Поправка курса (СИ) - Щепетнёв Василий - Страница 6

Потому я развернул газету, «Новое время». Публика восторженно провожает отправляющихся на Дальний Восток. Великая княгиня Ольга Александровна организует санитарный поезд для раненых героев. Всенародный подъём, всенародное ликование. В общем, ура. Новостей из Порт-Артура нет. Может, это не грабители. Может, это шпионы. Японские. Зачем японскому шпиону бить Никитина по голове? С какой стати? Да и что шпиону делать в Ялте? В Севастополе понятно, там Черноморский флот. А в Ялте? В самой Ялте интересного для шпионов мало. Но ведь неподалёку Ливадия. Нужно проверить, видно ли Ливадию из окон «Франции» вообще и из номера Никитина в частности. Из моего не видно, мешает холм. Номер же Никитина в другом крыле, в углу. Два окна, на море и на запад. Смотрел я мельком, не до видов из окна мне тогда было, но да, может быть. В хорошую зрительную трубу и в хорошую погоду можно разглядеть и берег Ливадии, и суда в море. Её ведь будут охранять, царскую резиденцию, охранять и с суши, и с моря. И тут мои размышления прервал неугомонный Альтшуллер. — Позвольте присесть? — Конечно, конечно, Исаак Наумович. Вот, газеты читаю. — Что пишут? — Всякое. Всё больше о войне с Японией. — У нас некоторые врачи просятся добровольцами. Боятся, что не успеют добраться, как Япония капитулирует. — Не того они боятся. — Вы думаете, война затянется? — Так говорит географическая карта. Сегодня войну выигрывают и проигрывают не боевые генералы, а интенданты. Сколько времени займет перевозка войск, снарядов, патронов, еды, наконец? От Японии до Кореи морем день? Два? Корабль может взять тысячи и тысячи тонн груза. А сколько везти такой же по объему груз из Москвы? Впрочем, это дело генерального штаба. Наше же — крепить тыл. — То есть? — Врач лечит, учитель учит, столяр, кузнец, токарь, всем довольно занятий здесь, на месте. — А что собираетесь делать вы, Петр Александрович? — Уже говорил. Испытывать новые методы лечения. Пытаться развести африканские грибы в Ялте. Если нам это удастся, то эффект будет большим, чем от строительства целого флота. Так что оставьте мысли о войне. Понадобитесь — вас призовут. Но ваш окоп здесь. — Окоп? — Да. Война будет окопной. Очень грязной — во всех смыслах. Это я видел в Африке. Но вас интересует не только война, не правда ли? — Я получил телеграмму от Марии Павловны. — Великой княгини? — Нет, сестры Антона Павловича. Она пишет, что Чехов выехал в Ялту, прибудет вечером во вторник пароходом или в среду мальпостом. Я не отреагировал. Приедет Чехов, ну и что? — Состояние у Антона Павловича неважное. А тут ещё газеты с глупой заметкой. Не знаю, что делать. — Что ж вы можете сделать? Вы можете лечить, и этого более чем довольно. — Так то оно так, но… — он поднялся, и, попрощавшись, ушел. Это он меня подготавливает. Размягчает. Издалека. И я вернулся к мыслям о шпионах. Японских. Конечно, это не японцы. Они, японские шпионы, могут и не знать, что они японские шпионы. Считать себя борцами с мировой несправедливостью в целом и российским самодержавием в частности. Анархисты, социалисты, прочие переустроители общества. Валерий Николаевич как раз подходит на роль если не социалиста, то сочувствующего. Возрастом, происхождением, воспитанием. Люди, не знавшие нужды, нередко живут с чувством вины. Считают, что жизнь несправедлива. Что они должны пожертвовать состоянием, свободой, а порой и жизнью ради всеобщего блага. А если и не считают, то им внушают: жертвуй, жертвуй. Умрешь не даром: дело прочно, когда под ним струится кровь. Но ведь не Валерий стукнул. Это Валерия стукнули. В чём смысл? Ладно. Не моё это дело. Моё дело другое.

4

1 марта 1904 года, понедельник,

Ялта

Бричка неторопливо везла нас вверх. Дождь, воздух сырой, но весной определенно пахнет. Распускающиеся почки на деревьях и кустарниках тому причиной, или обман обоняния?

Ехать к Чехову меня позвал Альтшуллер. Не без цели, конечно. Вероятно, себе он казался тонким политиком, но какая тут политика? Отчаяние тут, а не политика.

Дом Чехова мне, как новоявленному собственнику, понравился. Я бы такой купил, не будь у меня иных планов. Скромно, но со вкусом. И участок вокруг — словно Ботанический Сад.

У меня тоже такой. И планов много.

Мы покинули бричку, наказав кучеру ждать.

Но в доме нас встретила прохлада. Летом она хороша, но сейчас? Особенно учитывая, что здесь жил больной… Плюс двенадцать, не больше. А на улице все шесть. Либо топят скверно, либо печи скверные.

Чехова я не узнал. Не похож он был на свой портрет работы Браза. Ничуть. Там, на портрете, ему на вид сорок пять, а въяве можно дать все шестьдесят.

Принял он нас с видом смущенным, мол, простите, что я таков. Видно, стесняется меня. К Альтшуллеру-то он привык, можно сказать, на короткой ноге. А передо мной неловко, что организм неисправен. А он зело неисправен, организм, вне всякого сомнения. Понятна тревога Исаака Наумовича. Все признаки легочно-сердечной недостаточности налицо, любой студент увидит.

Я послушал Чехова деревянной трубочкой лунного эбена, купленной когда-то по случаю в Лондоне. Слышно хорошо, что дело плохо. Потом провел термокартирование, метод в России малоизвестный. Когда Антон Павлович оделся, и мы втроем сели за стол, я, для разрядки атмосферы, рассказал, как и что.

— Известно, что поражение органов, в том числе легких, зачастую сопровождается воспалением. А где воспаление, там повышение температуры. Температуру нетрудно почувствовать, да вот хотя бы рукой — когда мы прикладываем ладонь ко лбу больного. Это знает каждый врач. Но при известном навыке можно и не прикладывать, а чувствовать тепло на расстоянии. И это может каждый — не обязательно прикасаться к утюгу или самовару, чтобы определить, горячие они или холодные. При наличии врожденной предрасположенности и посредством упражнений человек может определять бесконтактным способом очаги воспаления на глубине в два, три и даже пять-шесть сантиметров, например, в легких. Что я, собственно, и сделал.

— Это замечательно, — сказал Чехов. — Если врачи овладеют этим искусством, то многое тайное станет явным.

— Не думаю, что овладеют. Это искусство прошлого, ещё, говорят, в Египте времен пирамид им владели жрецы. Сейчас на смену пришла наука. Икс-лучи пронзают организм насквозь. Запечатленные на фотографическую пластинку, они дают возможность оценить состояние объективно, задокументировать его, а впоследствии сравнить состояние в ходе развития болезни или, напротив, в ходе выздоровления. Со временем аппараты, основанные на использовании икс-лучей появятся в каждой мало-мальски приличной больнице. Так что я последний из могикан.

— И когда же будут подобные аппараты?

— Они уже есть, даже и в России. Пока несовершенны, но дайте срок. Я, кстати, купил аппарат фирмы «Сименс», на днях доставят. Но это для научных целей.

— Где купили? — для Альтшуллера это было новостью.

— В Германии, вестимо. Сейчас он плывет по Дунаю, а потом морем — сюда, в Ялту. В апреле планирую запустить в работу. Если пойдёт хорошо, можно будет подумать о его использовании на практике, в «Яузларе», к примеру.

Мы ещё поговорили немного, но Чехов слабел на глазах, и мы оставили писателя на попечении его домашних — матери и прислуги.

Скверном попечении, нужно сказать.

Всю обратную дорогу мы молчали. Ни к чему кучеру слушать наши разговоры.

У Дома Роз мы покинули бричку, я пригласил Исаака Наумовича к себе.

Дом Роз теперь мой. И хотя я затеял ремонт — самый поверхностный, покрасить, освежить, — осталось довольно помещений пока нетронутых, вполне пригодных для проживания. Потому я три дня назад оставил «Францию» и перебрался к себе.

Это звучит — к себе!

Ну, и удобнее.

Для дела.

Мы прошли в кабинет, обставленный бедно: многое прежний владелец взял с собою в новый дом, ещё более роскошный.