Капище (Чечня-1996) - Миронов Вячеслав Николаевич - Страница 23

- Андрей, ты?

- Я, Леха, я, - голос слаб - не знаю сможет ли Андрей выполнить то, что я задумал.

- Какой у нас был позывной на узле связи?

- "Каскад".

- А когда все отдали молдаванам?

- "Кодру".

- Пальцы покажи.

- Да целые, целые! - гогочут чечены.

- Я хочу сам посмотреть! - беру руки Андрея, ничего не видно, ощупываю пальцы. Все на месте. Руками ощупываю голову - уши тоже месте. Потом поворачиваю ему голову до тех пор, пока он может терпеть.

- Э, больно! - Андрей вскрикнул.

- Если хочешь ему голову оторвать, так скажи, мы это сами сделаем! Деньги только отдай!- ржание вокруг нас усиливается.

- Ладно, где деньги?

- А где гарантия, что мы уйдем целыми?

- Хотели бы убить, давно бы это сделали!

- Логично! - я расстегиваю куртку, снимаю ее. - На, подержи, протягиваю ближайшему бандиту. Потом отстегиваю подклад и вынимаю оттуда жилет с деньгами, передаю его, подклад - на место.

- Ух ты! - зажигаются фонари и спички, бандиты осматривают жилет, расстегивают его, достают деньги. - Тут все правильно?

- Все правильно, - подтверждаю я.

- А в сумке? - не выдерживает сынуля.

- Ничего, хлам.

- Ну, ты гад! - в голосе его чувствуется и уважение и ненависть одновременно.

- Я забираю заложника и мы уходим. Вы получили деньги, я - человека, все справедливо.

- Он пойдет в пяти метрах за вами. Если что не так, то первым мы убьем его.

- Я не против, - пожимаю плечами.

Мне вообще сегодня умирать не хочется.

Вышли в обратный путь, я подсвечиваю фонариком дорогу, постоянно оглядываюсь назад, Андрей плетется сзади. Ему тяжело. Прошли больше половины пути. Жду Андрея. Вот он уже на подходе. Я закуриваю, машу фонарем, зажигалкой.

- Ты чего? - спросил "сынуля".

- Не хочу чтобы твой папаша нас пристрелил.

- Так в сумке-то что у тебя?

- От дохлого осла уши, - поясняю я.

Он достал радиостанцию, вызвал отца и сообщил ему эту новость. Пока он разговаривал с отцом и объяснял ему, как их облапошили, я снимал часы, и трансформировал застежку часов в нож. Андрей подошел.

Ну же, сейчас!

- Андрей, как только ты падаешь - катишься вправо. Пароль - узлы связи. Не бойся! - шепчу я ему.

- Вы что там удумали? - голос насторожен. - О, J! А это что?

В этот же момент там, где мы оставили деда, раздается небольшой взрыв, и дед превращается в факел. В ночи хорошо видно, как он горит, но только мне некогда смотреть! Правой рукой, в которой зажат нож, бью в горло противника. У меня не будет другого шанса.

Нож входит по самую рукоятку, я выдергиваю его и падаю. Андрея рядом нет. Откатываюсь в сторону и ползу в сторону нашей территории. По пути чищу нож о землю, траву, вытираю от грязи о куртку, складываю на место. Часы обратно на руку.

Чечены стреляют в нашу сторону, оттуда им отвечают спецназовцы. На месте, родимые, на месте.

Все как на настоящей войне. Я доползаю до какой-то ямки и лежу, не поднимая головы. Не хочется схлопотать пулю.

За спиной начинают рваться гранаты. По звуку - от подствольника. Не хватало еще, чтобы из-за меня началась вторая чеченская война. Глубже вдавливаюсь в землю. За спиной стрельба стихла. Зато впереди меня "спецы" не могут еще минут десять успокоиться.

Я закладываю руки за голову. Слышу топанье тяжелых ботинок. Сначала удар в бок. Сильный удар, сознание мутнеет, но не уходит, а вот дыхание перебивает. Браслеты захлопываются на кистях. Захлопываются "с разбегу", то есть через пять-десять минут кровь перестанет поступать в кисти. Это больно.

Тут вновь возобновляется стрельба с территории противника, извините, вероятного противника.

Меня тащат по земле. Сами ползут, и двое тащат меня. Спасибо, что не мордой вниз, то бы захлебнулся грязью.

Рывком поднимают, руки вверх. Ноги пинком по внутренней части стопы. По косточке, больно, очень больно, ноги раздвигают на немыслимую ширину. Не дай бог, в пах стукнут. Освещают лицо фонарем. Сами в масках. Обычное дело. Ты же сам рассчитал всю эту операцию.

- Он, - слышу незнакомый голос из темноты.

- Где Рабинович-Коэн? - другой голос, обращенный ко мне.

- Не знаю, - я пожимаю плечами. С поднятыми руками и с раздвинутыми ногами это не очень хорошо получается. - Был рядом, началась заваруха, он исчез.

- Где деньги?

- Отдал за еврея.

- Искать Рабиновича!

Через несколько минут стрельба стихла. Я уже на нашей земле.

- К чехам идти?

- Приказа не было!

- Черт!

Слышу невнятный спор, идет на повышенных тонах, в основном обычный мат.

- Уходим! В машину! Группу оставить здесь до рассвета, если кто будет на поле - забрать!

Загнув голову чуть не до земли, больно уперев ствол пистолета в между лопаток, иногда подпинывая сзади, меня полубегом ведут в сторону машины. Микроавтобус. Швыряют на пол, сверху ноги, ствол автомата в шею.

Поехали. Машину подбрасывает на кочках, голова бьется о металлический пол, автомат сильнее вдавливается в шею. Руки за головой.

Пока получается все как надо. Все видели, как я отдал деньги, мне передали заложника; кстати, этого заложника я хотел передать в органы правосудия, тем самым выторговывал себе прежнею работу. Но тут что-то случилось с дедом, если бы не было деда, то сумку мне пришлось расстегнуть самому.

Там было самодельное взрывное устройство, даже не столько взрывное, сколько зажигательное. Все примитивно, по-детски. Но надежно. Устройство безоболочное, собрать по фрагментам почти невозможно. Ну, были там бутылки с бензином и маслом. Это запрещено законом? Нет!

Ладно, меня сейчас будут "прессовать". Надо отдохнуть. Видимо, тащат меня в столицу Ставрополья - Ставрополь. Надо беречь силы, в том числе и эмоциональные.

Сначала будет сокрушающий натиск, потом изнуряющие опросы, допросы, угрозы, посулы. Следователи и опера будут меняться, потом потащат на полиграф. Потом все сначала, и снова полиграф. Надеюсь, что не отойдут от привычной схемы.

Я раздавлен, я сломлен. Мне страшно, я плачу от страха и случившегося, я снова та самая собачка, что была в моем сознании несколько часов назад. И теперь выдержать этот эмоциональный фон страха нужно до самого конца. Это очень важно.

Полиграф невозможно обмануть, при условии, конечно, что тебя не готовят все детство в "нелегалы", простому смертному это невозможно. Но его показания можно "смазать" постоянной картиной страха или боли. Причинять себе боль не хотелось.