я понимала, что ни одно из них не соответствует моему внутреннему ощущению «приличного». Выбранное после долгих раздумий платье терракотового цвета с длинными узкими рукавами, было украшено по подолу вновь вошедшим в моду узором пейсли (который на Изначальной, без особого пиетета, называли «огурцами») и «этнической» тесьмой. Что такого было в тесьме, которую изготавливали на местной мейферской мануфактуре, чтобы называть её «этнической» — ни я, ни Прю не знали. Задрапировав фишю вырез я обреченно посмотрела в зеркало. Пожалуй, стало чуть приличней, но все равно, воспитанная на уважении к чужим религиозным взглядам я чувствовала себя раздетой.

Пруденс, заметив мои страдания, внезапно заторопилась в гардеробную, и вернулась оттуда с моей любимой шалью, которую накинула мне на плечи. Алые маки и золотистые бабочки проступили на мгновенье и снова спрятались в теплый шоколад керимской ткани, и я с нежностью погладила края шали.

— Мисс Мила, вы такая хорошенькая! — Пруденс осматривала меня с той же гордостью, с которой мать смотрит на малыша, впервые ни разу не запнувшегося при чтении стишка на утреннике.

Я благодарно улыбнулась ей в ответ. Все-таки когда кто-то верит в тебя, поддерживает тебя и считает тебя «хорошенькой» — это здорово помогает жить.

Уж не знаю почему, но грядущее религиозное таинство расцветило это хмурое декабрьское воскресение придало всему, что происходило в этот день, особенную торжественность. Даже полуторачасовой перелет на флайбусе казался мне преисполненным величественности. Я непроизвольно придвинулась к тетушке ближе, и мы так и просидели всю дорогу прижавшись друг к другу.

У храма я выбралась из флая первой и замерла, восхищенно рассматривая высокое, словно устремленное в серое осеннее небо, здание. Очнулась я, когда Сандерс, сопровождающий нас в поездке, осторожно потянул с меня пальто. Тетушка, уже в парадном платье цвета «лаванды под пеплом» и дымчато-серой шали протянула мне мои «маки и бабочки», и мы поспешили в тепло помещения. Холодное дыхание зимы чувствовалось все отчетливей.

Не могу сказать, что никогда раньше не бывала в храмах: помнится, классе в восьмом нас возили на долгую, подробную экскурсию по религиозным сооружениям в рамках курса «Основы светской этики и религиозной культуры», предмета, который еще с доколониальных времен с известной периодичностью то включался в программу школьного образования, то торжественно изгонялся из нее. Несколько раз я даже была в различных храмах с кем-нибудь из соблюдающих религиозные правила родственниц. Однако сегодня я чувствовала досаду за то, что в моем образовании есть подобный пробел.

Мы прошли между рядами опустевших скамей со спинкой туда, где мелькала рыжая копна волос Нессы. Гостей оказалось больше, чем я ожидала — часть из них расселась на передних скамьях, негромко переговариваясь, часть столпилась у молодых родителей, выглядящих немного растерянными. Здороваясь и отвечая на приветствия, я пробралась к Нессе и мы крепко обнялись.

— Мы не опоздали? — Спросила я у нее, оглядываясь по сторонам.

— Совсем нет, — качнула она головой. — Восприемник задерживается. Он должен был быть здесь уже к началу мессы.

В это время Николя что-то шепнул Элен, ободряюще улыбнулся ей, и зажав бук в руке, быстрым шагом отправился к выходу.

— Пытается с ним связаться, — объяснила мне Несса.

Вернулся Николя практически сразу же, и по выражению его лица было ясно, что за новости он несет. К чести молодого отца, стоило лишь Элен, стоявшей к нему спиной, обернуться в его сторону, как на его губах заиграла улыбка. Звук людских голосов стал напоминать растревоженный улей.

— Я подойду к ним? — Несса бросила на меня извиняющийся взгляд.

— Конечно, — я даже слегка подтолкнула её в сторону родителей, а сама, найдя глазами тетушку, устроившуюся рядом с баронессой, поспешила занять место рядом с ними.