Лавандовые тайны (СИ) - Хаан Ашира - Страница 49

— Я не мог даже подумать о том, что ты когда-нибудь будешь моей. Что я вообще буду с какой-нибудь женщиной. Я менял призрачную возможность на реальную мощь.

— Это изощренная месть, Тойво? — Тимира смеется хрипло и отчаянно.  — За мои письма, за твою судьбу? Жениться на мне, чтобы навсегда обречь на пустоту на месте самого главного смысла? Наказание прежде преступления…

— Нет…

Тойво стоит рядом, но его рука дергается, словно он хочет протянуть ее к ней, но не смеет.

Он склоняет голову и с его губ чуть было не слетают слова:

— Прос…

— Нет! — резко говорит Тимира. — Нет.

— Что — нет?

— Все — нет. Все. Я не оговорю Иржи. И делай, что хочешь.

Она смотрит перед собой, пока он не уходит, очень тихо и осторожно прикрывая за собой дверь.

Но лязг железного засова сводит его предупредительность на нет.

От новых покоев Тойво до кельи Тимиры всего сотни полторы шагов и одна лестница. Но каждый раз, когда он идет к жене, он останавливается перед последним поворотом, рядом с узким оконцем, забранным фигурной решеткой и несколько минут стоит, глядя на осколок неба над крышей дворца. Неба то бледного, то темного, то синеющего во всю мочь, словно ничего плохого не случилось.

В такие минуты он хочет верить в каких-нибудь богов, чтобы взмолиться им сейчас, попросить милости для Тимиры, для Иржи, для себя.

Безнадежность давит сильнее каменной кладки дворцовых стен.

Тимира заперта — в том числе и его решением. Наказана за то, что была — живой. За то, что позволила себе вырваться из оков законов и правил общества и любить всем сердцем.

Он свободен — но закован изнутри.

Теми правилами и законами, которые для нее не существуют. И не существовали никогда.

Как и для Иржи.

Иногда он расспрашивает охранников у дверей Тимиры о ней. Они прячут глаза и мнутся, говорят, что ничего особенного не происходит.

«Ну ест».

«Ну спит».

Только один раз незнакомый бугай равнодушно добавил: «Плачет. Они все плачут».

Все плачут. Тойво зашел потом к капитану стражи и попросил заменить его.

Ему не хотелось, чтобы Тимиру охранял тот, кто знал и других вот так запертых женщин. За какие уж прегрешения — ему неведомо. Тойво слишком молодой политик, чтобы быть в курсе всех подводных течений дворцовой жизни, и император старается, чтобы и дальше он в курсе не был. Часто говорит ему, что хочет, чтобы тот изменил что-то в имперской аристократии. Внес свежую струю.

Наверное, ему стоило назначить советником мятежного Иржи — если он действительно хотел перемен, а не держать в неведении одну из своих самых крупных фигур на шахматной доске. Но старому интригану нравится разыгрывать людей втемную.

Мятежного Иржи…

Тойво прикрывает глаза, словно надеясь найти в темноте под веками тех самых богов, которых ему хотелось просить о милости.

Он не мог, просто не мог пойти против законов и воли императора, но Иржи мог! Иржи на свободе! Почему прошло столько времени, а он все еще не явился за Тимирой?

Где его дерзость? Где его безрассудная любовь?

Тойво слишком надеялся на своего брата — лишь ему он мог бы отдать свою жену и быть спокоен за ее судьбу…

Но дни идут за днями, а о нем ни слуху, ни духу, а император уже теряет терпение — если положение Тимиры станет слишком заметным, слухи уже не унять, а она отказывается свидетельствовать против своего любовника.

Тойво заворачивает за угол и останавливается рядом с тяжелой, окованной железом дверью.

Для кого изначально предназначались комнаты в этом крыле дворца?

Комфортные, но небольшие, с зарешеченными окнами и толстыми дверями.

Словно при постройке пятьдесят лет назад император задумал их как тюрьму для благородных и магов. Как он все так устроил, что колдовать здесь не то, чтобы невозможно — но очень, очень тяжело? Даже вызов саламандры, не отнимающий сил вообще, дается огромными усилиями — хуже, чем в болотной тюрьме.

При виде него стражник отодвигает железный засов и пропускает советника к жене.

Тимира уже давно не поворачивает головы, когда он заходит. Она сидит у стола, пишет письмо на бумаге лавандового цвета и делает вид, что не замечает мужа.

Как всегда.

Под ее глазами залегли глубокие тени, кожа стала сероватой без солнечного света, а сама она сильно похудела, хотя Тойво распорядился приносить ей еду со стола императора и как можно больше фруктов. Но можно принести еду — нельзя заставить ее есть. Эту упрямицу вообще нельзя ничего заставить делать. Тойво раньше и не подозревал, что у его жены внутри такой несгибаемый стержень. Будь она мужчиной, он бы опасался за жизнь и здоровье императора.

— Генерал Тотх сегодня ненадолго приходил в себя. Он смог сам попросить воды и даже сумел приподняться. К сожалению, больше ничего хорошего о его здоровье сказать нельзя. Лекари дают неутешительный прогноз — следующую зиму он не увидит.

Тимира продолжает писать. Даже ресницы не дрогнули и бег строчке по листку не остановился. Тойво был так рад, когда Тотх первый раз пришел в себя и появилась надежда, что он выживет! А ей все равно. Иржи стал убийцей всего лишь одного человека — и Грега, скажем честно, император, не глядя, спишет на случайные потери, если будет надо.

С Тотхом все иначе.

Сам Тойво свою рану залечил куда быстрее, чем рассчитывал — саламандра спала у него на шее несколько ночей подряд, и ткани восстанавливались быстрее, чем затягивают свои раны деревья.

— Ты слышишь? — повторяет он. — Генерал чувствует себя…

— Слышу, — прерывает она его.

— И что?

— Ничего, — Тимира пожимает плечами и откладывает написанное письмо, чтобы высохли чернила. — Как жаль, что он уже не сможет научить меня управлять силой.

— Ты еще не отказалась от этой идеи?

Тимира поворачивается к нему и смотрит с грустной полуулыбкой.

У Тойво щемит сердце.

Он влюбился в нее, когда был еще мальчишкой. Влюбился сразу и напрочь, как влюбляются дети — ухнув в это чувство с головой. Следил за малышкой с пушистыми волосами, выходившей гулять с родителями у берега. Его сердце замирало, когда он слышал ее задорный смех. Он и на остров тот поплыл следом за Тимирой и ее отцом, чтобы еще раз взглянуть, как она играет в песке.

Если бы не то, что там произошло, жизнь Тимиры и Тойво была бы такой же, как у всех нормальных детей. Через пару недель он отвлекся бы на строительство замка из веток и глины, увидел бы очередную сероглазую или синеглазую девчонку — и полюбил бы на всю жизнь уже ее. Чтобы через месяц все повторилось.

Но судьбе было угодно иначе. Следующие десять лет Тойво не видел никаких девчонок — ни синеглазых, ни сероглазых, ни поднимающих к небесам могучую стену воды, внутри которой барахтается и пучит глаза человек, который только что делал плохие вещи с этими девчонками.

Поэтому Тимира навсегда осталась для него — единственной. Девочкой, девушкой, женщиной его жизни, проросла так глубоко, что он и не помнит времен, когда ее не было в его сердце.

— Верни мне амулет Иржи, пожалуйста, — говорит Тимира. — Если уж учиться мне теперь никто не даст.

— Мы уже говорили об этом, — вздыхает Тойво. — Увы. Нет.

— Ты не знаешь, что может случиться… — начинает она, но поджимает губы и опускает глаза.

Первые несколько раз она снисходила до объяснений, а один раз почти умоляла его.

Но…

— Император опасается, что Иржи мог оставить в нем какой-нибудь сюрприз. Амулет хранится в сокровищнице для опасных артефактов. Когда его проверят, то, может быть…

— Лет через десять, — кивает Тимира. — И то на всякий случай запретят. Сюрприз будет, если вы мне не вернете амулет.

Тойво разводит руками.

С этим он действительно ничего не может поделать. К тому же, как он будет выглядеть, если попросит императора вернуть своей жене подарок ее любовника?