Лавандовые тайны (СИ) - Хаан Ашира - Страница 24

Она тянет плащ, комкая его края у самого горла — и одновременно пальцы Иржи касаются ее пальцев, чтобы затянуть завязки потуже.

И отдергиваются.

Он убирает руки в карманы, предоставляя ей самой возможность укутаться в теплую ткань, пахнущую… им.

— Ты выжил! — вырываются помимо воли слова, звенящие в голове. — Ты…

— Да, — говорит он. — Благодаря тебе. Зачем ты влезла? — Голос становится злым. — Я велел тебе идти в крепость!

— Он почти убил тебя! — возмущается Тимира. — Что я должна была делать?

— Слушаться командира! Эта крепость столетиями стояла против подобных чудовищ и выстояла бы без твоей помощи, советница!

— А если бы… — Тимира захлебывается воздухом, но заканчивает: — Если бы ты умер?!

— Ну, умер бы, ну и что, — пожимает плечами Иржи с кривой ухмылкой. — В империи полно магов моего уровня. Зато мы узнали, что огнем его бить нельзя.

— Ну и что?! — в груди Тимиры закипает что-то пронзительное и злое. — А ты не подумал, как бы мы жили без тебя!

— Нормально жили бы. Вот Тойво был бы серьезной потерей для империи, а я…

— А ты для меня.

Иржи каменеет.

Тимира тоже замирает, потрясенная сорвавшимися с собственных губ словами. До этого момента они прятались где-то в душе — так глубоко, что не показывались даже в мыслях. Иначе она удержала бы их. Она бы сумела.

Даже ветер стихает — ошеломленный.

В тишине, воцарившейся на стене слышно лишь шелест песка, неторопливо текущего с барханов.

— Что ты сказала, госпожа советница?.. — негромко говорит Иржи.

Обманчиво спокойно.

Но когда Тимира осмеливается посмотреть на него — темные глаза оказываются слишком близко. Но в них не прочитать — ничего.

Твердые ладони ложатся на ее укутанные плащом плечи и встряхивают, словно он надеется, что от этого жеста все внутри Тимиры займет положенные места.

— Что ты сказала… Мне?

Можно — думает Тимира — можно прямо сейчас найти слова, вежливые и пустые. Можно заболтать это звенящее напряжение глупостями про ценность опытных командиров, родственные узы, связывающие их, печаль и вину Тойво, когда тот вернется и узнает, что стало с братом.

Но Тимира никогда не была трусливой.

Поэтому она смотрит прямо в темные глаза и говорит — четко, ясно, не оставляя шансов понять ее иначе:

— Я бы умерла, если бы ты погиб.

— Дура! — летит в нее оплеухой короткое слово. Злое, яростное, наполненное огнем. — Дура!

Она отшатывается, словно он ударил ее по-настоящему, но не успевает ни сделать, ни сказать, ни подумать больше ничего.

Потому что ладони, лежащие на ее плечах, встряхивают ее еще раз, а потом резко притягивают к горячему телу, а ее пересохшие холодные губы накрывает его рот.

Поцелуй — как ожог. Как наказание. Как оплеуха. В нем столько ярости и огня, что Тимира не отвечает — взрывается ему навстречу. Внутри нарастает гудящий шквал, встает темная волна, забирая у нее остатки сил, потраченных накануне на атаку.

И последнее, что она ощущает, когда подкашиваются колени — как Иржи подхватывает ее на руки.

Тимира открывает глаза.

Это совсем иное пробуждение.

Мир вокруг светел и ярок: прямо перед ее лицом в золотых лучах солнца танцуют пылинки, густо пахнет травяным чаем и слышны тихие женские голоса.

— Проснулась, моя хорошая! — Обладательница одного из них, самого переливчатого, словно лесной ручей жарким летом, склоняется над постелью, помогая приподнять подушку, чтобы Тимира могла сесть.

Это женщина средних лет в свободном сером платье и белоснежном переднике поверх. Ее рыжеватые волосы убраны в пучок на макушке, а руки пахнут чем-то лекарственным и еще немного медом.

— Ш-ш-ш! Тебе нельзя вставать! — беспокоится она, когда Тимира пытается откинуть одеяло. — У тебя, моя хорошая, ужасное переутомление. Но сейчас ты выпьешь укрепляющего отвара, скушаешь яичко с кашкой, и тогда я разрешу тебе самой дойти в уборную. Будешь хорошей девочкой?

Тимире непривычно, что незнакомый человек обращается к ней на ты и «моя хорошая» вместо «госпожи», но сил спорить у нее нет. Она послушно берет из рук женщины глубокую чашку с медового цвета чаем и с удовольствием вдыхает успокаивающий запах, исходящий от нее.

— Что… что случилось? — спрашивает она, когда теплая ароматная жидкость смачивает ее саднящее горло.

Ночные события кажутся ей сном, почти кошмаром: мертвенный свет луны, заливающий остов дракона, страх за Иржи и его появление — словно рождение из тьмы. Может быть, она перенапряглась во время битвы и ей это все приснилось?

— Командующий нашел тебя прямо во дворе без сознания, — качает головой заботливая женщина. — Должно быть, ты проснулась ночью и в забытьи отправилась бродить по крепости, еще до конца не оправившись. Он принес тебя ко мне — заодно и ему попало! После такой передряги наш Иржи должен еще дня три лежать в постели, а он отправился проверять караулы! Никто меня не слушается!

Она всплескивает руками и тут же подхватывает из пальцев Тимиры чашку, которую та чуть не роняет.

— Ну, ну, моя хорошая, — снова начинает ворковать женщина. — Не волнуйся так! Все закончилось хорошо. Ты такая сильная! Ты наша героиня! Хотя кем еще может быть жена первого советника — конечно героиней, да еще и скромницей. Мы ведь даже не подозревали, что у тебя этакая силища есть. Кушай.

И она подает Тимире поднос с дымящейся кашей и уже очищенным яйцом на подставке. Рядом в крошечных розетках в виде раскрытых цветов — густой золотой мед, вишневое варенье с крупными ягодами, нарезанная зелень и горсть орехов.

— Меня Марфа зовут, я здешняя медичка. У меня такая же стихия, как у тебя, — вода, — продолжает рассказывать женщина, пока Тимира поддевает острым краем чайной ложечки верхушку сваренного «в мешочек» яйца. — Вода для нас, докторов, лучшая стихия. Никогда не пробовала?

— Нет… — задумчиво говорит Тимира. — Расскажете как?

— Ой, — отмахивается Марфа. — Я не очень-то разбираюсь. Вот сейчас к нам Хейх придет, у него спроси! Он в магии все понимает, а я кто? Наварила тебе чайку, накормила — ты и окрепла!

— Хейх? — хмурится Тимира.

Она не старалась запомнить всех обитателей крепости, но готова поклясться, что не слышала этого имени.

— Ани! Ани! Позови генерала Тотха, пусть подходит потихоньку, — оборачивается Марфа к еще одной женщине, все это время тихо сидящей в уголке. — Госпожа Тимира уже закончит к тому времени и будет ему рада.

Вот уже и госпожа… Кому это она будет рада? И откуда такая уверенность?

Но к тому времени как раздается стук в дверь, она действительно уже и сыта, и умыта, и даже немного успела заскучать, слушая болтовню доброжелательной, но слегка утомительной Марфы.

К счастью, эта болтовня успешно отвлекает ее от мыслей о произошедшем ночью. Хотя эти мысли нагоняют Тимиру слишком часто, заставляя вдруг вспыхивать от жара под кожей.

Генерала она узнает сразу: они были представлены еще за ужином. Просто непосредственная манера Марфы называть всех по именам и на ты сбила ее с толку.

— Здравствуй, мой хороший! — сразу бросается Марфа к грузному пожилому генералу, хватая за руки и целуя в обе щеки. — Иди сюда, садись, как твоя нога? Как твое сердце? Ты завтракал? Мои отвары пил?

— Нога отлично, сердце отлично, отвары тоже отлично, — отчитывается генерал, проходя сразу к постели Тимиры и садясь на предложенный стул.

— Эх, обманываешь ты меня! Но не буду вам мешать!

И Марфа подхватывает поднос с грязной посудой и осторожно прикрывает за собой дверь, оставляя Тимиру наедине с генералом.

Она уже переоделась в домашнее платье, расчесала волосы и даже в постели устроилась с комфортом, набросив на ноги легкое покрывало. Увы, поход в уборную доказал правоту Марфы: вставать еще рано. Как только она умудрилась ночью еще и на стену взобраться?