Слишком много блондинок - Холина Арина - Страница 60

— «Невротичка» от «не в рот»? — спросила Аня и засмеялась собственной остроте.

Я тоже засмеялась ее шутке, мы еще поболтали о том, что бывают же такие странные особы, пришли к мнению, что не стоит обращать на них внимания, и, довольные друг другом, пообещали на днях встретиться.

Паша не звонил. Я, кажется, его ненавижу. Андрея тоже ненавижу.

В субботу город будто вымер — по заснеженному кольцу тащилось несколько грузовиков, ковылял перекошенный набок троллейбус, а на Сретенке вообще машин не было.

Я шла, шла — гуляла, и ноги сами меня привели на Трубную. В груди кольнуло — мысль о том, что, может быть, с Пашей все кончено, едва не подкосила. У меня затряслись колени, вспотела спина, а на душе стало так грустно и печально, что меня охватила неожиданная немощь. Захотелось присесть и сидеть, пока снегом не запорошит. Кое-как справившись со слабостью, я зашла в арку и уткнулась в знакомый подъезд. Посмотрела вверх — форточка закрыта. Я набрала код, поднялась и уставилась на сложенные листки бумаги, втиснутые в дверную щель. Позвонила, постучала — никто не открывал. Собравшись было уходить, оглянулась на листы. Соображение, что записку Паша подготовил для меня, я отмела сразу — это просто верх нелепости, но… Вспомнив, что лазать по чужим шкафам и читать чужие письма нехорошо, о гордости и достоинстве, я пришла к выводу, что ни чести, ни совести у меня нет и что приличия сейчас ни к селу ни к городу. Решив, что раз уж я сейчас сделаю то, чего делать не стоит, я пообещала себе не стыдиться потом собственного поступка и схватила письмо. Оно было для Паши. Посмотрев на последний лист, я обнаружила, что письмо написала Олеся. Усталость как ветром сдуло, я сейчас была Эркюлем Пуаро, нащупавшим след. Пристроившись у окна, достала сигареты и начала читать.

Паша.

Я не верю в то, что наши отношения могут вот так оборваться. После того как мы встретились с тобой последний раз, на вечеринке, я вспомнила все, что было между нами. Как я ездила к тебе в Питер, а ты перепутал поезда и мы ждали друг друга на том месте, где расстались неделю назад — на Малой Садовой. Как ты на мой день рождения приехал с Братьями Улыбайте и они в восемь утра устроили для меня концерт прямо на лестничной клетке. Как я в одних трусах бежала по улице, когда, помнишь, мы с тобой поругались и ты выбросил из окна телевизор, а я испугалась?

«Нд-аа, — подумала я. — Им есть что вспомнить…»

Говорят, большое видится на расстоянии. Я раньше не верила этому, но теперь я точно знаю, что не замечала моего чувства к тебе, хотя не замечала — это неправильно, не понимала его размеров, потому что была им полностью подавлена. Я не верила в то, что так бывает, что со мной это может случиться, что все это происходит в жизни. Ты помнишь, как мы познакомились? Ты был такой веселый, живой — король вечеринки, вокруг тебя толпились друзья и девушки, но мы встретились глазами и — все. Ты подошел и, даже не спросив, как меня зовут, увел меня из клуба, а потом мы всю ночь гуляли по Питеру. Помнишь, как мы приехали на Финский залив и занимались любовью на холодном песке, но почувствовали, что промокли, только через два часа?

«А Паша, оказывается, секс-террорист», — неодобрительно заметила я.

А потом не вылезали из постели три дня подряд и поняли, что не выходим из дома столько времени, только когда у нас закончились сигареты и еда?

«Ни фига себе», — удивилась я и вспомнила, как жалко Паша выглядел со мной.

Это же не могло все пройти даром — я же видела, что тебе со мной хорошо, что…

Там еще были четыре страницы — я их, разумеется, прочитала, и не один раз. Я два раза засовывала письмо обратно и снова вынимала — во мне проклюнулся мазохизм: я с упоением повторяла строки про секс и другие увлекательные подробности.

«На Финском заливе! — Я была вне себя. — Шалава!»

Противопоставив свои жалкие шансы Олесиным, я вздрогнула, решительно вставила письмо в дверь и ушла, грохнув дверью подъезда. Я вспомнила все определения падшей женщины и повторяла без конца, адресуя их Олесе.

Только я вошла домой, зазвонил телефон. Не хотелось подходить, но он гудел, гудел, гудел…

— Хм… — кашлянула трубка. — Здравствуйте, можно поговорить с Верой?

— Ее нету, — ответила я.

— Вера, это ты? — спросил приятный мужской голос.

— Ну я, — согласилась я.

— Это Егор, — представился голос. — Я тебя отвлекаю?

— Да нет, — удивилась я.

— У тебя есть на сегодня планы? — поинтересовался он.

— Да. Собираюсь последовать примеру Крылова. Баснописца.

— Это как?

— Обожраться и умереть.

— Ты голодна?

— Невероятно!

— Тогда я тебя приглашаю на ужин.

— Да ладно?

— Почему нет?

— …Хорошо…

Мы так шустро договорились, что я не успела толком понять, а надо ли мне это. На вечер у меня сложился восхитительный план — я Егора не обманывала. Я собиралась разорить супермаркет — накупить всего самого жирного, сладкого, соленого, пряного и мучного и съесть все это в один присест. И когда моя задница перестанет пролезать в дверь, погибнуть в ничтожестве и забвении.

Конечно, можно было перезвонить, но раз уж я дала слово… Да и развеяться было бы неплохо.

Я скинула в ванную годовой запас ароматических шариков, вылила полбанки пены и еще заправила все это эфирным маслом. Усевшись в кипяток, выдержала минуту — выскочила, обернувшись в халат, покурила, нашла заначку «бехеревки», вырвала из журнала «ELLE» фотографии всех женщин, напоминающих Олесю, разорвала и сожгла в раковине.

Как обычно, я досидела в ванной до такого состояния, что мыться уже не было сил. Наскоро побрившись — а вдруг что, — помыв голову и ободрав брови, я выползла на кухню, допила «бехеревку» и полезла в шкаф. Чистых вещей почти не было. Мне только позавчера подключили стиральную машину, и белье лежало в двух баулах, в корзине и полиэтиленовом пакете. У него же, в конце концов, мои вещи! У Паши. Он обязан мне их отдать! Я рванула к телефону, но, догадавшись, что там все равно никого не будет дома, вернулась обратно.

Накрасив губы истошной алой помадой, одевшись и высушив волосы — именно в таком порядке, я накинула дубленку и выскочила на улицу ждать Егора.

Он только приехал и вышел из машины мне навстречу: забавно, но дубленки у нас оказались одного фасона — а-ля тулуп, нежно-коричневые с белым мехом на воротнике и отворотах.

— Давно не виделись. — Он чмокнул меня в щечку.

— Как это ты заметил? — съязвила я.

План у Егора был невероятный: сначала он меня повезет фотографироваться для этой своей выставки — «Женские настроения», потом мы заедем к его другу, а дальше решим.

После съемки я была как финик — высушенная и липкая. Софиты, или как там называется освещение у фотографов, слепили и грели. Оказалось, что идея у Егора не такая уж и плохая — он показывает женщин в экстремальных состояниях: истерика, оргазм, разглядывание собственного зада в зеркале… Меня Егор заставлял изображать ярость, то есть женщину во время скандала. Как раз по мне. Я почувствовала себя Элизабет Тейлор, пришлось вживаться в образ, вспоминать случаи из жизни, орать на Егора — что я делала с большим наслаждением…

У Егора в мастерской был душ, но — нарочно для меня — в этот день из крана текла хилая струйка холодной воды. Вскипятив чайник, я кое-как обмылась, и мы поехали к другу, который, как сказал Егор, дает деньги на проект.

Мы подъехали на Китай-город, к неприметной вывеске «Монако». У входа скучал человек-гора: амбал метра под три, с маленькой головой и таким выражением лица, будто он только что наступил на какашку.

— Твой друг что, здесь живет? — насторожилась я.

— Нет, — усмехнулся Егор. — Это клуб. Закрытый и очень дорогой.

Под неодобрительным взглядом охранника — чем, интересно, можно заслужить его улыбку, прозрачным кейсом со стодолларовыми купюрами? — мы вошли. За стойкой восседала девушка. Ее лицо ничего не выражало, но как только Егор сообщил, что мы приехали в гости к некому Мише, девушка расцвела. Она выбежала из-за стойки, любезно замахала руками: «Ах, дайте я вас провожу!» — и спустилась вместе с нами в ресторан. Клубчик был так себе — синее все, белое… ничто не поражало воображение, кроме мрачного типа, жевавшего кусок мяса в одиночестве. Именно к нему мы и подошли.