Поправка курса (СИ) - Щепетнёв Василий - Страница 24

— Гм…

— Так это было? Ну, признайтесь, не стыдитесь!

— Гм… Гм…

— Но на самом деле планировалось иное. Красин-то практик, а не разу не романтик. Он выделил вам проверенных товарищей из числа кромешников худшего сорта. Эти кромешники должны были не напугать меня, а убить. Вы бы оказались повязанным кровью, и тогда отдавали бы революционером из своих честно заработанных гонораров не сколько хотите, а всё. Стали бы революционным рабом. Примерно так.

— Гм… Гм… Гм…

— Не буду я вас убивать. Только вы же понимаете: в глазах преступного мира вы, будучи наводчиком, подвели каторжников под пулю. И преступный мир будет мстить не мне, я-то в своем праве. Мстить они будут вам, как предателю. Ну, а месть у них одна. Не статейку в газете тиснут.

— Гм… Гм…

И мы с Булькой ушли, оставив Пешкова на кладбище. Пусть думает, как выпутаться.

Уже дома, среди ароматов роз, я прочитал отчёт Альтшуллера о минувшем дне. Бюллетень, сводку событий. Всё идет хорошо, и дня через три, через четыре Рабушинский покинет лечебный флигель.

И точно. Через четыре дня повторная лучеграмма показала легкие совершенно здорового человека. И чувствовал себя Рабушинский здоровым и полным сил: было бы в земле нашей кольцо поухватистей, он бы за это кольцо землю-то и перевернул. Вот сколько сил. Так он сказал. И сказал, что миллиона нисколько не жалко. Он себе новых миллионов наживёт, здоровый-то.

Наживёт, тут сомнений нет. Банковскому капиталу раздолье. Как и промышленному.

Мы с Альтшуллером пили чай среди роз.

— Я недавно видел Алексея Максимовича, — сказал доктор.

— Недавно?

— Да, позавчера. Он уезжал. Только приехал — и вдруг понадобилось уехать. Дела срочные. Не бережёт он себя. Ему бы годика два, три пожить здесь безвылазно, то и вылечился бы совершенно.

— Не бережёт, — согласился я.

— Он сказал, что с Марксом удалось договориться. Частично. Он, Маркс, отказывается от монополии на произведения Чехова, написанные после подписания договора. Да и деться Марксу некуда — юристы говорят, что любой суд оспорит это положение договора. Так что Антон Павлович теперь свободен!

— Замечательно, — согласился я.

— И сюда едет Лев Толстой, — сказал Альтшуллер и посмотрел на меня. — Лечиться

— Лечиться — дело нужное, — ответил я. — Любят писатели Ялту. Кого здесь только не встретишь. Везет мне на писателей. Впервые знаменитого писателя я встретил, когда мне было семнадцать лет.

— Кого же? — поинтересовался из вежливости Исаак Наумович.

— Достоевского. Федора Михайловича Достоевского. В Эймсе, где я сопровождал матушку, когда той прописали курс тамошних вод.

— И как это случилось?

— Достоевский, узнав, что я из России, попросил у меня сто рублей. Взаимообразно.

— И вы?

— Ну откуда у семнадцатилетнего юноши сто рублей? У меня всего-то было пятнадцать.

— И?

— И Федор Михайлович взял пятнадцать.

— А дальше?

— А дальше всё. Больше я господина Достоевского не видел.

И мы продолжили чаепитие под сенью дуба.

Авторское отступление

Как это работает? Шеф перемещает душу Магеля в его предков и потомков. Захочет — в прапрапрадедушку, захочет — в правнука. Память самого Магеля — сохраняется, навыки самого Магеля — сохраняются, плюс добавляются знания и навыки предка-потомка.

Отправляет не голенького. В качестве рояля выступает полевой синтезатор «Мидас». С его помощью, конечно, может трансмутировать опилки в золото, но обычно его используют эффективнее. Например, изготавливают документы. Или бумажные деньги (встроенные базы позволяют создавать реальные серийные номера и прочие необходимые детали). Или портативную радиостанцию. Или лекарства двадцать пятого века. Ограничения — по размеру, камера полевого синтезатора позволяет создать «Глок-17», но вот «Большую Берту» — нет. АК-47 тоже не умещается, но можно изготовить детали по отдельности, а потом собрать. В общем, полезная штука — «Мидас». На чем работает? На трансформации времени.

13

19 июля 1904 года, понедельник

Ялта

Аутентичность хороша, но удобство лучше. Так, мой Би-лилипут немножко отличается от оригинала, вышедшего из мастерской Альфреда Жана Майера, оружейника из Амстердама. Другая сталь, другой уровень обработки, ну, и патроны тоже немножко другие. Случись вдруг, что пистолетик попадет в чужие руки — подивятся немножко, и только. В это время новинки появляются не каждый год, а каждый день. Почти буквально. И научная, и техническая мысль переживают небывалое развитие. Только-только аппарат братьев Райт оторвался от земли — и вот Бравый Блерио уже пересекает Ла-Манш. Ну, пересечёт через четыре года. Возможно. Каждый листок баньяна уникален по-своему.

Дома у меня телефон — с виду типичный «эриксон», но начинка немного другая. Обработка сигнала, отсечение шумов — и голос говорящего становится сочным, звучным, а, главное, легко узнаваемым. А ещё — легко определить, есть ли третий на линии. И кто он, этот третий.

Сейчас, когда я разговаривал в телефон с Синани (это сегодняшнее — «разговаривать в телефон»), нас слушал номер шестьдесят девять. Нет, это не полиция и не охранка. Это вообще не казённая служба. Это заведение Роффе, «Гигиенические и лечебные ванны» что во дворе гостиницы «Франция».

Интересно. Вчера никаких лишних ушей мой «эриксон» не засёк.

Закончив разговор с Синани, я протелефонировал Альтшуллеру. Здесь третьего не было. То есть подслушивают не меня, не Исаака Наумовича, а Исаака Абрамовича.

Зачем заведению Роффе следить за Синани? Коммерческий шпионаж? Сомнительно. У Синани книги и табак, у Роффе водные процедуры. Никакого пересечения, никакой конкуренции. Сам Синани не сказать, чтобы мелкий предприниматель, но и особо крупным не назовешь. Купец второй гильдии, но сейчас, в четвертом году двадцатого века гильдии — скорее пережиток, дань традиции. Синани легко сходится с людьми, накоротке со многими старожилами Ялты, а из новопоселенцев — с Чеховым, с Альтшуллером, да вот и со мной тоже. Пользуется немалым влиянием, особенно среди караимов. Кстати, Роффе тоже караим. Хотя не факт, что подслушивает сам Роффе.

С другой стороны, следить за Синани — всё равно, что держать руку на пульсе Ялты (и опять — такие обороты применяют современные беллетристы. Или начнут чуть позже? С этими путешествиями через века и страны не долго запутаться). Возможно, следят не за самим Синани, а за его контактами. В том числе и за мной. Зачем? Идёт война, в Ялте резиденция Государя, вот и шпионят шпионы. Может, японские, может, британские, а, может, и враги внутренние. У Российской Империи врагов во множестве. Не сразу и поймёшь почему. Мдя…

К заведению Роффе стоит приглядеться.

И я пошёл приглядываться.

После того, как Рабушинский покинул Дом Роз (не главный дом, а медицинский флигель), жизнь я вёл вполне рассеянную. Шухов должен был приехать в августе, сейчас он завершал предыдущий проект. Строительство санатории «Надежда» шло своим чередом. И я не намеревался стоять над душой у архитекторов и прорабов. У меня есть иные методы учёта и контроля, поощрения и наказания. Анахронизмы, ну и что? Мне так удобнее. Я и сам анахронизм.

У Синани меня уже поджидал Альтшуллер.

Зашёл разговор о помощи раненым на войне. Их, похоже, куда больше, чем рассчитывало правительство. Похоже, что правительство вообще не рассчитывало, думало, что как-нибудь само всё образуется. Собственно медицинская служба в современной армии в мирное время справляется с делом вполне удовлетворительно, но на сотни и тысячи раненых и больных ежедневно явно не рассчитано.

Ну, и что мы можем сделать? Записаться волонтерами в госпитали Красного Креста? Похвально, но записалось уже много врачей и медсестер. Больше, чем позволяют средства Красного Креста. Помочь деньгами? Это обязательно. По расчетам, на одного раненого казной отпускается тридцать шесть рублей. На еду, на уход, на медикаменты, на дезинфекцию, на перевязочные средства, на оплату труда персонала, в общем, на всё. И на весь срок лечения. Сумма, разумеется, усредненная: легкораненому требуется меньше, тяжелораненому больше, смертельно раненому опять меньше, потому что быстро умирает.