Зов Перводрева (СИ) - Беренцев Альберт - Страница 8

«Ваше Величество!

С прискорбием и болью сообщаю, что миссия полковника Резакова полностью провалена. Ему не удалось захватить сектантов, подробности сейчас уточняю.

Но уже ясно, что заброшенная Третья линия Петербургского метрополитена затоплена почти что полностью. Там имел место подземный бой, спровоцировавший прорыв подземных вод.

Опасности для остального Петербургского метрополитена нет никакой, в связи с тем, что Третья линия хорошо изолирована.

Кроме того, достоверно установлено, что интересовавшие вас сектанты скрываются на станции Жаросветовской.

Они не пострадали от наводнения и вероятно живы, поскольку Жаросветовская оборудована, как бункер гражданской обороны, и имеет герметичные двери.

Однако считаю дальнейшие попытки штурма станции полностью невозможными. Имперский инспектор князь Рудокопов убедил меня, что любая попытка подорвать гермодвери на Жаросветовской, либо проникнуть на станцию с поверхности немедленно приведет к обрушению всех тоннелей на Третьей Линии.

Так что захватить живыми кого-либо из сектантов возможным не представляется.

Жду дальнейших указаний.

Ваш верный слуга и холоп,

Шеф Политического департамента Охранного Отделения,

барон Меньшиков»

ОТВЕТ:

«Сектанты больше мне не нужны. Я решил свою проблему иначе.

Так что убейте всех. Пошлите водолазов, пусть заложат у гермодверей Жаросветовской солярис-бомбу.

ПОЛНОСТЬЮ УНИЧТОЖИТЬ И ЗАТОПИТЬ ТРЕТЬЮ ЛИНИЮ.

Чтобы там даже одной живой крысы не осталось.

Император Всероссийский,

Павел Стальной»

Полковник Резаков едва стоял на ногах от усталости. Его запас заклинаний был давно исчерпан, его аура — истощена. Мундир Резакова представлял собой мокрые лохмотья, да и самого полковника можно было сейчас выжимать. Он был весь мокрый, с ног до головы.

Там, куда Резакова кусали крысы, остались уродливые рубцы, заживали они мучительно медленно, а еще нестерпимо зудели. Кожа живота, куда Резакову всадили десяток пуль, болела, где-то под желудком дергало. Но раны полковника уже заживали, ему повезло — ни сердце, ни желудок, ни мозг в бою не пострадали.

Пули внутри Резакова уже растворились, даже откушенная крысой мошонка отросла обратно. Впрочем, полковника до сих пор трясло, у него перед глазами стояло видение его собственных откушенных яиц — одна ярко-красная картинка чистой нечеловеческой боли. Резаков не пожелал бы пережить подобное ни одному мужчине, даже врагу Государя, даже масону-либералу, даже проклятому осману.

Резаков постоянно ощупывал себя между ног, проверяя на месте ли у него новая отросшая мошонка, не отвалилась ли она, не вцепилась ли в него очередная крыса. Все было в порядке, яйца были на месте и ни одна зубастая крыса в промежности у Резакова сейчас не висела. Но Господи...

Резаков до сих пор был в глубоком шоке, он понимал, что пережитое теперь останется с ним навсегда. Нужно будет потом поговорить со священником, в домовой церкви Резаковых, к счастью, служил хороший батюшка. Вот ему Резаков расскажет о пережитом ужасе, чтобы облегчить душу, а больше никому. Ибо даже говорить о таком — позор. Крыса откусила мужское достоинство, подумать только...

— Вы шатаетесь, господин полковник. Сядьте. Хлебните из моей фляги.

Старик Самосборов придержал Резакова за плечо, потом усадил полковника на перрон. Затем Самосборов сунул полковнику фляжку с алкоголем.

Полковник отхлебнул и с отвращением ощутил, как ему жжет горло. Коньяк, кавказский. АРИСТО такие напитки не пьют.

Но все же Резакову полегчало:

— Спасибо, Самосборов.

— Вам спасибо, господин полковник.

Самосборов благодарил не просто так. Один из жандармов Резакова спас инженера, посадив к себе на мотоцикл, на котором Самосборова и вывезли из тоннеля, куда стремительно прибывала вода.

Самого Резакова тоже вывез жандарм, другой, на другом мотоцикле. В тоннеле творился настоящий ад, вода лилась из всех щелей водопадами, а в воде сновали вездесущие крысы. Перестрелка с крысами и людьми Тани Нагибиной продлилась совсем недолго, не больше минуты, ибо трудно стрелять, когда тоннель стремительно затопляет вода.

Очень скоро все перестали стрелять, и каждый думал только о спасении своей жизни. Но спастись удалось немногим. Полковник Резаков осматривал перрон и видел, что из его людей выжило меньше половины. Да и выжившие были, по большей части, в ужасном состоянии.

Трое жандармов лежали на перроне мертвыми. Вода вынесла их сюда, но они уже успели захлебнуться. А большинство жандармов так и остались там в тоннеле, вместе со своими мотоциклами, которые просто смело и закружило грязным потоком. Еще в тоннеле остался грузовик, его вроде накрыло обломками потолка, когда тоннель обвалился, а из магов-спецназовцев, сопровождавших Резакова, выжило лишь пять человек. Большая часть казаков из Корпуса подземной охраны тоже утонула...

Кроме того, многие из выживших и добравшихся сюда жандармов имели огнестрельные ранения, а еще были покусаны крысами. Бой в тоннеле был хоть и недолгим, но жарким. Возле раненых жандармов уже суетился штатный целитель, которого Резаков взял с собой в метро — этот, к счастью, тоже выжил и даже сам был не ранен. А значит, всё закончилось, больше сегодня никто не умрёт.

Резаков хлебнул еще кавказского коньяку. Он сейчас был с остатками своего отряда на Полётовской. Эта станция из всех, располагавшихся на заброшенной Третьей Линии, была ближе всех к поверхности.

Великий Князь Полётов тоже участвовал в строительстве проклятой Третьй Линии, так что эту станцию назвали в честь его клана. Но Старший Полётов, как и все Полётовы, ненавидел подземелья и сам лично в метро никогда не был. Поэтому, учитывая вкусы князя, проспонсировавшего строительство станции, Полётовская залегала неглубоко.

Благодаря этому станция не пострадала ни во время катастрофы 1976, ни во время повторной аварии в 1991 году. В целом не пострадала Полётовская и сегодня. Вода сюда не прорвалась, потому что сторожившие станцию казаки успели закрыть гермодвери, а до этого остатки отряда Резакова успели через эти гермодвери пройти, точнее, проплыть.

Эти гермодвери были новыми и прочными, их поставили уже после повторной аварии, в середине девяностых. А на самой Полётовской располагался небольшой пост охраны казаков, стороживших вход на Третью Линию. Ибо Полётовская была единственной станцией, откуда вообще можно было легально попасть на проклятую Линию. Резаков и его люди сегодня именно через Полётовскую и прошли.

Впрочем, сегодня Полётовскую всё же чуть подтопило, хоть и не сильно. Залиты были только пути, там натекло воды по колено. Но сам перрон остался сухим, на нём сейчас и расположились ошметки отряда полковника Резакова.

Станция, в отличие от остальных на Третьей Линии, была в пристойном состоянии. Здесь до сих пор сохранилась роспись на потолке — потолок был разрисован под голубое небо, покрытое облаками. Стены украшала мозаика, изображавшая птиц. В конце перрона стояла скульптура, представлявшая собой макет первого в мире самолёта, который изобрел в начале двадцатого века крепостной инженер Полётовых...

Полковник Резаков вдруг разглядел возле эскалатора какую-то суету, казаки из Корпуса Подземной Охраны расступались, пропуская кого-то. Потом кто-то из жандармов крикнул «смирно!».

Понятно. Значит, начальство пожаловало. Меньшиков, глава политического департамента.

Полковник Резаков хлебнул еще коньяку, вернул фляжку инженеру Самосборову, встал на ноги и застегнул оставшиеся пуговицы на мундире. Это было сделать легко, поскольку пуговиц у Резакова после сегодняшних приключений осталось ровно две.

Две пуговицы, столько же, сколько и яиц у мужика... Резаков снова вспомнил про свою откушенную крысой мошонку и поморщился от ужаса. Нет, вот об этом думать нельзя. А то он еще чего доброго разрыдается, прямо на глазах у начальства.