Лесной дом (СИ) - "Джиллиан" - Страница 4

И вновь ухмыльнулся абсолютно растерянной Алисе.

Она пошла к двери из кабинета, всё так же растерянно размышляя: «А при чём тут жизни моих родных? И что он про авантюру-то? Ничего не понимаю…» Приподняла ногу, чтобы переступить порог, и…

«Терпеть не могу!..» — скривилась Алиса и попыталась открыть глаза. Терпеть она не могла, когда приходилось слушать с закрытыми глазами игру на пианино (будто по оголённым нервам) или чьё-то хныканье, а то и жалобное нытьё. Не-ет, слушать такое, именно не видя, — себе дороже… Но глаза почему-то не открывались. Веки будто склеенные, а когда Алиса попробовала поднять руку, то выяснила: с чего-то оцепеневшей, рукой она не владеет, а лежит на чём-то твёрдом, но, кажется, с ворсом. А что ещё хуже — полное впечатление, что её, даму сорок шестого размера, засунули в пиджачок из жёсткой костюмной ткани — тридцать восьмого размера. Дышать в нём оказалось весьма большой проблемой.

Потом дошло, что лежит она на ковре, а значит — на полу. Постаралась расслабиться: если на полу — здесь кислорода больше, а значит — что бы ни случилось (а на подозрении обморок от нехватки воздуха), она вот-вот должна твёрдо прийти в себя.

И пришла. Снова попыталась подтащить к себе руку. Получилось. Ладонь упала именно туда, куда задумывалось, — где стиснуто было сильней. На область сердца.

Рядом кто-то шмыгнул носом. И нытьё прекратилось. А пальцы внезапно нащупали на груди не пуговицы непонятного пиджачка, а… От удивления Алиса сумела поднять от пола голову, а потом и вовсе приподнялась на локтях, чтобы воочию проверить то, что ощутила под пальцами.

— Обалдеть! — изумилась она, созерцая собственное тело, кем-то с неясной, но бессовестной целью всунутое в платье ну очень архаичного вида, да ещё с каменным корсетом, стянутым жёсткой шнуровкой.

А потом подняла глаза и обнаружила сидящих вокруг себя трёх неизвестных девиц, одетых тоже архаично. Все три таращились на неё сквозь слёзы, открыв рты.

Что-то стукнуло за головой — то бишь за спиной. Она с трудом оглянулась — и тоже открыла рот на явление плотного тёмно-рыжего дядечки, в солидных летах и одетого весьма архаично. «Да что ж пристало-то это словечко?!» Дядечка выпучил глаза на лежавшую на полу Алису и возопил, обращаясь к девицам:

— Почему вы не подняли леди?!

Три девицы насморочно залепетали, что они испугались: а вдруг леди померла?

Дядечка, решительно кряхтя, нагнулся над Алисой, и та испугалась: неизвестный всё-таки достаточно преклонных лет, а вдруг сам загнётся, поднимая такую тяжесть, как она? И шустро вскочила, оглядываясь по сторонам. Чуть не упала, потому что наступила на край длинного-предлинного платья — точней, на одну из юбок этого платья. А ещё потому чуть не упала, что тело плохо повиновалось. Будто належалась, да и простыла, пока «помирала». Но по сторонам (сообразилось) лучше потом глазеть. А сейчас неплохо бы выяснить, что происходит.

— Вы кто? — вывернувшись из-под рук дядечки, требовательно спросила Алиса и мотнула головой, показывая на трёх застывших на полу девиц: — Это кто? И где я?!

Дядечка разогнулся и выпялил глаза на неё.

— Леди не помнит? — осторожно спросил он, а потом словно бы спохватился и обошёл Алису, чтобы аккуратно дотронуться до её затылка.

Аккуратно-то аккуратно, но… Она охнула от боли и отшатнулась.

Дядечка немедленно вновь оказался перед её глазами. Заглянул в её глаза, потом опустил взгляд на свою ладонь, покрасневшую от размазанного пятна крови.

Алиса уставилась через его плечо на движение двери и поняла, что у неё кошмары или она просто-напросто сошла с ума. В комнату, которую она так и не успела толком рассмотреть, тихонько вошёл её младший брат, держась так, словно готовился в любой момент сбежать. «И одетый архаично», — глупо додумала она. Хотя надо отдать должное Виктору, выглядел он в этом архаичном чуть ли не изящно — неожиданно стройненький и тонкий. Настоящий вьюнош!.. И уж совсем не мешковатый и неуклюжий, как дома, а очень собранный. И со шпагой, кажется, на боку. В общем, опять-таки — обалдеть!

Кто-то крепко взял её под локоть и медленно, словно остерегаясь, что она на следующем шаге вновь хлопнется в обморок, подвёл её к старому креслу с облезающей лохмами обивкой. Уже под оба локтя он, тот самый дядечка, усадил её и сел сам — в такое же кресло напротив. Кажется, и он собирался с мыслями, чтобы заговорить с ней, а потому Алиса, ошалевшая от причудливой ситуации, всё-таки успела обвести ищущими и изучающими глазами помещение, в котором находилась.

Просторно, но заброшенно — первое, что пришло в голову. Даже на полу — не просто грязь, но много залетевшей откуда-то палой листвы. И… довольно-таки прохладно. И мебель — мало того, что её очень мало, так ещё и такая, какую увидишь только в кино, если собралась на просмотр исторических фильмов. Да что ж такое…

— Итак, леди Алиссия, вы ничего не помните, — всё ещё осторожно начал дядечка. — А кого из присутствующих вы знаете?

Леди Алиссия? Кажется, её недавно так кто-то называл. Но кто… Чувствуя себя рыбой, которую разыгравшаяся морская стихия выбросила на берег, и страшно боясь не попасть в нужный ответ, Алиса нерешительно откликнулась:

— Я не помню вас и этих девушек. А вот там, кажется, стоит мой брат.

— Ну… примерно так я и предполагал, — кивнул дядечка. — У вас частичная потеря памяти. От падения. Вы споткнулись на пороге. Вы не помните недавних событий, но помните прошлое. Прекрасно. Значит, я могу объяснить вам, что происходит. Меня зовут дан Бартлей. Мой дорогой племянник, дан Маркас, используя доверенность, женился на вас — по требованию короля…

— По доверенности — это как?! — поразилась Алиса, в душе ужаснувшись: «Я?! Чья-то жена?!»

— Доверенность вручена мне, — недовольно, что перебили, ответил дан Бартлей и тут же добавил, справедливо рассудив, что непонятливой дамочке придётся объяснять и остальное: — А по требованию короля, потому что у племянника поместье почти разорено, а ваши земли всегда славились тучностью, но мужчин в вашем роду (он скептически покосился на затихарившегося возле входной двери Виктора)… почти не осталось.

— И… что дальше? — помолчав, спросила Алиса. Что-то она начала подозревать, что дядечка дан Бартлей не договорил и что есть кое-что ещё, что ей после его слов, возможно, здорово не понравится.

— Вчера, когда мы тронулись в путь, чтобы довезти вас до замка вашего мужа, в имение вашей матери (точней, на полдороге до него отсюда) примчался гонец от вашего мужа. — Дан Бартлей поморщился. — Мой племянник выяснил, что берёт вас не…

Он споткнулся на слове, и Алиса удивлённо уставилась на него.

— Берёт вас с пятном на репутации, — раздражённо выпалил дядечка.

Алиса медленно начала подниматься кресла. Такого объяснения она не ожидала — и среди всех новостей эта больше всего ударила по… самолюбию. Когда она осознала, о чём подумала, вскинула брови: «У меня есть самолюбие?» Встав полностью и выпрямившись, она сквозь зубы холодно спросила:

— У меня?! Пятно на репутации? Это что ещё за вымыслы?!

— Мой племянник, — не обращая внимания на её возглас, продолжал дан Бартлей, — решил проблему по-своему. Он отдаёт вам свой лесной домик и не желает видеть вас никогда в своём замке. Оставляет вам собранную вашей матерью одежду и те съестные припасы, что она приготовила в дорогу. Этих трёх девиц, которых он выдал вам как личную прислугу, и двух мужчин во главе со мной — как ваше сопровождение, он отзывает в свой замок. И будет присылать продукты со своего стола.

— Звучит оскорбительно, — процедила Алиса, чувствуя, что ещё немного — и взорвётся.

— По вине согрешившей супруги, — напоминающим тоном откликнулся дан Бартлей.

— Удобно! — уже озлясь, рявкнула Алиса. — Обвинить — обвинил, и доказывать ничего не надо?! У вас всегда так? Кто-то придумал на кого-то навет — и тот сразу виноват? А если те слова клеветой были?