Избранная страны драконов (СИ) - Тараканова Тася - Страница 34

— Боль — это… самосбывающееся пророчество, — выдал Добромир уверенно и отложил ложку

— Из дерьма пулю не слепишь, — я с усмешкой откинулся на спинку лавки, хотя минутой раньше хотел уйти. Добромир раздражал меня — огреть его увесистой табуреткой было бы лучшим событием за сегодняшний вечер. — Считаешь, мы испытываем боль, потому что хотим её?

— Думаем, что так заведено, и так будет всегда. Нужно освободить голову. Сделать шаг в будущее.

— От тела тебе её мигом освободят и от будущего в придачу.

— Реальность та, в которую мы верим. Я не считаю, что боль неизбежна. Когда получается удерживать новый образ, мне легче.

— Ты напоминаешь Ларри, у него тоже полно завиральных идей. — За бравадой я хотел скрыть смятение. С самого начала чемпион казался странным. А сейчас признался, что верит в то, что существует нечто вне человека. Дверники тоже владели тайным знанием, которое так и не смогли объяснить людям, поэтому их дар приравняли к тёмной магии.

— Завтра гонка, у нас настроение не победное, — Добромир исподлобья взглянул на меня.

С того дня, как исчезла Соня, мы почти не общались, сосредоточившись на тренировках. Короткие незначащие фразы да общий молчаливый ужин — вот всё, что происходило между нами.

— За твое настроение я не отвечаю, — ответил безразлично, хотя так мерзко я не чувствовал себя очень давно.

Мне было по-настоящему плохо. Добромир замешкался, рывком расстегнув верхние пуговицы своей куртки, одна из них, не выдержав напора, сиротливо повисла на толстой серой нитке.

— Мне жаль, что я послушался тебя и не полетел на поиски Сони. Ни одного дня без неё я не был спокоен. Даже Огненная змея перестала волновать меня, — сказал Добромир.

Какое мне дело до его волнений.

Когда Соня исчезла, я злился, негодовал, плевался ядом, но потом злость сменилась отчаянием. Страх скручивал узлом мои внутренности, я ни о чём другом не мог думать. Я засыпал с мыслью о Соне и просыпался, думая о ней. Невмоготу стало тренироваться, делать вид, что всё в порядке, но признаться Добромиру, что я готов выть на луну от отчаяния, не позволяла гордость.

Только не ему.

— Когда Соня победила в индивидуальной гонке, увела победу у меня из-под носа на последних метрах дистанции, я спрыгнул с седла, еле стоял от боли, так было плохо. — Добромир хмурился, подбирая слова, — а потом этот танец…, Соня стала танцевать с драконом прямо на помосте, меня словно волной накрыло. Боль ушла. Невероятное ощущение. Невероятное. Поразительное. Соня…, — голос чемпиона дрогнул, — каким-то образом открыла мне дверь в новое состояние, и как она это сделала, я до сих пор не понимаю. Вижу, тебе неприятно слушать, я говорю как есть. Она… она…, её надо беречь, охранять, защищать.

— Я тебя не держал, надо было найти её.

— Надо было…

Я не отрицал своего участия в бегстве Сони, но и Светозаров, поющий дифирамбы, не кинулся за ней. И зря.

— Тебе стало хуже на тренировках? — спросил я.

На секунду мне показалось, что собеседник скорчился, словно в муке, но видение мгновенно исчезло. Передо мной как будто сидел тот же Добромир, но я не ошибся: он стал другим. Сколько дней мы избегали друг друга, стараясь не сталкиваться, не смотреть, не говорить?

— Не хуже и не лучше. А тебе? — чемпион поглядел на меня в упор.

Он догадался. Понял.

— Ну….

— Что? — Добромир непроизвольно наклонился ко мне, — ты чувствуешь боль?

— С чего ты взял? Все нормально, — с трудом вытолкнул слова. Ложь противной жабой застряла в груди. Все потому, что Светозаров, будь он неладен, соперник не только в гонках.

— Точно, в порядке? — чемпион пристально посмотрел на меня, — ты ведь раньше был под защитой Сони.

— Я под её защитой? Что за бред?

— Правда, — выпалил Добромир, — она… не такая, как все. Тогда на Высотомере, Соня возникла… внезапно и, — чемпион выдохнул, — спасла тебя, потому что вовремя появилась.

— Что? — мой голос дрогнул, — вы были не вместе? — Я чувствовал себя, как приговоренный к смерти, которому объявили амнистию, сняли кандалы и отпустили на свободу

— Я же говорил, что видел, как на площади тебя взяли люди Ильзы. Я понял, тебя потащат на Высотомер, и явился туда раньше. Когда Мерин начал подниматься, я заметил Соню, — Добромир замолчал. — Тогда около Мерки я возблагодарил судьбу за её появление.

Возблагодарил? У меня потемнело в глазах.

— Жаждал узнать про Великую Вершину?

Взгляд Добромира поплыл в сторону, словно потеряв нить разговора. Чемпион много хотел сказать, но я не хотел слушать. Как он смеет благодарить судьбу, говоря о моей девушке! Я не слепой и не глухой. Добромира тянет к Соне, даже вопреки голосу разума. Интуиция пугает меня, но не обманывает.

— Ты обидел Соню, — сказал Добромир.

— Горыныча тоже я обидел? — с усилием погасил напряжение, которое, как пар под крышкой, желало вырваться на волю.

— Гонщик должен сохранять холодную голову.

— Помедленнее на виражах, уравновешенный, — я непроизвольно сжал кулаки. Врезать бы этому выскочке как следует.

— Я не бросаюсь на людей, как полоумный.

— А я бросаюсь, имей в виду.

— В ледяном озере пора искупаться. Будет меньше ряби в голове, — Добромир смотрел на меня исподлобья. Я знал, богатеи учат сынков драться не хуже заправских бойцов, — хочется уже тишины.

Я развалился на стуле и широко зевнул.

— Только Сони не хватает для полной гармонии, запал на неё, вот и суетишься, — подытожил я и растянул губы в злобной улыбке. Всё-таки достал чемпиона, его глаза вспыхнули от гнева.

— Ты прав. Запал и очень сильно, — ответил Добромир, — завтра после гонки полечу её искать, — чемпион встал, сделал глубокий вдох, — Огненная змея ближе к вечеру, мне надо выспаться.

Сумерки окутали окрестности, а я всё сидел за столом, не в силах подняться. Сколько не пыжился перед Добромиром — легче не стало. Соня вернулась ко мне, а я потерял её.

В мире, пронизанном болью, она воспринимается как данность. Я, как и все жил по этим законам. С появлением Сони всё перевернулось с ног на голову. Она не чувствовала боли. Разве такое возможно?

Оказывается, запросто.

И Добромир — единственный, ничего не зная о девушке, ощутил её силу. Светозаров озвучил то, о чём я постоянно забывал. Мой дракон и даже дикарка Стрела готовы были служить Соне. Я удивлялся их привязанности, не находя объяснения, а оно было на поверхности, как высшее проявление мудрости, не замутнённое играми разума. Все они чувствовали в Соне новую, ни с чем несравнимую иную энергию.

Соня

Когда появилась Стрела, я не услышала, провалившись в чёрный колодец сна. Пробуждение оказалось резким, что-то больно царапнуло по голове, и я открыла глаза. Спросонья моргая и не понимая, кто передо мной? Кто шевелит маленькими ноздрями, принюхиваясь к моему лицу? Негромкий рык заставил любопытное существо отпрянуть.

Неужели! Милый маленький дракончик со зрачками, точно сливовые косточки, обрамлёнными желтоватыми радужками с коричневыми крапинками.

— Горыныч, Стрела, — меня затопила радость, — это ваш малыш? Лапочка! — я готова была расцеловать дракончика с его мягким гребнем и совсем нежёсткой чешуйчатой шкуркой. Вот оказывается, куда рвался Горыныч, вызывая гнев Эрвина. А я не прислушалась к желанию дракона, не защитила бедное животное, о свободе которого якобы так пеклась.

— Горыныч, прости, — мой голос дрогнул, — прости, что не отпустила тебя, не поняла.

Жаль, что всё так произошло. Я готова была взять на себя боль Горыныча, но исправить произошедшее, была не в силах.

Внезапно к моим ногам упало седло, валявшееся неподалеку.

— Ты хочешь лететь? — я испуганно взглянула на хмурую морду драконицы, — а малыш останется с Горынычем?

Перспектива лететь на Стреле напугала. Как дракониха определит курс? Сейчас предлагает оседлать, а через минуту умчит за тридевять земель. Неожиданная слабость в ногах дала понять: я трушу. Это с Горынычем можно не думать, куда и зачем он направляется. Кредит доверия у него был бессрочный. И даже его несуразный выбор всегда оказывался наилучшим вариантом. Интуиция зверя странным образом всегда побивала логику человека.