Стоп. Снято! Фотограф СССР (СИ) - Токсик Саша - Страница 20

Нам, как большую ценность, выдают проштемпелёванные печатями листки в линейку. На отдельно стоящем столе лежат простые листы — для черновиков. Бери сколько хочешь.

Ульяна торжественно открывает конверт и зачитывает темы.

Жизненные университеты Павки Корчагина… Сатира Гоголя как обличение крепостничества… Образ "нового человека"…

На стол с черновиками тут же помещают томики упомянутых произведений. Можно освежить память и выбрать цитаты. Очень гуманно, с моей точки зрения.

Ещё в детстве я слышал, что в советской школе использовали только перьевые ручки, но к этому времени подобная мода, судя по всему, прошла. Пишем мы самыми обычными, шариковыми.

Моторика досталась мне в наследство от Альберта, и чуть-чуть потренировавшись я полностью восстановил его почерк. Дома оставался полный набор тетрадей, так что у меня была возможность сравнить.

К делу я подошёл серьёзно и ради этого пожертвовал кассетой "Песняров" из домашней фонотеки. В "Весне" был плохонький встроенный микрофон, и я надиктовывал себе тексты из учебника по литературе, старательно делая паузы, а потом устраивал себе диктанты.

Тему я выбираю самую безопасную и на четырёх страницах стебусь над тупыми помещиками города NN. Писать легко, словно с натуры. Либерализация, приватизация, нацпроекты и гранты показали, что ничего в стране за полторы сотни лет не поменялось, а новым Чичиковым всё равно, что покупать: "мёртвые души", ваучеры или акции МММ. Куда ты скачешь, Русь-тройка?

Про это я, конечно, не пишу. Сочинение получается идеологически выверенным, с умеренной критикой царизма и гротескным описанием его уродливых черт.

—Алик… Алик! — Лидка тычет ручкой мне в спину. — Как правильно: "узкаколейка" или "узкокалейка"?

Лиходеева выбрала себе "Как закалялась сталь". Никогда не понимал этой истории, в которой молодой парень превращается в инвалида из-за чужой административной тупости. Это же не сталь получается, а ржавчина. Труха.

— Узкоколейка.

— Как?!

— Ко-ко! Как курица!

— Я курица?!

— Лиходеева! — голос Степаниды перекрывает всю рекреацию, — я всё слышу!

— В книге глянь.

— Точно!

Лида встаёт и, виляя попой, дефилирует к столику с книгами. Мужская половина класса судорожно сгладывает. Понятно, что сучка. Но гормоны… гормоны…

— Алик, а что такое "новая мораль"?

Тебе бы понравилось, думаю, но вслух не говорю. Мало ли что эта оторва с моих слов накалякает.

— Лучше не пиши про это.

— Ладно… А кто у него был, Тая или Тоня?

— Обе.

— Ого!

— Лиходеева!!!

Первой работу сдаёт Алла Кущина. Следом встаю я. Перед смертью не надышишься, а писать я закончил и ошибки проверил несколько раз. А соседство с Лидой грозит тем, что нас двоих выгонят с экзамена, не засчитав результаты.

— Уверен? — спрашивает Ульяна, — может, перепроверишь? Время есть.

— Уверен.

Лида провожает нас с Кущиной ревнивым взглядом. Семена сомнения бурно прорастают в её темпераментном сердце.

В соседнем кабинете открыта дверь. Там накрывают стол для учителей, чтобы те "перекусили" при проверке контрольных. Хлопочет статная, хотя и немного располневшая женщина, как две капли воды похожая на Лидку. Остро пахнет копчёной колбасой.

Лида Лиходеева может не переживать за результаты экзамена, даже если она перепутает Павку Корчагина с Олегом Кошевым. Свою тройку она получит.

Но хотя бы липовых отличников за уши не тянут и шариковые ручки у них после экзамена не собирают, чтобы потом при проверке недостающие запятые учительской рукой поставить. Я-то в этом плане был бесперспективный, а подружка рассказывала, как она в десять вечера в пустой школе переписывала своё выпускное сочинение под диктовку завуча.

Иду по улице, предвкушая неприятный разговор с матерью. Вчера я сумел отговориться от неё под предлогом экзамена. Мария Эдуардовна была человеком понимающим, и мотать нервы сыну перед выпускным сочинением не стала.

Не знаю, что ей рассказывать. Мои вчерашние приключения переплюнут любое враньё. Подосинкину, что ли, привести и заставить свидетельствовать? За ней, как-никак, должок.

Мама, взволнованная до крайности, ожидает меня возле калитки. Рядом с ней товарищ Комаров. Несмотря на жару, он в тёмном костюме, шляпе и с портфелем в руках.

— По какому поводу тебя вызывают в райком?!

— Не знаю я, честное слово!

— Я с тобой поеду!

— Не переживай ты, Мария Эдуародовна, — вставляет через окошко водитель, — небось по поводу вчерашней поездки.

— Какой поездки?!

— Так, они вчера с товарищем Молчановым в Белоколодецк летали.

— Ты летал в Белоколодецк?!

— Да успокойся, ты, мама!

— Прекратить балаган!!! — визжит Комаров, — Ветров, немедленно в машину!

— Мама, это ненадолго, — успокаиваю родительницу.

Зная её характер, она может и под колёса лечь, лишь бы меня защитить.

— Ты иди к райкому пешком, — предлагаю, — я как раз освобожусь и на ступеньках встретимся. И я всё тебе расскажу, хорошо?

Мама нехотя кивает, хотя и угрожающе поглядывает на Комарова. Понятия не имею, что потребовалось от меня в райкоме, но неприятностей не жду. Скорее сгораю от любопытства.

Райком в Берёзове словно строили на вырост. Основательное жёлтое здание с белыми колоннами в стиле "сталинского ампира", подошло бы для города раза в три крупнее. Строители ожидали, что со временем райцентр вырастет и окрепнет, но он всё не вырастал.

Поэтому в здании райкома, как в сказочном "Теремке" ютился не только исполком, но и районный суд, ЗАГС, почтовое отделение, общество охотников и рыболовов и, даже, парикмахерская.

Но для всех этих учреждений существовали боковые и задние входы. А парадные двери с мощными пружинами и дубовыми створками пускали исключительно в верховный орган советской власти по Берёзовскому району.

Мы с Комаровым поднимаемся на второй этаж, и заходим в приёмную. Там сидит молодая, остроносая, нагло курящая прямо на рабочем месте секретарша.

— Ждите, — бросает она, скользнув по мне равнодушным взглядом.

Мы безропотно садимся на стулья у стены. Комаров кладёт шляпу на колени. Он сильно волнуется. Вижу капли пота на лбу и верхней губе. Со мной он не перебрасывается ни единым словом, словно конвоир.

Коробочка на столе перед секретаршей шипит неразборчиво, но та понимает, что от неё требуется.

— Заходите.

Кабинет Молчанова не производит на меня особого впечатления. По меркам района дорого-богато, конечно. Стены обшиты деревянными панелями. Висит портрет вождя мирового пролетариата.

В центре стоит начальственный стол буквой "Т". Столешница обтянута зелёным сукном. На таком столе удобно работать, документы не скользят. Хотя и выглядит старомодно.

На столе несколько телефонов. Символ власти этого времени. От двери не вижу, но наверняка на одном из них вообще нет диска с цифрами. Та самая "вертушка" прямой связи. Кто у Молчанова прямой начальник? Только первый секретарь обкома.

Вчера Молчанов выглядел азартным и боевым, а сегодня кажется усталым и даже больным.

— Присаживайтесь, товарищи, — кивает на стулья, — привезли?

— Мы… Я... — Комаров покрывается пятнами.

— Что привезли? — удивляюсь.

— Я же просил привезти образцы твоих работ, — Молчанов нетерпеливо постукивает пальцами по столу. — Фотографии.

Комаров в ужасе пучит глаза. Похоже, моя родительница полностью забила ему голову, и важная часть его миссии вылетела из памяти. Плохо, что идиотами в этом случае мы выглядим оба.

— Сергей Владимирович, так у меня сейчас нет ничего, — сочиняю на ходу, — последние полгода только к экзаменам и готовлюсь. А старые раздал все. Мне товарищ Комаров сказал, я искал-искал… ничего нет достойного. Поэтому и задержались.

Комаров быстро-быстро кивает головой в подтверждении.

—Как же быть, Ветров? — первый секретарь откидывается в кресле. — Товарищи говорят, что фото ты сделал хорошее. Исключительное фото! Но что это? Везение? Тот случай, когда обезьяна Большую Советскую энциклопедию напечатать может?!