Вор вне закона - Алов Сергей - Страница 38

Предположение было столь нелепым, что Слон не удержался от глупой ухмылки.

— Что будем делать, начальник? — спросил он Седого. — Вернемся и продолжим шмон?

— Нет, — отрывисто бросил тот. — Расходимся. Если понадобитесь, я вас найду.

И они направились в разные стороны.

Надя Павлова поднималась от набережной Шевченко к Кутузовскому проспекту, когда ее внимание привлекли крики, выстрелы и звон разбитого стекла. Вместо того, чтобы укрыться, она, как любой воспитанный советской властью человек, чуть ли не бегом направилась к источнику шума.

От дверей магазина "Вологодское масло" врассыпную бежал народ. С визгом сирены подъехала милиция. Оказалось, что покупатели из бесконечно длинной очереди дружно напали на инкассатора, пытавшегося пройти в магазин, вырвали у него инкассаторскую сумку и надавали по голове. Тот в долгу не остался и произвел несколько выстрелов по окнам гостиницы "Украина" и соседних домов. Вообще-то он думал, что стреляет вверх, но от удара металлической планкой сумки слегка утратил ориентацию.

Инцидент замяли, оголтелым любителям масла разрешили вернуться в строй и очередь мгновенно вернулась к внутренним проблемам, теряясь в бесконечности и выкрикивая: "Вас тут не стояло"! Надя пожала плечами и спустилась в переход.

На другой стороне Кутузовского она с трудом протолкалась сквозь толпу у магазина "Сантехника" и вошла в подъезд. В последнее время она хранила орден Гитлера — все, что осталось у нее после кражи от вещей деда — у подруги своей матери, у известной актрисы Зои Федотовой. Вчера та позвонила Наде и попросила зайти.

"Мне показалось, что за мной следят, — сказала она. — И знаешь, кто это был? Придешь — расскажу, это не телефонный разговор".

На звонок в дверь не последовало никакой реакции. Надя постояла, позвонила еще раз, потом постучала. Дверь открылась сама, она оказалась не запертой. Надя вошла в темную прихожую.

В квартире, казалось, не было ни единой живой души. Тело Зои Федотовой она нашла в гостиной. Сама комната напоминала типографию "Правды" после разгрома ее царскими жандармами. Содержимое шкафов вместе с ящиками валялось разбросанным по полу. Хозяйка лежала возле стола, глядя в потолок остекленевшими глазами. Ее волосы шевелил сквозняк, тянувший через разбитое случайной пулей инкассатора стекло.

Яков Маркович Иванов любил повторять фразу: "Ай бросьте, я же не директор Каспийского моря, я всего-навсего скромный директор "Океана". Лях и Леня без особых проблем вошли в его защищенную бронированной дверью квартиру. Домашний сейф директора торга был под завязку набит золотом и деньгами — рублями и долларами. Сосчитать их даже приблизительно было невозможно.

Лях забрал себе из рублевой стопки пару сиреневых двадцатипятирублевых пачек. По его прикидкам немного, тысяч пятьдесят. Видимо директор торга держал их для насущных покупок — за хлебушком или за картошкой сбегать. Леня, в свою очередь, прихватил несколько пачек стодолларовых купюр.

— Не жадничай, — предупредил его Лях, — сам спалишься и меня потянешь.

— Спокуха, — отозвался Леня, которого несметные богатства героя и депутата товарища Иванова, казалось, нисколько не удивили. — У меня этого добра через час уже не будет. Все учтено могучим ураганом.

Прощаясь, Леня предложил Ляху позвонить через недельку. Будет новый клиент.

Директора торга Иванова повязали через два дня и расстреляли ровно через год. Это громкое дело положило начало целой череде разоблачений в системе социалистической торговли.

После освобождения Чингиз, как и обещал, взял Сильвера в дело. Его банда была небольшой, но сплоченной. Пацаны Сильверу не понравились и отношения он поддерживал только с самим Чингизом.

На первое дело они выехали вдвоем. В квартире, куда их впустила хозяйка, сидел толстый молодой человек с большим носом и глазами навыкате. Увидев Чингиза, он побледнел.

— Фима! Вот это встреча! — Чингиз хлопнул толстяка по спине, достал из кармана пистолет, передернул затвор и убрал оружие обратно в карман. — Что же ты, в карты играть любишь, а долги не возвращаешь? С тебя, как я слышал, сорок штук причитается с учетом процентов.

Толстяк только беспомощно открывал рот, пытаясь возражать.

— Я… я верну, — проблеял он наконец.

— Конечно вернешь, — рассмеялся Чингиз. — Но только теперь накинь еще двадцатку мне за беспокойство.

— Но у меня таких денег нет, — пытался возражать толстяк.

— Как нет? А машина, а квартира? А барахло твое?

Чингиз подхватил с пола большую сумку толстяка и принялся выкладывать из нее разные предметы: толстый альбом марок, три небольших картины в рамах, обернутые бумагой.

— Это с тебя задаток, — сообщил Чингиз. — А теперь садись и пиши расписки. Три расписки по двадцать тысяч. Ты у меня брал в долг на машину, на квартиру и… в связи с материальными затруднениями. Вот так, молодец. Теперь ты понял, что ты должен эти деньги мне? Сроку — неделя.

Чингиз потрепал толстяка за щеку и махнул Сильверу.

— Пошли.

Через неделю деньги были получены без ропота со стороны жертвы.

Не все налеты проходили так гладко. Приходилось пускать в ход паяльник, за что один из подручных Чингиза получил кличку Радиолюбитель.

Сильвер таких сцен не любил и отправлялся на улицу страховать ситуацию. Ему больше нравились силовые решения, когда свое право нужно было доказывать с помощью кулаков или оружия. Для этих целей Чингиз снабдил его старым, но надежным "наганом". Правда Сильверу еще ни разу не пришлось им воспользоваться.

Из постоянных членов банды кроме Сильвера только Слон и Мурик были урками с арестантским опытом. Слон отмотал трешник за хулиганку, а Мурик — пятерик за изнасилование. Остальные же, бакланы-хулиганы, зоны еще не топтали и дальше милицейского обезьянника не забирались. Сильвер с ними общался только по необходимости, а Слон и Мурик держали их за шестерок и обращались крайне высокомерно.

Члены банды занимались, главным образом, вымогательством, но не брезговали и грабежом. Объектами охоты они выбирали наркоторговцев и прочих барыг. Из тех, кто после наезда не побежит стучать в ментовку.

Так вчера они ездили колоть одного валютчика. Поначалу парень хорохорился и посылал всех на хрен. Первые зуботычины его не вразумили. Но когда Чингиз вставил ему в задницу окурок сигары, тот мигом выложил все свои нычки-заначки.

Сейчас бандиты отдыхали. Чингиз с Сильвером отправились проветриться. Слон и Мурик сидели на кухне и тихо разговаривали.

— Слышь, Слон, ты базарил, что у тебя барыга на драгоценности есть? — обратился к корешу Мурик.

— А у тебя слам на сдачу имеется? — отозвался Слон. — Не тот ли крест, за который Седой интерес проявлял?

— В цвет попал. Нашел я ту цацку, — признался Мурик.

— А что не сказал? Седой ведь премию обещал.

— Такое сокровище за тыщу рваных отдать? Да там одному большому камню цены нет, а кроме него еще мелких брюликов целая россыпь. Сами спулить сумеем, чай не безголовые.

Слон приосанился и гордо наморщил крошечный лоб.

— Ладно, надо обмозговать. Сколь отстегнешь?

— По-братски, впополаме будем. Хоп?

— Хоп.

Их разговор внимательно слушал из-за угла коридора невзрачный паренек. В банде он был самым слабым и унижаемым сообщниками членом. Кличка его была Дохлый.

Из беседы авторитетных корешей Дохлый понял, что они задумали наварить за спиной Чингиза и не упустил случая кинуть подлянку вечно унижавшим его старшим товарищам. В тот же вечер он стуканул об услышанном Чингизу. Тот велел держать язык за зубами и никому больше об этом не рассказывать.

На следующий день Дохлый пошел за водкой и не вернулся. Чингиз ушел следом за ним. Он вернулся спустя час и сообщил, что этот "зачуханный гумозник", Дохлый, попал под машину и погиб под колесами. Проверять его слова никому не пришло в голову.