Совок 4 (СИ) - Агарев Вадим - Страница 21

Уже не задавая вопросов, отстегнул пленнику правую руку, зацепив освободившийся браслет за вязку на ногах. Пристроив полковника поудобнее спиной к стене, протер полой своей рубашки карандаш, сунул его ему в пальцы. В отличие от злобного Мелентьева, ему я руки сковал поверх рукавов. И не гуманизма ради, а, чтобы не оставлять отметин и следов металлизации на запястьях. Поэтому его руки своей чувствительности не утратили и карандаш из его пальцев не выпал. Блокнот я раскрыл на средине.

Часто моргая, Аркадий смотрел на меня. Наверное, надеялся на то, что юношеское сердце от его проникновенного взгляда дрогнет. Нет, дружище, сердце, оно, да, юношеское. Только вот разум, на твою беду, у меня сейчас мужика, гораздо старше тебя. Старше, мудрее и к тому же без вредной в данный момент сентиментальности.

— Пиши, — так и не оправдав надежд приговорённого, начал я диктовать: «Запутался и устал, точка. Дальше с большой буквы, — Не хочу дальше жить преступником и опять точка», — И распишись. Имей в виду, твой почерк и подпись я на протоколе допроса видел! — предупредил на всякий случай я Мелентьева.

Скуля и подрагивая телом, потерявший контроль над своими чувствами полкан, с диктантом, тем не менее, справился. Буквы и сама строчка получились не ровными, но достоверными. Вполне соответствующими тексту.

Опять пристегнув на всякий случай, пованивающему палёным, невольнику правую руку, я пошел на кухню. Наполнил из-под крана водой стакан и вернулся. Снова отцепив Аркадию руку, я вложил в нее протертый пузырёк с нембуталом.

— Глотай, Мелентьев! Мучиться ты не будешь, просто уснешь, — ровным голосом, без выражения выдавил я, — Так тебя хоть похоронят по-людски и не придется гнить в лесу на радость лисам. Глотай!

Аркадий медленно запрокинул голову и не переставая подвывать, высыпал в рот содержимое склянки. Рука его бессильно разжалась и пузырек, глухо ударившись, покатился по паркету. Я молча протянул ему стакан.

— Запей, полковник. И рот потом открой. Ты ведь хорошо знаешь, как это на приемке этапа делается! — шансов своему убийце я оставлять не хотел.

Глядя мне в лицо с обреченностью и ненавистью, теперь уже навсегда бывший коллега, выпил весь стакан и разявил рот. Внимательно осмотрев его и заставив столичного бандита поднять язык, я удовлетворился. Дело сделано. Теперь надо думать, как и куда.

Один я этого кабана в машину не снесу. И в лучшей моей физической форме, большого труда это бы стоило, а сейчас даже и помышлять не стоит. Значит, опять нужна помощь друга. Сегодня по расписанию участковый инспектор Нагаев должен вести прием граждан. Если его не сорвали по какой-нибудь неотложной ментовской надобности, то он должен быть на опорном. Надо идти звонить. Оглянувшись, я посмотрел на безразличного полкана. Дышал и моргал он по-прежнему. Очень не хотелось бы, чтобы он обделался здесь. Впрочем, ни одной обосравшейся фармакологической суицидницы мне не припомнилось. Это при асфиксии, в петле, такое случается, а так не должно. Если только товарищ Мелентьев таким образом специально захочет мне отомстить напоследок.. Н-да…

Я уже оделся и обулся, когда усилившаяся головная боль напомнила мне о неудаче с поиском лекарства. Пройдя в комнату, я вывалил коробку на стол и просто начал разгребать кучу. На этот раз мне повезло больше. Нашелся не только цитрамон, но и анальгин. Для надежности поместив в рот по две таблетки каждого препарата, прошел на кухню и прямо из чайника запил их. Потом, новым куском пластыря надежно залепил рот узнику и проверил вязки с наручниками. После чего побрел к выходу.

По-стариковски и очень осторожно, стараясь не колыхать мыслительным аппаратом, дошел до гастронома. Сначала, торопливо набрал номер квартиры Лишневского. Трубку поднял сам профессор. На мой осторожный вопрос, дома ли Пана Борисовна, он ответил утвердительно. Поверив Льву Борисовичу на слово, я всё же попросил позвать к телефону тётку. И потом, с огромным облегчением минуты три, счастливо улыбаясь, договаривался с ней о нашей завтрашней встрече.

Дав отбой, начал накручивать номер опорного. Длинные и бесконечные гудки были мне ответом. Перенабрал еще раз. И снова, с тем же результатом. Дело приобретало дурные очертания. Оставлять жмура в квартире на ночь было неприятно не только в плане эстетики. Это было еще крайне нежелательно по причине трупного окоченения полкана. Аркадий нипочем не застынет ровно, а тащить-грузить застывшего крупного мужика в корявой позе, очень затруднительно. Даже для двоих. Да и другие неприятные вероятности тоже умножатся кратно.

Стоять было трудно, и я отошел за угол к лавке у подъезда. Сколько просидел на ней, не понял, но почувствовал, что замерзаю. Встал и направился домой. Потом всё же повернул назад, к телефонной будке.

Трубку Нагаев поднял на третьем звонке. Наверное, впервые, за все время я испытал такую безграничную радость от голоса моего друга.

— Вова, бросай всё и приезжай ко мне! Домой, — сразу и без приветствия выдал я товарищу, — Срочно приезжай, Вова! Такси бери! — добавил я и повесил трубку.

В том, что через полчаса Нагаев будет у моей двери, я не сомневался. Поэтому, немного повеселев, я пошел домой. Как ни крути, а беспокойство за оставленного без пригляда полковника, у меня в душе присутствовало. Кроме всего прочего, надо было бы уже определиться, куда будет лежать предпоследний путь моего непрошенного гостя. Далеко ехать с ним не хотелось, но и совсем поблизости выгружать его было нельзя.

Зайдя в квартиру, успокоился, Мелентьев лежал на том же месте, где я его и оставил перед уходом. Не разуваясь подошел к нему. Не заметив визуально признаков жизни, я присел и приложил пальцы к его шее. Пульса не было.

Глаза открылись одновременно с ощущением саднящей боли где-то в районе затылка. И изнутри головы шла густым и мутным фоном тупая боль. А еще меня мутило. Весь набор очередного надругательства над моим интеллектом был в наличии. Перманентное сотрясение мозга очень огорчало и даже ввергало в смятение. Если это не последний и решительный сбой, то насколько моей головы еще хватит? Потрогать затылок мне не удалось. Руки, не только оказались заведены назад, но и были там чем-то зафиксированы. По ощущениям, наручниками. Ноги тоже не слушались. Постепенно в потрясенный рассудок возвращалось что-то из предыдущего.

Я зашел в квартиру и разувшись-раздевшись, по неизменному обыкновению повернул по коридору в сторону ванной. Неукоснительную привычку постоянно мыть руки, я привнес в эту жизнь из прошлой. Эта вторая натура и сыграла со мной дурную шутку. В виде удара по голове сзади. Оказалось, что мыть руки, это не всегда полезно для здоровья..

— Проснулся гаденыш? — раздалось откуда-то сбоку сквозь головную боль.

Этот голос, несмотря на все издержки и потрясения, узнал я сразу. Где-то там, справа, находился мой коллега. Мой заклятый старший товарищ по службе в МВД СССР. И по совместительству, охотник на мою юную голову.

— Ты особо-то башкой не крути, сдохнешь еще раньше времени чего доброго! — заботливо посоветовал мне товарищ полковник. — Имей в виду, орать начнешь, не пожалею, еще раз стукну! А потом половой тряпкой рот заткну! — судя по хехекающему продолжению, собственная идея Аркадию Семеновичу очень понравилась.

— Чего тебе от меня надо? — не поворачивая головы и на удивление вполне отчетливо произнес я.

Ослышалось шуршание, потом шаги, потом напротив меня появился стул и не него верхом уселся товарищ Мелентьев. На этот раз он был экипирован в гражданское.

— Ты, Корнеев, дурака мне тут не валяй! Нет у меня времени в игрушки с тобой играть! — возвысил голос столичный гость, — Мне от тебя чужого не надо, отдай, что взял и, хер с тобой, живи себе дальше! — разрешил он.

Ай да полковник! Всем хорош! И в зятья к нужному человеку пролез, собой хорош и не дурак! И даже, не отнять, смел и решителен. Вот только с какого перепугу он меня в дебилы определил? Вроде бы не давал я ему такого повода.