Зомбер (СИ) - Лей Влад - Страница 59

— Кажись, сломалось.

При этом ствол пистолета был направлен мне в живот.

У меня в тот момент вся жизнь перед глазами проскочила. Как первая, так и вторая.

Но, слава богу, ей хватило ума не пытаться из такого положения вновь нажать на спуск.

Еще она умудрилась пару раз выронить оружие после выстрела, однако в целом дальше все было спокойно.

Под конец «аттестации» третьей группы к нам заявился сам Тимур, привезя новых «подопытных».

— Ну что, как тут? Порядок? — осведомился он. — Учатся? Прогресс есть?

— Есть, — уныло ответил я и, бросив взгляд на тетку, явно собиравшуюся о чем-то наябедничать Тимуру, добавил: — Но если ты мне их лупить разрешишь — дело быстрее пойдет.

— Хм… — с каменным лицом Тимур потер подбородок, словно бы действительно всерьез обдумывал мое предложение.

От такой картины все стоявшие после стрельб тетки испуганно распахнули глаза и пооткрывали рты, боясь даже дыхнуть.

— Не, пока лупить не будем, — наконец, принял «взвешенное и обдуманное» решение Тимур, — но если не проявят должного рвения, то…

Тетки хором принялись уверять, что вот кто-кто, но они точно готовы стрелять тут хоть до утра! И им это очень интересно, и вообще, можно бы еще чего попробовать пострелять, а не только из пистолетов.

Ты смотри, какое рвение сразу! Хах!

Тимур высадил новоприбывших и забрал уже отстрелявшихся дам.

Все они, проходя мимо меня, заискивающе улыбались, кивали головами.

— Спасибо! Спасибо, Федор! Когда еще будем учиться?

Вот прав был Аль Капоне — добрым словом и пистолетом (в нашем случае угрозой получения люлей) можно добиться большего, чем добрым словом.

Отработав стрельбу с еще одной группой, я понял, что пора закругляться — приближались сумерки.

С облегчением дождался, пока все «курсанты» поработают с незаряженным оружием, учась его держать, перезаряжать, ставить и снимать на боевой взвод, затем дал немного пострелять, после чего погрузил всех в машину и повез обратно.

Вот теперь-то, наконец, я точно поваляюсь в кровати…

Но нет. Сначала меня дернули обсудить завтрашние планы уже со всеми участниками, а не только с Тимуром, затем еще меня заставили дать лекцию по помповикам и автоматам, которыми завтра планировали вооружиться все, кто ехал в рейд.

Лишь ближе к двенадцати, быстро отужинав успевшей остыть кашей, которую мне любезно оставили соседи по общаге, я отправился спать…

Утро выдалось хмурым, холодным, и до кучи дождливым.

Мне бы радоваться, что наконец-то пошел долгожданный дождь, но чего-то не хотелось.

Быть может, потому что была дикая рань, и я люто ненавидел в такое время вставать, быть может, сам дождь был промозглым, холодным, уже ни разу не летним, а что ни на есть осенним.

Это был еще не ливень, но уже близко к тому — крупные капли падали на землю, траву и кусты, били по листьям деревьев, по моей куртке и капюшону.

Непрекращающийся шелест, доносившийся отовсюду, словно бы нашептывал: «Останься дома…на кой оно тебе все надо?».

Но нет. Надо.

По такой погоде путешествовать, конечно, не очень хочется, но зато шум дождя позволит нам проскочить незаметно для мертвяков, а стоящая дождевая пелена, быть может, скроет от глаз тех, кто может замыслить против нас недоброе…

Я дошлепал таки до «Форда» и распахнул дверь.

— Оп-па…

— Давай назад, — заявил мне Семеныч, сидящий справа от водителя.

— А ты тут каким боком? Иди в свою машину!

— Не пойду, — отрезал Семеныч, — пока все вместе будем ездить — я в вашей.

Ладно, хрен с тобой. Выгонять его с места я не стал. И чего это его, интересно, заперло к нам?

Я влез на заднее сидение и поздоровался с Данилой, уже сидевшим здесь.

— Ну что, поехали? — спросил Тимур, сидевший за рулем.

— Давай, покатили, — ответил я за всех и тут же обратился к Семенычу: — Так и все-таки, ты чего к нам залез? Ты ведь должен был во второй машине ехать, вместе с Палычем, Андреем и Кужухом!

— Не хочу, — буркнул он, — Палыч еще вчера достал своим нытьем. Я еще машину сегодня открыть не успел, уже начал канючить похмелиться. А от самого штырь такой, что закусить хочется…

— Слышь, Семеныч, — осторожно спросил я, — а ты не в завязке, часом?

— Ну, в завязке, — буркнул он, — а что?

— Давно?

— Полгода где-то…

— М-м-м…

— Чего?

— Не-не, ничего.

— Да чего? Что не так?

— Понятно, откуда такая нелюбовь к Палычу. Это зависть, Семеныч.

— Какая еще зависть? — возмутился он. — Чему там завидовать? Алкашу?

Я просто пожал плечами и повернул голову к окну, наглухо игнорируя разбухтевшегося Семеныча.

Зависть-зависть, Семеныч, даже не отпирайся…

Вообще, заметил интересную штуку: кто завязался, причем недавно, люто ненавидит пьющих, причем любых. Был у меня на работе один такой. Нюх прямо как у собаки — с ходу мог назвать, что и сколько ты вчера выпил. И любого, от кого несло перегаром, тут же записывал во враги народа.

Нет, может, конечно, далеко не все закодированные так остро реагируют на пока еще «действующих спортсменов», но я иных не встречал. Вот и Семеныч — яркое доказательство и пример того, что я наблюдал ранее.

Спустя минут тридцать, когда мы уже выскочили на трассу, а Семенычу надоело бубнить, и он заткнулся, ко мне повернулся Данила.

— Ну что, придумал название для своей снайперки?

Я, уже десять раз пожалевший, что вообще ему это ляпнул, скривился и ответил:

— Нет еще.

— А я придумал, — заявил Данила, — Саймон!

— Почему Саймон? — удивился я.

— Ну, смотри, все подходит: карабин ‒ это он? Вот имя мужское. Плюс и фамилия похожа…ну, того мужика, что карабин придумал?

— И чем похожа?

— Ну как же? — искренне удивился Данила. — Снайперский карабин Саймонова…

— Во-первых, не снайперский, а самозарядный, во-вторых, не Саймонова, а Симонова. И в-третьих, забудь, я передумал.

— Ну, Симоной тогда назови, — не сдавался Данила.

— Подумаю, — пообещал я.

— Вот ты мне лучше скажи, отрок, — вмешался в наш разговор Семеныч, — чему вас в школе учили, что ты даже не знаешь, как СКС расшифровывается?

— Да чему учили? — пожал плечами Данила. — Фигне всякой. Кто когда родился да помер, кто кого убил.

— И что, хоть одну дату запомнил, бездельник? — спросил Тимур.

— Ну! — кивнул Данила. — Вот, например…

Он несколько секунд морщил лоб, а затем изрек:

— Вот, например, Пушкина зарезали в 1837 году.

— Зарезали? — переспросил Тимур и даже повернулся, чтобы поглядеть на сына. — И кто же его зарезал?

— Не помню, — честно признался Данила.

— Дантес! — подсказал я.

— Это певец, что ли? — нахмурился Данила.

— Не, не певец, — встрял Семеныч, — не помню кто, но помню что сидел. В этом, как его, в замке Иф. Про него еще Жан Рено писал.

— Жюль Верн писал! — возмущенно поправил его Данила. — Жан Рено — это Леон.

— М-да? Ну и ладно! — отмахнулся Семеныч.

Я настолько офигел от этого диалога, что еле сдерживался, чтобы не заржать в голос. Последней каплей стала фраза Тимура, произнесенная голосом, полным безысходности и отчаянья:

— На хер так жить? Господи, жги этот мир! Мы готовы!

Я уже не смог сдерживаться и принялся ржать.

— Да ты чего? Что не так? — встрепенулся Данила.

— Ой, мля… — мне даже слезы пришлось вытирать — от смеха заплакал. ‒ Так-то, Пушкина застрелили на дуэли, и да, Дантес. Только не тот, что сидел в замке Иф. Он, вообще-то, выдуманный персонаж. И замок Иф написал Дюма. Кстати, было мнение, что Пушкин вовсе и не умер после дуэли, а уехал из страны, взял новый псевдоним — Дюма, и писал уже под ним.

— А что, они прям так похожи были? — осведомился Данил. — Ну, Пушкин и Дюма.

— Оба чернокожие, оба талантливые писатели и…

— Чернокожие? — удивленно уставился на меня Данила.

Повернулся и Семеныч. Он тоже не пропустил это мимо ушей и на всякий случай даже уточнил: