И придет весна (СИ) - Яфор Анна - Страница 21

Я почти ничего не понимаю из его объяснений. В ушах гудит, все слова доносятся как будто издалека. Сухие медицинские термины — неподъемная ноша для моего воспаленного разума. Особенно теперь. Единственное, что удается уловить: у Максима из-за травмы практически отказали почки. И сейчас он жив благодаря каким-то сложным медицинским манипуляциям. Но они дают лишь кратковременное облегчение, а в глобальном смысле это не решает проблему.

— Но есть же какой-то выход? — замечаю, что впиваюсь в руку Артема уже ногтями. И разжать пальцы страшно до одури. Он ничего не решает и не может помочь, но я отчаянно пытаюсь цепляться за него, нашарить хотя бы призрачную надежду. — Должен быть, ведь правда?

Мужчина смотрит на меня с такой тоской и обреченностью, словно стоит на краю пропасти.

— Правда… Трансплантация. Только сделать ее нужно в ближайшее время. Тогда, возможно, у него появится шанс.

Трансплантация… Мне страшно повторить это слово вслух и еще страшнее думать о его сути. Но как я могу не думать? Если от этого зависит жизнь Макса… Снова беспомощно накрываю ладонями живот. Шепотом говорю Артему:

— Надо подписать разрешение? Я все сделаю, ты только объясни мне, что именно.

Он смотрит на меня с печальным сочувствием.

— Нет, Вера, ты не поняла. Дело не в разрешении. Мы не можем сделать эту операцию.

— Почему… не можете? — я и вправду еще больше теряюсь. Сам же сказал, что времени нет и все надо решать как можно скорее.

Он мрачнеет.

— Такие операции стоят очень дорого. Существуют, конечно, бесплатные квоты, но на их получение может уйти не один месяц. Этого времени попросту нет… Но самое страшное другое… — Артем отворачивается, уставившись прямо перед собой. — Если с квотой главврач мог бы что-то решить, то… Нужен донорский орган. А его сейчас нет. И неизвестно, когда будет. Мы обзвонили все клиники, перебрали все варианты. НИ-ЧЕ-ГО.

Я не знаю, что ответить. Он говорит сейчас о чем-то запредельном. Это не укладывается в моем понимании. Лишь какие-то отдаленные, ничем не подкрепленные представления, почерпнутые из фильмов и книг. И, наверняка, абсолютно далекие от реальности. Но нельзя же просто сдаться!

— У Макса же нет братьев или сестер, — горько продолжает Ерохин. — Только мама. Но в ее возрасте и с таким букетом заболеваний о донорстве не стоит и задумываться. Даже если бы она подошла.

— А я? — кажется таким логичным задать этот вопрос. Артем прав, родственников у Максима, кроме мамы, больше нет. А у меня с почками никогда не было никаких проблем. Да и вообще со здоровьем. Вот только…

Мужчина повторяет движение моего взгляда.

— Вот именно. Ты беременная, Вера, об этом не может быть и речи. Да и потом, по закону прижизненное донорство разрешено только от близких родственников.

— Я его жена. Куда уж ближе… — мне непонятно, почему мы так долго все обсуждаем. Почему сидим здесь и ничего не делаем. Не торопимся хоть что-то предпринять. Время же уходит… Хочется схватить Артема за руку и потащить куда-то, заставить принять у меня все необходимые анализы, проверить, выяснить, могу ли я помочь. Но он не двигается с места, лишь качает головой.

— Жена не подходит, Вер. Речь идет о генетическом родстве.

— Отлично! — меня внезапно разбирает злость. — Тогда давай позволим ему умереть! Вообще не будем ничего делать! Даже не попытаемся!

Артем накрывает мою ладонь, пытаясь успокоить.

— Я понимаю, что ты чувствуешь сейчас. Поверь, мне хочется помочь Максу не меньше твоего. Если бы я только мог!

— Да что ты понимаешь! — в больнице нельзя говорить на таких тонах, но нет сил сдерживаться. Накопившаяся, раздирающая изнутри боль рвется наружу вместе с переполняющим меня отчаяньем. — Сидишь тут и разглагольствуешь о том, что положено, а что — нет! Вместо того, чтобы что-то сделать.

— Я сделал… — глухо отзывается Ерохин. — Я сам сдал анализы… Но даже еще до получения результатов знаю, что мы слишком разные. Но я должен был убедиться…

— Вот как… — я разворачиваюсь так, чтобы смотреть ему в лицо. Вынуждаю поднять на меня взгляд. — Значит, тебе сдать анализы все-таки можно. Несмотря на то, что ты Максу генетически вообще посторонний человек! Почему тогда я не могу?

— Вера, — он берет обе мои ладони в свои. Смотрит долго-долго. — Милая, я уверен, что это бессмысленно. Шансов, что нужные показатели совпадут, практически нет. Ну не бывает таких чудесных совпадений в жизни! А в твоем положении все обследования пройдут непросто. Максу бы это очень не понравилось.

Кажется, что последние аргумент что-то выворачивает внутри. Глаза начинает щипать от непролитых слез.

— А Макс не может сказать, нравится ему это или нет! И не сможет, если мы не попытаемся! Артем, если ты сейчас мне не поможешь, будешь жалеть всю жизнь. Если бы твоя Тая сейчас находилась бы за этими дверями… — при упоминании о жене его взгляд темнеет до черноты, — разве ты не сделал бы все на свете? Горы бы свернул, чтобы ее спасти!

— Свернул бы… — на его скулах ходят желваки, и я вижу, как мучительно ему принять нужное решение. — Вера, он меня убьет, если узнает, что я не отговорил тебя.

— Чтобы тебя убить, ему самому нужно выжить… — как дико, безумно все это обсуждать. Произносить вслух, всерьез. Но разве у меня есть выбор? Разве я могу не попытаться?

Ждать мучительно тяжело. Невыносимо. За те несколько дней, на которые растягивается обследование, я успеваю передумать столько всего. Прокручиваю в голове последние месяцы, время, когда мы с Максимом жили вместе и когда я была одна. Пытаюсь понять, в какой момент все сломалось. И был ли он, этот момент, или мы растеряли связывающее нас тепло в суете прошедших лет. Незаметно рассеяли, постепенно став чужими друг другу.

На работе пребываю в какой-то прострации, машинально веду уроки, даже как-то общаюсь с учениками и коллегами. Но мыслями нахожусь совсем в другом месте. В больнице, возле отделения интенсивной терапии.

К Максу, как я не умоляла, меня не пускают. Артем объяснил, что его держат в искусственной коме, и пообщаться мы все равно бы не смогли, а просто сидеть рядом нельзя. Слишком рискованно к его состоянию добавить еще и какую-то внешнюю инфекцию.

Я не спорю, на это нет сил. И, кажется, не готова к встрече. Не знаю, что могла бы сказать ему. Все было понятно до того, как случилась эта авария, я собиралась попросить прощения, признаться, как сильно сожалею. А сейчас… Так далеко все зашло. Можно ли это исправить обычными, ни к чему не обязывающими извинениями?

Чувствую себя отвратительно. Не могу есть, снова почти не сплю, не получается ничем отвлечься. Даже читать не могу, трагедия, описанная в жизни Шуры — сейчас только добавляет боли в мою собственную.

Просто жду, когда придут результаты анализов и хоть что-то прояснится.

Звонок Ерохина вырывает меня из вязкого тумана ожидания, заставляя очнуться. Слышу о том, что подхожу. Идеально подхожу, как бы странно это ни было. Но не понимаю, что чувствую. Точно не радость. Накатывает еще большая опустошенность. Какая-то безысходность, хотя для нее, вроде бы, нет причин.

Но я вынуждаю себя отвечать.

— То есть, мы может договариваться об операции? Когда и куда мне нужно приехать, что подписать?

Голос Артема тоже звучит абсолютно безрадостно.

— Вер, все не так просто. Тебе нужно поговорить с главврачом.

В его словах звучит что-то неосязаемое, но от того не менее пугающее. Чего еще я не знаю?

— Вы не можете быть донором.

— Но почему? Анализы ведь показали, что я подхожу по всем показателям. Или дело в этих пресловутых правилах про генетическую связь? То есть человек, который столько сделал для вашей больницы, спал сотни жизней ценой собственного здоровья, сейчас не может рассчитывать на помощь? Просто потому, что так не положено?!