И возродится легенда (СИ) - Ракитина Ника Дмитриевна - Страница 7

— Мы должны уходить. И как можно скорее.

— Да ни за что! — уперся Дым, подтягивая к себе котелок и стремительно работая ложкой. — Из-за какой-то кошки драной? Вздумала на меня чужого ублюдка навесить, вот еще! Мы оборотня истребили.

Янтарь дернул губами, но от насмешки удержался.

— Да они до конца жизни за нас Корабельщику молиться обязаны. Всей деревней. И кузнец мне дураком не показался. Сообразит что почем.

Эриль прикусила губу.

— Вот кажется мне, что оставаясь здесь, мы совершаем большую глупость.

— Еще глупее уйти будет, — отскребая стенки котелка, заметил Дым. Зыркнул на оборотня: — И тебе, как бы ты ни храбрился, отдохнуть надо. Конечно, я могу тебя на коня посадить перед собой, нежно обнимая стан…

Янтарь скрипнул зубами. Эриль кинула короткий взгляд на его бледное лицо.

— Если из-за меня согласна остаться — так не нужно, — он легонько пожал ее ладонь.

— Мы все устали.

Она глубоко вздохнула.

— Не мешает поесть, вымыться и переночевать под крышей.

Оборотень неохотно кивнул.

Лекарь облизал ложку.

— Так, вроде, баньку я видел по дороге. И дровишек при ней поленницу.

Он сощурил правый глаз.

— Пойду, протоплю, раз от хозяйки дозволение получено. И тогда приду за вами.

Эриль заколебалась.

— С Янтарем оставайся, — ухмыльнулся Дым. — Я-то сбегу, если что. А ему твой меч пригодится. Ох, — он взъерошил пальцами волосы. — Мне бы в окружении благоговеющих учеников сметану с варениками трескать. А они бы дрова рубили, воду носили…

— Кашу варили…

— Тьфу на тебя! Лучше квасу в погребе поищи, сказитель.

Сойка пропала с концами. Впрочем, гостями никто не интересовался, через тын не заглядывал. У ратаев по весне дел столько, что просто некогда за соседями следить.

В погреб Эриль слазала, кстати, пока Янтарь стерег двери со двора. Спустилась по шаткой лесенке в недра, где под соломой дремал желтый лед, а на нем и вокруг на полках стояли соленья, варенья, квас из березовика… Нацедила кувшин.

Мельком подумалось, что нехорошо в чужом доме распоряжаться, да еще и мастера Матея без обеда оставили. А с другой стороны, могла его дочка делом заниматься, а не по деревне распатланной бегать, жалуясь на изменщика.

Слишком уж ярко то Эриль представила, потому, отправляясь в баню, настояла взять с собой все вещи и лошадей в логу у речки привязать.

— Шуршит.

Лицо оборотня, освещенное бликами из приоткрытой двери каменки, напряглось и выглядело жутковато.

Баня стояла на отшибе, за огородами, считай, в чистом поле, и шуршать было нечему, разве что ветру. Эриль прислушалась. И впрямь что-то шуршало за стенами, кто-то ходил почти бесшумно, волочил что-то тяжелое, и суета выглядела явно подозрительно.

Дым без раздумий двинулся к двери, попытался выглянуть, не стесняясь собственной наготы. Но дверь оказалась припертой снаружи. Они, не сговариваясь, стали одеваться. Женщина кивнула Янтарю на низкую крышу под скрещенными балками. Он ловко взобрался наверх и, расковыряв дранки, осторожно выглянул. С шипением втянул воздух.

— Они нас сжечь решили. Дверь бревном приперли, и таскают дрова и хворост к стенам.

Лекарь присвистнул. Таким образом, верно, выражая отношение к доброте и ретивости пейзан.

— С вилами сочат. И один с арбалетом.

Эриль выругалась. Повернулась к лекарю:

— Дым, сможешь их разнести? Под болты лезть рискованно.

Лекарь опустил глаза.

— Кровь нужна? Ясно. Бери мою.

— Почему не мою? — Янтарь больно притянул ее к себе за плечо.

«Потому что тебя ветром шатает», — одними губами бросил Дым.

Оборотень, упорствуя в своем мнении, все же кивнул. Времени спорить не было. Дым привлек Эриль к себе, сверкнул глазами и наклонился, сжимая зубы в месте между шеей и плечом. Внутри что-то инстинктивно дернулось, руки поднялись, чтобы волшебника оттолкнуть. Из губ вырвался короткий стон.

Дым погладил Эриль по груди: тише. А потом мир скрылся в водовороте.

Лекарь тащил из сумки луб и сфагнум, все вырывалось, рассыпалось из трясущихся рук. Лицо лекаря украшал здоровый кровоподтек, оно опухло и скривилось. Эриль постаралась улыбнуться. Слабость была такая, что не поднять головы. Через какое-то время она поняла, что лежит на меже, головой у Янтаря на коленях. А он разрывается между ненавистью и тревогой так сильно, что и гадать не надо. Дым же старался делать вид, что ничего не замечает. А в кусте черемухи за спиной заливался, свистел и щелкал соловушка.

— Лежи, — Дым уперся в плечи подруги, мешая подняться. — Все в порядке, за нами не гонятся.

Янтарь фыркнул: мол, какой уже там порядок.

Лекарь провел мокрой тряпицей по месту укуса, и женщина вскрикнула от жгучей боли.

— Сейчас перевяжу. Тихо. И надо нам отсюда убираться.

Он сорвал крупный лист подорожника, пожевал и вместе со сфагнумом уложил на рану. Замотал лубом. Снял с пояса баклажку и приложил к губам Эрили.

— Пей. Тебе нужно.

Она сделала несколько осторожных глотков, разумно опасаясь, что выпитое полезет наружу. Оборотень помог ей сесть. И вот тогда вуивр увидела, что осталось от деревни. Осталось немного. Дома, что ближе к баньке, раскатало по бревнышку, крыши снесло.

Были там землянки, вывернутые наружу навозом и землей. Выдранные с корнем деревья. Разметанные плетни. Печи, торчащие из руин. Остатки утвари, ощепье; похожие на тряпичных кукол мертвецы… и настойчивый запах гари и тлена.

— Нужно убираться.

— Я схожу за лошадьми, — Дым поспешно вскочил на ноги и побежал по косогору. Эриль сглотнула.

— Кажется… он перестарался.

— Вот потому я не люблю волшебников. Ты как?

— Х-холодно.

Ее затрясло, застучали зубы. Янтарь завернул подругу в плащ, прижал к груди. И всю дорогу до привала вез на седле перед собой.

Остановились они в кудрявой березовой рощице, укрывшей землю тенью. В прогалы между деревьями светила луна, и мир в ее сиянии делался текучим, зыбким — от пепельного света до черноты. С ярким пятном костра.

Костер стрелял мерцающими искрами. Игра огня завораживала.

Эриль вздохнула. Пошевелилась, хрустнув подстеленными под плащ упругими ветками. Но мужчины этого не услышали. Стоя друг против друга на коленях, бодались взглядами. Нос Дыма был уныло опущен и казался длиннее обычного, покрытые неопрятной щетиной щеки запали. Пепельные волосы упали Янтарю на лоб. Он стискивал кулаки. На предплечьях, торчащих из закатанных рукавов, играли мышцы, и дела оборотню не было до озверевших по ночному времени комаров.

— Собственный укус не можешь залечить? На кой ляд ты вообще тогда нужен?

— Головой с печки в детстве упал?! — Дым хрипло откашлялся. — Нельзя мне лечить сейчас. Худо, крутит всего. И голова трещит, как с похмелья.

— Да тебя вовсе к людям нельзя подпускать! Кровосос.

Янтарь сломал толстый сук, словно шею лекарю, и швырнул в костер.

— Да чтоб ты сдох, олух; тварь безмозглая, — тусклым голосом пробормотал Дым, сжимая виски.

Он почти кричал, но выходило глухо и тихо, и оттого еще страшнее.

— Я не виноват, что ходящие под корабеллой от нас скрывают знания! Все, что нам известно о нас самих — мы добывали по крупицам, на горьком собственном опыте, сами! И вот это тоже…

Лекарь сглотнул.

— Думаешь, я ее погубить хотел? Дурак! Я никогда из людей кровь не пил до сих пор! Ни при каких обстоятельствах! Даже ради собственного спасения! Какого лешего! — он стукнул кулаками в землю. — Ты же знаешь, ты же с нами был, когда на Лидара шли, до конца… А маги, кто его защищал — тех сразу или на вилы, или в землю живьем!

Дым резко вытер локтем лицо.

— Мы же их не спрашивали, что они чувствовали, глотая людскую кровь! Зайцы, куры… Как вода подо льдом точилась слабенько, а тут лед сорвало, как крышу снесло, напрочь. Я всесилен был! Понимаешь?