Слишком много блондинок - Холина Арина - Страница 49

— Ну вот, — засмущалась Алла. — И я просто из интереса спросила, сколько стоит химия, а мне сказали, что у меня и так волосы никуда не годятся, и вообще мне химия не пойдет… И еще она взяла прядь волос в руку и говорит, знаешь, так пренебрежительно: «На ЭТО химию?» — мама обвела нас страдальческим взглядом. — Разве могла я после этого не сделать завивку?

— О, боже — Маша вздохнула и снова взялась за мясо. — Папа знает?

Алла отрицательно покачала головой, но Маша стояла спиной и не увидела.

— Ма! Папа знает? — повысила она голос.

Мама снова покачала головой.

— Ма, ты язык проглотила? — Маша обернулась.

— Я же киваю — нет! — обиделась мама.

— Мама, сколько у меня глаз на затылке, а?

Тут в коридоре раздался топот, а мама вскочила и заперлась в ванной, бросив на ходу:

— Ничего ему не говорите! Умоляю!

— Добрый день! — В кухню влетел энергичный полный мужчина с короткой бородкой. — Кирилл, — он пожал мне руку. — Привет, Паша. Как успехи?

Паша поднял вверх большой палец.

— Па, мама сделала химическую завивку, — пожаловалась Маша.

— Ты ему сказала! — донеслось из ванной. — Ты не дочь, а кукушка! Я тебя не люблю!

— Он все равно бы узнал! — завопила Маша. — Ты же не стала бы спать в шапке!

— Стала бы!

— Лала, выходи, я не сержусь! — выманивал папа маму.

Он встал и подошел к двери, а Маша дико закричала. У Кирилла сзади, ниже спины было большое красное пятно.

— Папа, у тебя начались месячные? — ужаснулась Маша.

— Какие месячные? — мама выползла из ванной. — Ой! — испугалась она, развернув Кирилла задом.

— Это, наверное, от пиявок, — смутился папа. — Я ее на копчик посадил, а когда снял, забыл о прокладках… Дайте мне, в конце концов, прокладку.

— При чем тут пиявки? — расхохотался Паша.

Я же в это время сидела, уткнувшись лицом в стол, и чуть не плакала от смеха, наблюдая это сумасшедшее семейство.

— Мама с папой ставят пиявок — очищают кровь, — оповестила нас Маша. — Это очень полезно. Они пускают какой-то фермент, который выводит плохую кровь. Ранку потом надо прокладкой закрывать, а то натекает.

— Ничего-ничего. — Папа явно лукавил, потому как отводил глаза и сжимал кулаки. — Нормально.

Тут хлопнула входная дверь, и на кухню ворвался молодой человек — копия Кирилла.

— Паш, здорово! — обрадовался он Паше. — Здрасте. Макар, сын и брат. — Молодой человек протянул мне руку.

— Что вы все сюда приперлись, идите отсюда, — разозлилась Маша.

— Мам, ну ты и урод! — восхитился Макар новой маминой прической. — Это ужасно.

Тут у папы глаза налились кровью, он хлопнул по столу — так, что чашки подпрыгнули и легли набок.

— Как ты могла! — заорал он на маму. — Ты похожа на… на… на… дешевку!

— Я?! — схватилась за сердце мама.

— Надоело! — напустилась на них Маша и стала выталкивать всех из кухни. — У вас есть своя комната, там и ругайтесь!

Она плотно закрыла дверь, мы спокойно выпили чаю, но спустя полчаса помирившиеся родственники стали ломиться, соблазняя нас смородиновой чачей. Мы их впустили, и все вместе душевно распили бутылочку. Семейство поругалось всего два раза, и то по-быстрому, а все остальное время они наперебой развлекали нас занятными историями и свежими анекдотами. И еще Алла приготовила борщ, Маша пожарила котлеты, а папа отварил макароны.

— А ты с кем дружишь, с Машей или Макаром? — спросила я Пашу с легким оттенком ревности, когда мы покинули безумную семейку.

— С Кириллом, — хмыкнул Паша. — Он мой продюсер. То есть он глава продюсерской конторы и только принимает решения, а мой личный продюсер — другой человек. Но Кирилл меня сам нашел, взял под крыло, он меня опекает, и кроме того, мы подружились. Они классные. Живут в этой квартире, потому что им она нравится, несмотря на окно на лестницу, и переезжать не хотят, хотя у Кирилла денег навалом.

Дома, то есть у Паши дома, мы посмотрели фильм — все это время я замирала и вела себя сверхтактично, надеясь, что, может, сегодня… Но после продолжительных и страстных поцелуев, как обычно, ничего не произошло. И тут я почувствовала себя несправедливо обиженной и ущемленной во всех правах сразу. Я села на кровати, включила ночник и, хлопнув рукой по одеялу, возопила:

— Я не понимаю!

Паша тоже сел и грустно посмотрел на меня.

— Почему так? — потребовала я ответа.

— Я же тебе объяснил… — испуганно сказал он.

— Хреново объяснил! — Я вскочила. — Я же нормальная женщина, я так больше не могу! Я тебя хочу! Разве можно это не заметить? А ты считаешь, что все в порядке, и делаешь вид, будто спать в одной постели, но ничем таким не заниматься… — я немного запуталась в определениях, но не смутилась и продолжила: — Это нормально?!

Паша смотрел на меня очень трогательно и виновато, но молчал. Молчание меня особенно рассердило.

— А что мне делать, если ты меня вообще не захочешь? Что?! Повеситься? Или лучше утопиться?! Я к тебе не просто так отношусь, в том смысле, что хочу с тобой переспать, я к тебе по-другому отношусь. Это же естественно, когда человек нравится — хочешь его физически! В этом нет ничего обидного!

Так как Паша не отвечал, я кричала долго, выплескивая все сведения о неудовлетворенных женщинах, мужской потенции и бушующих гормонах. В конце своей пламенной речи я решила, что меня никто не понимает, зарыдала, оделась и убежала на улицу. В коридоре закопалась — я была уверена, что Паша сейчас будет меня останавливать, уговаривать, хватать за руки… Но он закрыл дверь. И все. Пнув дверь ногой, я решила уйти в никуда. Никуда оказалось ирландским баром напротив, в котором я, от нервного возбуждения начисто забыв о выпитой чаче, заказала двойную водку. Выпив ее, поняла, что денег у меня больше нет, зато наклевывается ухажер — бледно-рыжий мужчина в черных брюках и белой рубашке.

Мужчина оказался ирландцем. Он меня поил и кормил, пока я не поняла, что это ирландец очень передо мной виноват. За то, что он не Паша. К тому же мне пришла в голову замечательная фантазия — пока я тут сижу с посторонним мужчиной, Паша бегает по улицам и меня ищет. Даже не простившись с ухажером, я напялила дубленку и пошла навстречу Паше. Побродив по улице и никого не обнаружив, я постояла под всеми фонарями — типа здесь светлее, а значит, удобнее меня искать, но он так и не пришел. Поклявшись себе держать обиду до самой смерти и ни за что, никогда ему больше не звонить, я свернула в арку, поднялась по винтовой лестнице и постучала в дверь.

— Открыто, — раздался стон.

Я ввалилась в квартиру, бросила куда-то дубленку кое-как сняла джинсы и рухнула на матрас.

— Я тебя ждал, — признался он.

— Я что — дура? — спросила я.

— Дура, — ответил Паша.

— Почему я дура? — взыграло во мне самолюбие.

— Потому что ты мне не веришь. — Он прижал к себе мое промерзшее тело.

— Ну да, в таком случае и правда дура. — Я посильнее вжалась в него. — Ты умеешь убедить.

И тут мне пришло в голову, что благодаря своему похабному поведению — требовательности, эгоизму, истерическим припадкам и вопиющему нежеланию его понять — в смысле секса, я выгляжу закоренелой сволочью и сексуальной маньячкой. Чего Паша, видимо, и опасается. И если уж в моей жизни все так неординарно — мужчина, который мне дорог и которому я нравлюсь настолько сильно, что он даже не может заняться со мной любовью… то надо терпеть и ждать. Поклявшись быть хорошей, я всхлипнула от того, какой Паша замечательный, а я — плохая, и чуть было не устроила новую сцену с раскаянием и клятвами. Но Паша, к счастью, начал так ласково и успокоительно гладить меня по голове, что я расслабилась и быстро заснула.

— То есть вы уже десять дней живете в одной квартире, спите в одной кровати, но у вас нет секса? — хихикает Аня.

— Да! — отвечаю я с таким восторгом, словно признаюсь в том, что ношу в чреве своем долгожданного младенца.