Лавандовые тайны (СИ) - Хаан Ашира - Страница 54

Эти видели вещи и похуже.

Застывшее отчаяние — у Тойво.

Она задирает голову вверх, к бесконечности белоснежных колонн, уходящих в высоту, куда летят искры от пламени перед ней. Они тают в лучах солнечного света, пробивающихся через витражные окна. Вытравленные кислотой витражи изображают что-то очень красивое — видны деревья, звезды, башни и люди в плащах. Но глаза слезятся и больше ничего не разобрать.

Зачем же архитектор поместил их так высоко?

— Что-то не торопится твой полюбовник, — с досадой скрипит император.

Только у него и у Тимиры нет на лице единственно верного застывшего выражения.

— Мой… — говорит она. — Иржи? Вы ждете его?

— Я тоже его жду, — говорит император негромко. — Ты права.

Их разговор не слышен никому в зале — тихий, слишком спокойный для происходящего.

Для остальных время, должно быть, летит стрелой, а для Тимиры с императором тянется бесконечно.

Ловушка. Все это — ловушка для Иржи. Он не пришел, когда она была пленницей, она не дала им с Тойво оклеветать его, чтобы выманить, и вот император решился на последнее средство.

— Зачем? Вы хотите его убить? — Тимира отнимает ладонь от живота и прижимает ее к сердцу, а потом к горлу, потому что сердце почему-то переместилось туда. — За что?

— Помнишь, ты рассказывала о вашей встрече? Как он тебе соврал, за что его сослали? — усмехается император.

— За баб.

— За баб…

Император тоже поднимает голову к потолку, сухо жуя морщинистыми старческими губами. А потом смотрит в огонь. А потом — на двери тронного зала — закрытые.

И — в глаза Тимире.

Радужки у него выцветшие, белесые, но чернота зрачка пробивает ее браваду насквозь.

Тимире становится по-настоящему страшно. Только теперь, когда она понимает, что все это время была лишь одной из разменных фигур на доске старого интригана. Настоящая опасность грозит не ей, хотя ее с легкостью бросят в этот огонь, если это поможет приблизиться к цели.

— У моего внука открылась магия, — говорит император. — Огонь. При том, что у отца земля, а у матери — вода. От меня.

— Но ведь так бывает, хотя и редко… — морщит лоб Тимира.

— Ты веришь в эту сказочку для рогатых мужей? — Сухо усмехается император.

— Да. У моего отца была земля, а мать вообще не маг.

Губы императора кривятся.

— Не бывает, — говорит он. — Я знаю про стихии больше всех в мире. Больше даже Тотха и мудрецов из восточных гор. Не бывает такого, что стихия берется из ниоткуда. Никогда.

Тимира чувствует колкие мурашки, разбегающиеся по телу.

Она глотает вопрос за вопросом — для них не время.

Но — ее отец? Не ее?

Но — внук императора с огненным даром? Чьим же?

Ее ладонь снова накрывает живот.

Ловушка для Иржи! Все это — ловушка для Иржи!

Мучительная боль от запертой внутри магии пульсирует в горле, бурлит скованное цунами, зажат в тиски огонь. Только выцветшие глаза смотрят на нее пристально и подмечают — все.

— Если он не придет? Что будет? Что? — задыхаясь, спрашивает Тимира и читает ответ в этих глазах.

Жестокий и откровенный ответ.

Император отходит на шаг назад, оставляя ее наедине с огнем.

Снова оглядывается по сторонам, будто ждет Иржи сильнее, чем она сама.

Но в зале, где становится тяжело дышать из-за жара пламени, вырывающегося из камня стихий, царит полная тишина. Не распахиваются тяжелые двери, не врывается спаситель, чтобы забрать Тимиру туда, где ее больше никто не обидит.

— Правосудие должно свершиться!

Голос императора гремит под сводами тронного зала, и в эту секунду случается сразу несколько вещей.

Пламя камня стихий взвивается под самый потолок и лижет витражи, которые лопаются с громким звоном, осыпая разноцветными осколками всех собравшихся.

Тойво с отчаянным лицом делает шаг вперед, вынимая из воздуха огненный клинок.

Из толпы в зале раздаются истошные крики, сливающиеся со вздохами ужаса всех, кто видит, как Тимира закрывает глаза и сама шагает в огненный разлом.

А потом зал накрывает только огонь, огонь, ничего кроме огня, из которого…

…из которого, распахнув крылья, вылетает огромная огненная птица.

Пламя расцвечивается тысячей оттенков от желтого до алого и от оранжевого до бордового. Искры-перья летят во все стороны, поджигая занавеси на окнах, шелковую обивку стен, бархатные диваны и кресла — и этот огонь птица тоже вбирает в себя, и растет, обнимая крыльями тронный зал.

Крыльями, от которых пышет жаром, и крошечные искры, слетающие с перьев, жалят визжащую толпу.

Язык пламени, что уже тянется к Тимире из камня стихий, вместо того, чтобы поджечь ее, обвивает словно чья-то рука и оттаскивает в сторону от лужи крови, разливающейся у ее ног.

Тойво с усилием вытаскивает клинок, пронзивший сердце императора, и пару мгновений смотрит в его остекленевшие глаза. А потом отталкивает тело ногой и разворачивается к страже, уже вытащившей оружие.

Но гвардия императора, собранная из самых смелых, самых сильных, самых могущественных магов и воинов, пятится от советника, с ужасом глядя на догорающие позади Тойво тела тех, кто пытался его удерживать.

Он хмыкает и разворачивается к огненной птице, уже опускающейся на мраморный пол.

— Иржи, — говорит Тойво, глядя в ее глаза цвета запекшейся крови. — Я знал, что ты не так прост. Оборачиваться фениксом умели только древние мастера.

Огненная птица вновь распахивает крылья, объятые пламенем, которые достают до противоположных концов зала, взлетает к самому потолку, так что ветер из разбитых окон раздувает огонь до пронзительного белого цвета и — стремительно ныряет вниз, целясь клювом прямо в Тойво.

Гудит огонь, пламенной метелью закручиваясь по залу, трещат деревянные рамы окон, дымится одежда на придворных и краснеет обгорающая кожа — а черные глаза встречаются с черными глазами — и…

— Иржи, нет! — кричит Тимира, первой понимая, что сам он не остановится. Что он сожжет здесь все и всех, начиная со своего брата, сожжет дворец, сожжет придворных, сожжет половину империи — потому что его ярости хватит на всех.

Только ее пощадит — потому что пламенная рука, обнимающая ее за талию, будто защищает ласковым теплом от бушующего в зале жара.

На мгновение черные глаза птицы пронзают Тимиру знакомым страстным взглядом — но только на мгновение.

— Стой, Иржи! Нет! — снова кричит она, и в каком-то отчаянном прозрении, выпаливает то единственное, что может его остановить: — Я беременна!

Успевает ли Иржи-феникс до конца понять сказанное, или новость настолько ошеломляет его, что он забывает о своей цели — неважно.

За миг до того столкновения с Тойво, который уже выставляет навстречу острому черному клюву свой огненный меч, птица вдруг вся встопорщивается, превращаясь в плюющийся искрами огненный шар. А потом перья огня разлетаются в стороны, и на мрамор тронного зала ступает Иржи в полуобгоревшей одежде.

Лишь в этот момент Тимира неуместно осознает, как отчаянно и беспросветно скучала по нему. Насколько не надеялась увидеть еще хоть один раз — хотя вроде бы ждала, что придет спасать. Но не надеялась, все-таки не надеялась.

И сейчас его появление — невероятное чудо. Словно воскрешение из мертвых. Огромное, слишком большое счастье, которое не помещается в груди, рвет грешную плоть по швам.

Она пожирает его глазами, замечая мельчайшие изменения. Как слился с кожей шрам на предплечье, который был еще розоватым, когда она его целовала. Как обветрилось лицо, словно отшлифованное песком, и наверняка кожа стала на ощупь шершавой. Как отросли черные волосы, скрывая блеск серьги в ухе. Как заострились скулы и стала жестче линия губ.

И он…

Только что огненная птица целилась острым клювом в Тойво — а теперь Иржи совершенно наплевать на брата. Он медлит, так же жадно вбирая облик Тимиры черными глазами, как и она его.