Мур-мур, мяу! (СИ) - Сапегин Александр Павлович - Страница 22

— С вас новый сарафан для Лики, а ремень для сына я вам могу отдать свой. Принимайте меры пока не поздно! Оставите воспитание на откуп жены, получите садиста и маньяка. Если вы его за такую выходку не выпорете, вам лучше повеситься, иначе сынок сядет вам на шею и свесит ножки. Впрочем, он и так там сидит, вас и маму погоняя. Ничего, что я так прямо в глаза говорю? И ещё, если я его увижу рядом с дочерью ближе пятидесяти метров или она мне пожалуется, что пока вы не вколотили в него ум через задние врата, он подходил к ней в парке, в школе, да где угодно, мы встретимся с вами в суде. Поверьте, кто вы и где работаете я буду знать уже завтра, хоть мы друг другу не представлялись. Цацкаться, церемониться и входить в положение я больше не собираюсь, вам всё понятно? Купите собаке намордник.

Ефим сидел на руках Валентины, по-прежнему не обращающей внимания на грязную блузку, провожая взглядом троицу с собакой. Посрамлённый доберман Джек, как полагается воспитанной собаке, трусил с левой стороны пузана, сынок, которого волок за руку разгневанный отец, перебирал ногами справа. У поворота к киоску мальчишка начал что-то высказывать. Родитель резко остановился, так, что его жена проскочила на несколько шагов вперёд, наклонился к сыну, терпеливо выслушал стенания и внезапно зарядил ему мощную пощёчину. Мать, бросившуюся было к ненаглядной кровиночке, остановила выставленная вперёд рука мужа. Пёс послушно сидел у ноги мужчины…

— Возможно у них не всё потеряно, — обратилась Валентина к Николаю. — Ты поэтому не захотел связываться с судом? Пожалел мужа?

— Может быть. Нам бы всё равно ничего не светило, только бы собаку, как пить дать, умертвили. В чём она, по большому счёту виновата? А пса действительно жалко, он, в отличие от Петечки, как не крути, воспитан. Знаешь, нет для зверья ничего страшнее, чем злой и глупый человек, да, Фима?

— Мяум!

— Мой маленький рыцарь, — Валентина почесала котёнка за ушами. — Спасибо тебе за Лику.

— Да, Фима, поразил ты меня сегодня до глубины души. В шесть месяцев навалять доберману не каждому дано, в год на медведя пойдёшь?

— Фрр, — топорща усы, презрительно фыркнул Ефим, что ему эти хомячки-переростки, в год он слонов валить пачками будет.

— Идём за нашей принцессой, — улыбнулся Николай.

У фонтана Валентина спустила котёнка на землю и к нему сразу же подскочила Пулька.

«О, нет! — простонал Ефим, падая брюхом на брусчатку и закрывая лапами голову».

На Пульку лапа у него не поднималась, и жизнерадостная собаченция принялась доказывать ему свою любовь единственным доступным способом — зализывая насмерть. Умудрённый жизнью Граф, спустившись с дерев, спасался от спаниельки на руках хозяйки. Сейчас, сидя в уютных объятиях и ехидно прищурившись, он наблюдал за любовной экзекуцией.

— Девочки, пойдёмте к нам, попьём чаю, я вкусный тортик купила, — Валентина ловко переключила внимание девичьей стайки на себя. — Коля, спасай спасателя, а то его залижут насмерть.

«Благодетельница! — выдохнул Ефим, чувствуя, как его подхватывают сильные мужские руки».

— Девочки, смотрите, какие прикольные катафоты я нагуглила, — донеслось до Ефима от припрыгивающей стайки. — Придём к Лике, посмотрим.

— Оля, ты — дура! — рубанула Марина, отстаивая истину.

— Чего это я дура? Сама такая! — не согласилась ушлая блондиночка. — там такие классные фоточки котиков.

— Дура и есть, — продолжала давить безапелляционная девочка. — Катафоты — это светоотражающие устройства, у меня пять штук таких на велосипеде, а не то, что ты сейчас подумала.

— Боже мой, — пробормотал Николай, — я-то думал, откуда берутся анекдоты про блондинок, а тут ничего придумывать не надо.

— Мяу!

— Молчи уж, знаток женщин. Зато Оля не растерялась, она может и дура, но по жизни умнее многих будет. Такую одну в лесу оставь, она быстро ближайшего медведя захомутает и будет тот в город мёд с кореньями трилевать. Учись, студент.

— Миу.

— То-то же, миу.

Когда гостьи, доев торт, покинули гостеприимные зиминские пенаты, посуда была загружена в посудомоечную машину, а вымытый и высушенный герой дня лениво давил в зале диван, рядом с ним плюхнулись Николай и Валентина. Недолго думая, хозяин квартиры развенчал культ хвостатого Геракла, спихнув того на пол. Заняв освободившееся место, он положил голову на ноги супруги.

— Коля, что у тебя с отпуском?

— Туго, дают неделю и три дня отгулов, остальное зимой.

— Свежо предание, — разочарование новостью скользило в каждом слове Валентины, — а зимой опять сдаточные объекты и строительные площадки. Как мне это надоело.

— Не тебе одной дорогая. Брат на следующей неделе приглашает на дачу. Шашлычков наделаем, в баньке попаримся. Хвостатого с собой возьмём, пусть с природой познакомится, а то прогулки в парке совсем не то. Там речка, воздух!

— Ой-ли, дорогой, чего ты опять задумал? Не скалься. Я тебя, как облупленного знаю.

— Да есть мысль одна, я попозже у себя в кабинете поработаю, надо довести её до ума. Творческий процесс, сама понимаешь.

— Ага, понимаю, ты только, дорогой, не очень задерживайся, — женские ноготки оставили красные полосы на мужской груди.

— О-у, опоздать на этот «процесс»…

— Вот именно, дорогой, если я тебя не дождусь и усну, сам себе ручками творчеством занимайся.

«Надо же, какие творческие личности, — Ефим за диваном ехидно топорщил усы. — Что-то тесновато здесь становится, однако! Надо или диван отодвинуть, или жрать поменьше».

— Зимины пожаловали! И трёх лет не прошло! — находящийся под легкой «мухой» полноватый мужчина, каким Николай мог стать через пять-десять дет, если подзапустит себя, переваливаясь уточкой, побежал к воротам. — Давай, братишка, закатывай свой рыдван под навес.

— Лика, чего застыла? Скачи на веранду, там Катя и Сашка тебя уже битый час дожидаются, — продолжал раздавать указания позитивный толстячок, черты лица которого, выдавали в нём родственника Николая. — Ух, ты с собой вашего монстра приволокла. Наслышан, наслышан, кис…

Толстяк потянулся к Ефиму воняющей чесноком и луком рукой, в самый последний момент поспешно отдёрнув её от когтистой лапы.

— Ш-ш-ш, хгау! — показал Ефим отношение к чужим немытым конечностям.

— М-мать, гляди, какая злобная зверюга, — пьяненько икнул толстячок.

— Фима не любит чужих, дядя Серёжа, — Лика укоротила рулетку, подтянув питомца к себе.

— Какой же я чужой?! Я свой! — возразил названный «дядей Серёжей».

— Вы может и свой, но Фима вас не знает, поэтому может укусить и поцарапать.

— Вы его дома вместо собаки держите, что ли? — усмехнулся родственник Николая.

— И вместо сторожевой собаки тоже, — вклинился в полемику Зимин, открывая багажник машины. — Универсальный зверь, он даже лаять умеет. Хватай сумки, Серёга. Здесь мясо, а с этой осторожней, разобьёшь, сам виски в деревне искать будешь.

— Какое виски, Коля, мы что, мажоры какие, прости господи. Водочка и самогончик — национальные русские напитки. Можно сказать, национальное достояние. Мы люди простые, деревенские, к заморским вискам не приученные. Водочка, а ты свела меня с ума! Водочка, а ну-ка пей дружок до дна!

— Знаешь, людь простой, деревенский, я думал, что по родове у нас один сказочник. На себя грешил.

— И чО? — дзинькнул тарой Сергей.

— А то, что ты тоже на лавры сказителя позарился. Как хочешь, пей водочку, а «чивасик» мне оставь, я не гордый.

— Да ладно, что ты начинаешь. Мы тоже икры хотим отведать заморской — баклажанной! Короче, баньку я растопил, часа через полтора можно будет первый пар снять. Валюша, ты как, всё на диете? Салатики, лёгкая пища? Тогда добро пожаловать на кухню к Зинке, салаты к столу настругаете, заодно языки почешите. Там есть с кем, а мужчины займутся мясом, бабам его доверять нельзя. Испортят!

— Не обращай внимания, дорогая, — Николай коснулся руки супруги, чьи глаза опасно сузились на фамильярное обращение родственника. — Сергея не переделать, только оглоблей огорбатить. Да, Серёга?