Тени над Гудзоном - Башевис-Зингер Исаак - Страница 20

На улице стоял сильный мороз. Дул холодный ветер. Брать ли машину? Ему вдруг стало лень вести автомобиль. Кроме того, если Анна хочет встретиться с ним на Гранд Сентрал, это означает, что она хочет ехать поездом. Он поднял воротник и направился к метро. Ему пришло в голову, что именно в таком настроении убийца направляется кого-нибудь убить или самоубийца — убить самого себя…

Грейн совершал поступки и сам удивлялся тому, что делает, как будто он раздвоился, и одна его половина следила за другой. Он вложил жетон в щель и толкнул турникет всем телом. Лампы в метро излучали миллиарды, триллионы квантов энергии, которые отражались от сетчатки глаз Грейна, улавливались его зрительными нервами, создавая некий образ в комке серого вещества, называемом мозгом. Газеты, выходившие вечером под завтрашней датой, кричали огромными буквами о невесте, которую застрели ли в день ее свадьбы. Она освещала первые страницы газет своим подвенечным платьем со шлейфом и букетом цветов. Рядом с ней торчала фотография убийцы. Казалось, что его выпученные глаза спрашивают: «С какой стати меня вдруг сделали убийцей? Что это за роль? Один Бог знает, что я невиновен…»

Грейн спустился по ступеням. Сразу же подошел поезд на Брайтон. Каким старым и знакомым ему было здесь все: грязно-зеленый цвет стен, кирпичная краснота пола, набросанные бумажки, скорлупа от орешков, облезлые сиденья, голые электрические лампы, реклама чулок, бюстгальтеров, шоколада, похоронных бюро. Пассажиры читали свежеотпечатанные газеты и все как один жевали жевательную резинку. Он, Грейн, находился в системе, в которой все было заранее определено. Он все знал наизусть. На Тридцать четвертой улице в вагон набьются толпы женщин, делавших покупки в торговом центре «Партмент старс», открытом сегодня допоздна. На «Юнион-сквер» снова будет наплыв народа. После «Канал-стрит» поезд ненадолго выйдет из-под земли, и в ночи будет видна темная река, опирающаяся на огненные колонны, а по реке будут тянуться баржи с углем, камнем или другими грузами. Вдалеке пронесутся фабрики, бильярдные, гаражи. Да разве вся жизнь — не такая же поездка? Разве Анна — не такая же станция метро на неизбежном пути сквозь время?..

Некоторое время Грейн внимательно разглядывал какого-то негра. Все его существо выражало фатум наследственности: черная кожа, широкий нос с крупными ноздрями (чтобы вдыхать много влажного воздуха), толстые губы, череп, поросший клочковатой шерстью, похожей на кусты в каменистой пустыне. Тело его находилось здесь, но дух пребывал где-то в африканских джунглях. Негр тоже глазел на Грейна с таким же тупым удивлением, с каким его предки смотрели на американских работорговцев. Грейн отвел глаза и принялся смотреть на белую девицу. Она жевала жвачку и читала. Подол платья задрался выше колен. Он, Грейн, был пресыщен любовью и телом, но тем не менее все время бросал взгляды на эти обтянутые нейлоновыми чулками колени, которые девица выставляла напоказ с нахальным равнодушием. У него почему-то возникла убежденность, что ее прелести несколько отличаются от прелестей женщин, с которыми он имел дело до сих пор. «Что это со мной? Неужели я таким и останусь до самой смерти? — спрашивал он себя. — Неужели это и есть признаки старости?..»

Кто-то поднялся со своего места в нише, огороженной с трех сторон, и Грейн поторопился занять это место. Он должен обдумать свое положение. Что сказать Эстер? Как устроиться с Анной? Согласится ли она просто стать его любовницей и вести более или менее ту же жизнь, которую ведет Эстер? Между Эстер и Анной есть большая разница. Эстер по своей натуре склонна к богемному образу жизни. От родственников она отдалилась. Она поселилась в Манхэттен-Бич как на острове. У Анны же есть отец, муж, среда общения. Именно из-за таких женщин, как Анна, происходят тяжелейшие семейные разрывы… Грейн сидел в своем уголке и размышлял, копаясь в мелочах. Скамья под ним была теплой — вагон отапливали, и Грейну казалось, что он сидит в синагоге за печкой. Давно ли он был мальчишкой? Годы прошли, как сон. А разве он уверен, что влюблен в Анну? Разве кому-нибудь ведомо, где кончается плотское вожделение и начинается любовь? Не является ли само это понятие всего лишь вульгарной выдумкой, неким варевом, в котором смешалось когда-то слышанное и когда-то читанное?

Поезд снова выехал из-под земли и помчался по задам Бруклина: маленькие домишки, заснеженные садики и фонари, делавшие ночную тьму еще более густой. Здесь жили и размножались народы и расы: евреи, итальянцы, поляки, ирландцы, черные, желтые. В этих домишках угасали культуры. Здесь воспитывались дети, утратившие наследие предков, такие, как Джек, как Анита. Их духовные отцы — это голливудские трюки, бульварные романы, желтая пресса. И как долго это все сохранится? Не обрушит ли когда-нибудь Атлантический океан весь этот берег? Не растают ли когда-нибудь ледники у Северного полюса или у Южного и не поднимется ли уровень мирового океана на несколько сот футов? Все стоит на песке, на подвижных слоях, на временных фундаментах. Откуда-то из глубины Азии сюда уже рвутся новые варвары, голодные племена, готовые пожирать и уничтожать…

Но мне-то что делать? Что хочет Бог, чтобы я, Герц-Довид, сын реб Янкева-Мойше-писца, сделал? Джек и Анита, они уже пропащие. Он, Грейн, не обучал их еврейству, да и сами они учиться не хотели. Скоро они совсем уйдут из дому. С Леей ему, Грейну, не о чем говорить, кроме как о хозяйственных мелочах. Она полностью погрузилась в дела своей лавки, в лицитации, сбережения. Сексуально она уже остыла. Его окружали серые будни, материализм, скука. Он, Грейн, верит в Бога, но одной веры недостаточно. Ему не хватает главного: обрядности, среды, дисциплины дедов и прадедов. Он, Грейн, не умеет жить без Бога, но и не знает, как жить с Ним…

Мгновение выхватило из тьмы Бруклин-авеню, ярко освещенное, с неоновыми вывесками, банками, многоквартирными домами, с манекенами в витринах, со стадами автомобилей. Через минуту все это исчезло. Поезд остановился на «Шипсхед-Бей». Грейн встал, ветер дал ему пощечину и толкнул его. Шляпа слетела с головы, и он схватил ее на лету. Он не мог прийти к Эстер с чемоданчиком и поэтому оставил его в камере хранения. Он должен был подойти к Эстер пешком, но было слишком холодно, и он взял такси. Дом Эстер стоял недалеко от океана. Грейн вышел из такси и расплатился с водителем. В полутьме океан кричал своим вечным криком, двигался своим вечным движением. Его волны несли букеты пены. Они бросались на дамбу, отступали и снова возвращались с терпеливостью стихии, над которой не властно время, с уверенностью того, кто не допускает сомнений в своей победе…

На лицо Грейна упали брызги, и он вытер соленую влагу. Где-то далеко, на самом горизонте раскачивался свет. На небе горела одна-единственная звезда. Грейн уперся в нее взглядом. По сравнению с ним, Грейном, и его делами эта звезда — вечность. Какое счастье, что есть небо и можно хотя бы изредка бросать взгляды на эти звезды! Без них человек совсем утонул бы в мелочных заботах.

Точно так же, как ему было неясно, зачем он ехал к Эстер, Грейн не знал, о чем будет с ней говорить. Сказать ей правду? Сказать, что пришел с ней распрощаться? Действительно ли он готов положить конец этой связи? Он, Грейн, поломал ей жизнь. Если бы не он, она давно бы снова вышла замуж. Он привык к ней духовно и физически. В последнее время их любовь переживала кризис. Появились недовольство, претензии, неурядицы, как в паре, члены которой не могут жизнь порознь и не могут оставаться вместе. Но одно дело — ссориться и снова мириться, и совсем другое дело — полностью порвать отношения. Это словно смерть. Как порвать отношения? Как можно положить им конец? Силы для этого есть только у Бога…

Грейн стоял и вдыхал холодный соленый воздух. Он знал в этой округе каждый дом, каждое дерево, каждый куст. Теперь, когда Анна была у себя дома, где-то на Лексингтон-авеню, а он стоял под этой дверью, Анна отодвинулась на периферию его памяти, а Эстер снова стала Эстер. Он поднял взгляд к ее этажу и увидел в освещенном окне, за венецианскими ставнями ее силуэт. Эстер, наверное, услыхала, как подъехало такси. Она стояла и ждала его с благословенной верой обманутых…