Лето, в котором нас не будет (СИ) - Летова Ефимия - Страница 7

Но — всё по порядку.

* * *

Я сижу в гостиной, а мама сама переставляет на небольшой столик чашку, кофейник, молочник и блюдце с шариком мороженого с засахаренными лепестками настурции и розы. Еду приготовили слуги, поднос с едой тоже, разумеется, принесли слуги, но маме хочется проявить хоть какую-то заботу обо мне после долгого отсутствия.

Мне кажется, она чувствует себя виноватой — за то, что уделяет мне недостаточно внимания в течение года, но, возможно, это не единственная причина.

Впрочем, я тоже чувствую себя виноватой, самую капельку. Конечно, в очередной раз вернувшись домой, я повисла у неё на шее, улыбалась во весь рот и всё такое, приветствовала свою дорогую Коссет и с нетерпением ждала возвращения отца, но на самом деле где-то в глубине душе мне так хотелось, чтобы все они куда-нибудь уехали на целый день, а дом, с его тайнами, и — что греха таить, с его таинственными обитателями остался бы в моём распоряжении.

Если таинственный обитатель ещё здесь. Теперь его окно на четвёртом этаже оказалось не просто закрыто — заколочено досками, но когда я попыталась подняться по лестнице наверх, Коссет увязалась за мной, и пришлось оставить эту затею.

Эймери.

Куда падает ударение, на какой слог?

Позавтракав с мамой — есть не хотелось, но ещё больше не хотелось её огорчать, — я выхожу в сад. Под яблоней вальяжно ползёт по своим делам пара яблочных червей, самого обычного размера. Что бы я делала, если бы захотела их увеличить? Обхожу несколько раз вокруг дерева, пока с разочарованием не признаюсь себе, что у меня нет никаких идей, совершенно. Сжечь могу, конечно. Огонь постепенно признаёт меня, и я владею им гораздо лучше, чем в прошлом году. Правда, как и все остальные учащиеся, я поставила свою подпись под длинным пафосным меморандумом о том, что я обязуюсь не применять магические способности без острой на то необходимости. Вообще-то, в этом ограничении есть смысл — пока нам не исполнится двадцать один год и дар окончательно не обживёт наши слабые смертные тела — это не мои слова, нечто в этом духе уныло завывал на общем собрании мальёк Тувис, директор нашей школы — так вот, до этого момента применение дара ослабляет нас. Всё это смахивало на старческую паранойю, но факт остаётся фактом: после того, как я вызываю огонь, голова предательски кружится, а сердце колотится так, будто я неслась со всей дури в гору.

Так что да, раньше времени расставаться со своим «слабым и смертным телом» не очень-то хочется.

Но как он увеличил червей?!

Я пытаюсь вспомнить те благие дары, о которых слышала. Владение всеми шестью стихиями: огнём, водой, воздухом, землёй, деревом и металлом. Мимо, разве что земля… Нет, землевики могут опосредованно воздействовать в лучшем случае на растения. Магическая артефакторика и щиты — явно мимо. Целительство? Донорство? Ну-у, если только последнее. Поделившись своими жизненными силами с червями, Эймери невольно ускорил их рост, задействовал максимальный потенциал организма.

…Будем считать этот вопрос решённым, хотя доноры обычно — крайне прижимистые и практичные ребята, силы тратить просто так не будут, тем более на каких-то там червяков. Их можно понять — начинающие доноры не умеют использовать внешние потоки силы, и черпают их из себя самих. Будешь тут экономным.

По идее, Эймери следовало бы упасть в обморок, он, хоть и старше меня, не ненамного… Не настолько же он силён, глист тощий!

Я сердито передёргиваю плечами.

Хватит о нём думать! У меня есть родители, есть целое свободное лето, есть друзья в школе, по которым можно вдоволь поскучать, есть даже красавчик Клак Арисмус, который в последний учебный день смущенно сунул мне в руку какую-то слегка замусоленную открытку с изображением сердца из пылающих лилий и каким-то приторным, точно варенье из анютиных глазок, стишком. Вот о ком мне полагалось бы думать, тогда как я…

Идея озаряет, и я подпрыгиваю на месте. Следовало бы всё как следует обмозговать, но я, как нередко это случается, действую быстрее, чем думаю. Бегу в свою комнату, отыскиваю лист и карандаш, и пишу записку. Перепрыгивая через две ступеньки, поднимаюсь на четвёртый этаж, дождавшись того самого удачного момента, когда Коссет, которая приглядывала за мной с самого утра, старательно делая вид, что это не так, вдруг зачем-то позвали на кухню. Подбегаю к заветной двери — ключа снаружи нет, но это ни о чём не говорит — и просовываю записку под дверь.

И только потом осознаю, что натворила.

Я предложила Эймери встретиться вечером за теплицей, под елями у северной ограды — в самом укромном уголке сада. Не потому, что я так уж хочу его видеть, вовсе даже не хочу. Просто он обязан наконец-то дать мне ответы, если уж живёт в моём доме, а взрослые упорно игнорируют мои вопросы и меня в целом.

А если он просто посмеётся надо мной и не придёт? А если его в доме вовсе нет, а записку найдут слуги или родители?!

А если…

Падаю на колени и пытаюсь достать бумажный лист, но безуспешно: пальцы не пролезают. Сжечь? Святой Лайлак, только пожара в доме мне не хватало. Опытные маги могут не только разжигать огонь, но и гасить, но я не умею.

И в тот момент, когда огонь уже готов сорваться, из-под щели выскакивает сложенный вдвое листок.

«Как хочешь, Хортенс»

Как я хочу, тоже мне, размечтался! Вовсе я ничего не хочу, по мне так не только окно, но и дверь заколотить надо, но он должен рассказать мне, почему живёт в моём доме, как затворник, чем он болеет, и когда всё это кончится — насторожённые взгляды, слежка за мной, зимние каникулы вне дома и невероятно скучающая бабушка летом! Я просто хочу жить в собственном доме!

Поскорей бы.

* * *

Собираясь незамеченной покинуть собственный дом, я чувствовала себя так, словно как минимум бегу из страны, совершив ужасное злодеяние. Очень не хотелось попасться на глаза Коссет или родителям.

Так что я лихорадочно продумывала все варианты и в итоге решила вылезти в окно. Глист, конечно, тощий, но у меня — второй этаж, тут и спрыгнуть можно, при большом желании… Желание у меня явно было, прежде всего — доказать себе самой, что я, Хортенс Флорис, ничуть не хуже какого-то нищего безродного парня, которого даже в школу не взяли!

Всё казалось предательски громким: мои шаги до окна, щелчок оконной рамы, шуршание такого неудобного платья по подоконнику. Как глист проделывал это всё с такой ловкостью и скоростью?! Я вылезла из окна, нащупала стопой ветку, упёрлась в неё, упёрлась второй ногой, всё ещё вцепившись руками в подоконник: кажется, ничего сложного… И тут же сорвалась вниз, стоило только отцепить одну руку. Плющ лопнул, я даже не успела ойкнуть, как уже сидела на земле, мысленно подвывая от боли в подвёрнутой щиколотке.

Тем не менее, вокруг царила тишина, насекомые назойливо трещали в кустах, в воздухе одуряюще пахло какими-то ночецветами: ночными фиалками или флоксами… Нога болела не настолько сильно, чтобы передумать и вернуться, и я медленно похромала по посыпанным гравием узким дорожкам между цветочными клумбами к северной ограде, перед которой стояла теплица для каких-то особо теплолюбивых экземпляров цветов. Я напрягала глаза, пытаясь разглядеть высокий чёрный силуэт. Безуспешно. Неожиданно я почувствовала нелепость своего ночного визита: плющ рядом с моим окном порван, нога болит и, кажется, опухла, платье слегка испачкалось в земле после падения, а ещё я зачем-то прихватила школьную соломенную шляпку — такими благовоспитанным малье полагалось скромно прикрывать волосы. Но не ночью же!

Зло топаю ногой, как раз той, которую подвернула, хочется просто зубами заскрипеть! В этот самый момент чьи-то тёплые руки ложатся мне на глаза, и я, не успев обдумать, что происходит, хватаю напавшего за указательный палец и рывком оттягиваю, насколько хватает сил: мы отрабатывали этот нехитрый приём с Аннет, разумеется, в шутку, хихикая при этом, как две идиотки. Было бы неплохо опробовать его с Клаком, да вот беда, он так ни разу на меня и не покусился…