Старшеклассник без клана. Апелляция кибер аутсайдера 4 (СИ) - Афанасьев Семен - Страница 3

Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы сообразить: если твой противник откинулся на заднюю ногу, правую руку жёстко прижал к корпусу, а левую согнул и не выпрямляет — атаковать примерно равного по прочим кондициям в лоб будет только идиот.

Здесь то же самое. Если Толстый, несмотря на всё, что между нами было, старательно вытягивает меня на конфликт — пусть сам его и начинает. Я инициатором не буду.

Запоздало меня догоняет ощущение эврики: Трофимов в канале; мой probation в полиции из-за промедола, обнаруженного в крови; вчерашний выход из-за печки, как говорит Айя, Хадзимэ Хамасаки в адрес супруги — это всё вполне может быть звеньями одной цепи.

Кстати, завуч вот там, лёгок на помине.

Благодаря улучшившемуся зрению у меня получается различить его, выходящего из дверей школы и быстрым шагом направляющегося к нам всем. Хотя вид он имеет, конечно, караул.

ИНТЕРЛЮДИЯ

Или это у меня в голове работают предыдущие комплексы? Следствия психических травм Вити Седькова?

— Бред на вашей должности никого до добра не доводил, — вздыхаю и, оглядевшись по сторонам, придвигаю ближайший стул к нему практически вплотную.

Затем сажусь на расстоянии метра.

Пока "отвлекаюсь" на мотивированные механические действия, на самом деле очень внимательно слежу за его интерфейсом.

"Достоверность … 90+ процентов".

Ну ещё бы, если я и сам абсолютно искренне верю в то, что говорю.

— Я не знаю, какой смысл в натурала вкладываете лично вы. — Ловлю его внимательный взгляд без эмоций и уже не отпускаю. — По мне, натурал — это человек без импланта. Я и есть он, потому ваши многозначительные намёки мне не то чтобы непонятны…

— Я уловил, — торопится перебить он, впадая в некоторую растерянность, но старательно её скрывая от меня.

— Что до патриотизма. Как это ни парадоксально, но для меня это тоже не пустые слова — именно поэтому мы с вами сейчас мирно разговариваем.

— Могло быть и иначе? — насмешливо спрашивает он.

— Поверьте, да. Ваше мнение о недееспособности моей опеки, к-хм, здорово ошибочно, — отзеркаливаю ему его собственную улыбку.

"Достоверность … 90+ процентов".

Его лицо не меняется, но мажор из эмоционального фона куда-то здорово убегает.

Тика Хамасаки и Дальхис Эскобар половину ночи бухали на этаж ниже нас не просто так. Итогом их посиделок стало не только какое-то виртуальное соглашение (дочерям деталей не довели), но и целый ряд практических процедур прямо с утра. Например, мы теперь какое-то время будем ездить исключительно под сопровождением, хотя и негласным.

Касается меня, Миру и Айи; Эрнандес идёт паровозом.

— Сергей Борисович, знаете, чем я отличаюсь от титульных? Кроме дворняги?

— Я уже не считаю тебя дворнягой, — серьёзно отвечает он. — Твой статус твоими же усилиями изменился. Надо быть идиотом, чтобы этого не понимать — а я не идиот.

— И тем не менее. Это не помешало вам, достаточно цинично попирая справедливость, сыграть вчера за совсем другую команду.

— Так чем ты от титульных, по-твоему, отличаешься?

— У них за спиной не одно поколение аристократов, это даже из их манер сквозит. А я не такой чопорный: если у меня есть возможность восстановить справедливость, как я её понимаю, этикетом заморачиваться не буду.

— Ты сейчас угрожаешь?

— Скорее, излагаю вводные перед тем, как сформулировать условия нашего с вами потенциального договора.

— А ты изменился. — Завуч прикручивает свой мониторинг вполовину и, поколебавшись, запускает аналитическое расширение.

— Так ведь и вы тоже с каждым днём раскрываетесь всё больше и больше! Причём с таких сторон, что хоть святых выноси. Сергей Борисович, а давайте попробуем договориться? На всякий случай, для вашего наверняка работающего приложения на достоверность скажу прямо, — указываю взглядом на его концентратор. — Я не желаю, никогда не желал и, надеюсь, никогда не захочу прямого зла вам лично либо кому-то третьему. Всё, что мне на данном этапе интересно — это исключительно самопрокачка.

"Достоверность … 80%+…".

Ну да, пару раз хотелось треснуть его, тем более что было за что. Даже уже и мне в этом теле.

— Эмоциональные всплески на фоне вашей регулярной необъективности — не в счёт, — продолжаю. — Я всё-таки ещё ребёнок, а детям порой очень трудно поверить в отсутствие справедливости, особенно со стороны педагогов.

— По каким направлениям прокачка? — интересуется он на первый взгляд нейтрально, повторно пропуская упрёки мимо ушей.

Если бы меня кто-то попросил сейчас изобразить индикатор его фокуса картинкой, это была бы кошка, которая готовится прыгнуть на мышь, вылезающую из норы.

— Кибер, — пожимаю плечами. — Ещё разные математические олимпиады — хочу в универ на грант. Бабки. Порядок произвольный.

Правда, только правда, чистая правда.

— А зачем тебе деньги? — его удивление неподдельно. — Ты же своего бога поймал за бороду? Даже вон, и мамашу свою на опекуншу успешно подвесил?

— Ничего себе, у вас источники. Могу поинтересоваться, откуда вы настолько в курсе?

— Вообще не секрет. Твой probation по решению суда, — ухмыляется он. — Как участник процесса со стороны образовательного учреждения, имею на весь период доступ и к твоему семейному положению. Или ты думаешь, трудно выяснить, кому принадлежит клиника, в которой сейчас выходит из запоя твоя мамаша?

— Звучит как обесценивание и далеко не в первый раз, кстати. Зачем вы сознательно делаете так, чтобы я вас ненавидел? Можем же как минимум соблюдать взаимный нейтралитет?

— А я тебе уже говорил и могу повторить, — возражает он. — Если ты хотел, чтобы я подбирал слова, так и держал бы её в том развесёлом состоянии дома! А не когда она, спотыкаясь, не вяжет лыка и рвётся в мой кабинет — пообщаться о твоей успеваемости!

— М-да уж. С логикой не поспоришь, как говорит одна моя одноклассница.

— Я не обязан быть тактичным или человеколюбивым, — пожимает плечами светило педагогики. — Скажи спасибо, что разговариваем. После всего.

— Могу повторить. Ни я, ни мои близкие не имеем отношения ко вчерашней ракете.

Всё то время, пока мы общаемся, он достаточно активно меняет у себя в интерфейсе иконки работающих приложений. Похоже на калейдоскоп.

Насколько понимаю, он ищет какие-то ответы на свои вопросы и я даже предполагаю, на какие именно.

— Конкретно, чего ты от меня хочешь?

— Сергей Борисович, меня очень удручает, что вы любой разговор со мной воспринимаете как игру с нулевой суммой. Давайте один раз в жизни, для разнообразия, попробуем договориться нормально?

— Ты даже такие слова знаешь? — задумчиво веселится завуч. — Спешу успокоить: не принимай на свой счёт. Это не только с тобой. Весь этот мир — одна сплошная игра с нулевой суммой, просто кое-кто по молодости этого ещё не понимает.

— Слушайте, как вас только учителем наняли, с таким-то мировоззрением! — возмущаюсь абсолютно искренне. — Вас же самого лечить надо! Психотерапия по вам плачет как минимум. И это если ещё не патология, а пограничное состояние.

— Не наглей. О чём ты хотел договориться?

— На какой-то ограниченный период давайте затеем совместную задачу?

— Совсем тронулся? Мне это зачем? — он даже подаётся назад в неподдельным изумлении.

— Сергей Борисович, а какая у вас мечта?

Спрашиваю абсолютно искренне, без двойного подтекста. Возможно, именно поэтому светило педагогики словно с разбегу натыкается на стену и замолкает.

— Смотрите. Вам за сорок, — начинаю загибать пальцы. — Я бы сказал, хорошо за сорок, о-очень хорошо. Жены, детей — нет, по крайней мере рядом.

— СТОП! Если ты такой умный и тоже информированный, должен знать, что предложить. Не вздумай воспринять, как автоматическую готовность! Чисто теоретически, чем бы ты был готов меня заинтересовать?