Сергей Павлович Королев - Ребров Михаил - Страница 58

2. Одобрить проект сообщения ТАСС о запуске космического корабля с космонавтом на борту на орбиту спутника Земли и предоставить право Комиссии по запуску, в случае необходимости, вносить уточнения по результатам запуска, а Комиссии Совета Министров СССР по военно-промышленным вопросам опубликовать его».

Вот уже который час решали они гамлетовское «быть или не быть». Тон задавал Королев. Спорили до хрипоты, потом в усталой задумчивости откидывались на спинки стульев. Шло заседание Госкомитета. Вел его Константин Николаевич Руднев — Председатель комитета по оборонной технике. Он с завидным терпением выслушивал собравшихся, гасил страсти. И вдруг наступила тишина: ни шелеста бумаг, ни терзаний, ни вздохов. Руднев потер воспаленные веки, как бы настраиваясь на новую волну, минуту-другую выжидал.

— Я так понимаю, — нарушил он молчание, — особых мнений не будет, все за отправку изделия в Тюратам?..

Собравшиеся ответили молчаливым согласием, хотя кое у кого были сомнения и в душе они считали, что пуск следовало бы отложить на некоторое время. Быть может, эта настороженность появилась после откровений Королева о возможных нештатных ситуациях. Полет человека пусть на усовершенствованной, но по сути своей боевой ракете рождал опасения. К тому же присутствие пилота в корабле ужесточало требования ко всем бортовым и наземным системам. Однако тот же Королев был тверд: «Надо пускать!»

Заседание Госкомиссии проходило в Москве в последних числах февраля, а в начале марта сообразно «штатному расписанию» главные конструкторы, руководители «экспедиций» и служб спецрейсом из Внукова вылетели на космодром. Двумя неделями позже туда же прибыла группа будущих космонавтов во главе с генералом Каманиным.

На космодроме Королев старался скрыть свое напряжение, порой даже шутил: «Чудес нет — все великое начинается вовремя». Но иногда, наблюдая за испытателями в МИКе, неожиданно взрывался, давая выход накопившемуся недовольству, гневно распекал нерадивых, угрожал отстранением от работы. В гневе он был страшен, но быстро отходил и продолжал разговор так, будто ничего не произошло. Ночами он почти не спал. Иженер до мозга костей, знающий все тонкости конструкции, он внутренне соглашался, что «семерка» еще сыровата — не все программные пуски были удачными, и за «бугор» уходила, и не дотягивала до расчетной орбиты. Но тот же внутренний голос успокаивал: «Такая это работа, и риск выступает как свойство профессии».

Генерал К. А. Керимов, возглавлявший в ту пору ГУ КОС (Главное управление космических средств Минобороны), рассказывал: «Особо волновал конструктора тот вариант, когда двигатель третьей ступени ракеты не дорабатывал нескольких секунд до расчетного времени. При такой ситуации космонавт приводнялся в океане, вблизи мыса Горн — южная точка Южной Америки. Этот район известен постоянными штормами. Почему-то именно мыс Горн не давал Королеву покоя… За несколько дней до запуска «Востока» (это название много раньше придумал он сам, но для другого объекта) главный конструктор потребовал, чтобы в бункере, откуда отдавались команды и велось наблюдение за ракетой, наши военные специалисты установили телеграфный аппарат, соединенный линией связи с одним из восточных измерительных пунктов. В случае нормальной работы двигателя блока „Е” этот аппарат выбивал на ленте „пятерки”, а в случае остановки — „двойки”…»

Перед заседанием Госкомиссии, на котором предстояло выбрать первого космонавта, Руднев спросил Королева: «Как будем решать?» «По традиции», — ответил Сергей Павлович. «Это как же?» — не понял председатель. «У авиаторов, — пояснил Королев, — существует традиция: для испытания самолета испытателя назначает главный конструктор изделия. Ясно?»

Двух кандидатов на полет представил Н. П. Каманин, который знал о симпатиях Королева. Германа Титова он назвал «запасным пилотом». Обсуждений и вопросов не было. Все понимали, что решающее слово за Королевым. Сергей Павлович сразу же согласился с Каманиным. И если бы у членов Госкомиссии были иные мнения, по чисто этическим да и другим соображениям главному конструктору никто бы возражать не стал.

4 апреля Королев доложил правительственной комиссии о готовности к осуществлению первого полета человека в космос. 6 апреля утром собрался Совет главных конструкторов. Совещание поначалу носило чисто технический характер, обсуждались вопросы предстартовой подготовки ракеты-носителя и корабля. Затем перешли к составлению полетного задания первому космонавту. Особых споров не было, документ получился лаконичным, подписали его Королев, Келдыш и Каманин.

Все последующие дни главный конструктор был мрачен и сосредоточен. Временами нервозность вырывалась наружу, он становился вспыльчивым, придирчивым, случалось, повышал голос, виновным грозил увольнением. Ночь на 12 апреля Королев провел без сна. В третьем часу зашел посмотреть на спящих Гагарина и Титова, звонил на «площадку», мерил шагами половицы в своем домике неподалеку от монтажно-испытательного корпуса Площадки № 2 («Двойка» — так ее называли).

Байконур, среда, 12 апреля 1961 года, 9 часов утра. Пройдет еще шесть или семь минут, и, согласно инструкции, пускающий (по терминологии ракетчиков — «стреляющий») Анатолий Кириллов выдаст основную команду. А пока — томительное, тревожное ожидание, переговоры с бортом, чередующиеся позывные: «Кедр» — Гагарин, «Заря» — наземные службы…

Так начинался день, которому суждено будет стать особой датой в истории цивилизации. Позже прорыв человека в космос назовут свершением века, а та среда откроет новую эру, символом которой станет Юрий Гагарин.

Гагарин занял место пилота в корабле за два часа до старта. Когда закрывали люк, обнаружилось, что нет сигнала, подтверждающего герметичность. Ведущий конструктор по «Востоку» О. Г. Ивановский и боевой расчет в считанные минуты устранили неисправность. Гагарин знал о случившемся, но это не повлияло на его готовность к старту. В 7.12 «Кедр» начал проверку связи: «Как слышите меня?» Из пускового бункера ответила «Заря»: «Слышу хорошо. Приступайте к проверке скафандра». Гагарин ответил не сразу: «Вас понял… Через три минуты. Сейчас занят». Этим «занят» он всех удивил, но очень скоро рассеял возникшее недоумение: «Проверку скафандра закончил». Потом «Заря» регулярно вызывала борт и сообщала, что «машина готовится нормально». В 8.41 Гагарин со скрытой шутливостью спросил: «Как, по данным медицины, сердце бьется?» «Заря» ответила: «Пульс — 64, дыхание — 24». И вскоре: «Десятиминутная готовность… Закройте гермошлем, доложите…»

Королев взял микрофон:

— Юрий Алексеевич, я хочу вам просто напомнить, что после минутной готовности пройдет минуток шесть, прежде чем начнется полет. Так что вы не волнуйтесь.

Гагарин: — Вас понял. Совершенно спокоен.

Королев: — Дается зажигание, «Кедр».

Гагарин: — Понял, дается зажигание.

Королев: — Предварительная ступень… Промежуточная… Главная… Подъем!

Гагарин: — Поехали!

«Заря» вела отсчет секунд от начала полета: 40… 70… 100… 120… Произошло разделение. Заработала вторая ступень. Сброшен головной обтекатель…

Гагарин: — Самочувствие отличное. Продолжаю полет. Несколько растут перегрузки, вибрация. Все переношу нормально… Настроение бодрое. В иллюминатор «Взор» наблюдал Землю… Складки местности, снег, лес. Самочувствие отличное. Как у вас дела? Наблюдаю облака над Землей, мелкие, курчавые, тени от них. Красиво! Красота! Как слышите?

Те, кто был в пусковой бункере рядом с Королевым, рассказывали: Главный выглядел усталым, но держался со свойственной ему твердостью, внешне был спокоен, хотя голос звучал слегка глуховато. На доклады отвечал кивком. Когда начался предстартовый отсчет, напрягся словно пружина. Когда Кириллов подал команду «Зажигание!», зрачки у него расширились, лицо побледнело и, казалось, окаменело. Гагаринское «Поехали» тронуло его губы легкой улыбкой. Но когда кто-то подошел к Королеву и спросил: «Можно тихонько „Ура!“?» — он рявкнул так, что наступила звенящая тишина.