Призрак моей любви - Маккарти Моника - Страница 7

Воины Брюса не были ни варварами, ни дикарями, но Алекс сам по-настоящему понял это, лишь когда попытался излечить англичан от их невежества, предубеждений и предрассудков. Возможно, шотландцы наводили ужас, появляясь из темноты, словно разбойники, но они вовсе не были чудовищами.

Однако, к несчастью, в отличие от конюхов и мастеровых, Алекс и его люди не избежали бы смерти так же легко, если бы воины Брюса их схватили.

Алекс, не откладывая, направился к повозке Пембрука, чтобы забрать серебро.

Он успел пересыпать почти все монеты из деревянной шкатулки в полотняный мешок, который легче приторочить к седлу, и сгреб последнюю пригоршню ценой в пятьдесят фунтов стерлингов, когда услышал невдалеке стук копыт. Всадники приближались.

Тихонько выругавшись, он передал мешок последнему из своих людей и велел уезжать. Многие ценные вещи пришлось оставить, но что поделать.

Зная, что люди Брюса будут здесь с минуты на минуту, он в последний раз огляделся. Краем глаза он заметил какое-то движение и окаменел.

Черт побери, откуда она взялась? Из-за деревьев показалась маленькая девчушка, лет пяти или шести, не старше. Алекс в замешательстве наблюдал, как она выходит на дорогу, наперерез скачущим всадникам. Он закричал, желая ее предостеречь, но окрик не привлек ее внимания. Неужели она не слышала грохота копыт?

Должно быть, девочка почувствовала, как дрожит земля. Она вдруг остановилась прямо посреди дороги, опустила голову и замерла. Малышка стояла к нему спиной, но Алексу ни к чему было видеть ее лицо, чтобы понять: она оцепенела от ужаса.

«Уезжай, – сказал он себе и перевел взгляд на дорогу, ведущую к замку. – Ты еще можешь исчезнуть. Они заметят ее вовремя».

Но уже почти совсем стемнело, а на девочке был черный плащ…

Она повернулась и увидела Алекса. Глаза ее широко раскрылись, и на одно короткое страшное мгновение в его памяти промелькнула другая картина. Он увидел другую маленькую девочку с распахнувшимися от ужаса глазами. Она стояла на чердаке сарая и смотрела на него через проем открытой двери. Вокруг нее бушевало пламя пожара.

Пожара, разожженного им.

«О господи, я должен ее спасти. Пожалуйста, позволь мне успеть вовремя…»

Воспоминание исчезло, но осталась устремленность, обостренное чувство, что иначе нельзя. Он не мог положиться на случай в надежде, что всадники все же заметят ребенка. Не мог рискнуть еще одной невинной жизнью. Только не теперь, когда он мог ее спасти.

Он снова тихонько выругался и повернул лошадь в сторону девочки. Времени было в обрез. Первый всадник уже показался на дороге, должно быть, в сотне футов позади малышки. Ненамного дальше от нее, чем сам Алекс.

Он чертовски надеялся, что опасения его напрасны и за последние два года он не растерял умения сражаться на мечах. Алекс понимал: даже если удастся спасти девочку, уже в следующий миг ему предстоит сразиться за свою жизнь.

Щелкнув поводьями, он ударил каблуками в бока жеребца, и тот рванул с места. Склонившись к самой шее лошади, Алекс чуть замедлил ее бег, перебросил поводья в левую руку, а правой обхватил девчушку за плечи и оторвал от земли, где ее могли растоптать. Затем быстро повернул коня к роще и там опустил ребенка. Стук копыт затих. Зная, что всадники окружили его в темноте, он велел девочке уходить.

Большие темные глаза на крошечном бледном личике смотрели на него в немом молчании.

Нет, она не немая, догадался Алекс, девчушка глухая. Вот почему она не услышала ни его окрика, ни грохота копыт. Заметила опасность, лишь когда почувствовала, как дрожит земля.

– Уходи, – повторил он и подтолкнул малышку в сторону деревьев. – Там тебе нечего бояться.

Должно быть, она поняла смысл его слов, хоть и не могла их слышать, потому что быстро кивнула и стремглав побежала сквозь заросли.

Еще не успев поднять глаз, Алекс почувствовал холодок угрозы: окружившие его мужчины выступили из мрака. Рука его потянулась к мечу и вдруг замерла.

Черт возьми, это не могло быть правдой.

И все же было.

Казалось, из тела его вдруг выпустили всю кровь, и она хлынула потоком. Алекс хрипло пробормотал проклятие, узнав знакомые черненые шлемы с наносниками, вымазанные сажей лица, котуны – стеганые дублеты из черной кожи с нашитыми железными бляхами, темные пледы.

Дьявол! Встреча застала его врасплох. Он чувствовал, что не готов к ней. И возможно, никогда не будет готов.

Рука его безвольно повисла. Он семь лет сражался с этими людьми бок о бок и знал как никто другой, на что они способны в бою. Алекс хорошо владел мечом, но с одной рукой сражаться против девяти воинов Хайлендской гвардии не под силу даже лучшему из лучших.

Алекс всегда знал, что, возможно, когда-нибудь поплатится жизнью за то, что совершил. Просто не ожидал, что день этот настанет так скоро.

Знакомый голос нарушил тишину.

– Вижу, ты все еще усердно начищаешь свои сверкающие доспехи, сэр Алекс.

Алекс мысленно собрался, готовясь к тому, что встретит осуждение и враждебность. Он повернулся к человеку, наводившему ужас на всю Англию, своему бывшему собрату, люто ненавидевшему все английское, к Робби Бойду.

Но разве был готов он к страшному чувству вины, что кольнуло его в сердце, при виде презрения в глазах человека, чью дружбу и уважение он так долго и мучительно завоевывал? Временами Алексу казалось, что его приняли в братство, но подчас возникало горькое чувство, будто он бьется головой о каменную стену, которая отделяет его от остальных. Теперь же в глазах Робби он прочел обвинение в предательстве.

«Ты сделал то, чего не мог не сделать. Бойд все равно никогда тебе не доверял. На самом деле ты никогда не принадлежал к их кругу», – сказал себе Алекс. Но сознание вины, свернувшееся змеей в его груди, не отступало, жалило все больнее.

– Спасать прекрасных дев в Шотландии тебе наскучило, так ты решил вонзить нам нож в спину, отправившись в Англию? – спросил Бойд.

Алекс вздрогнул, как от удара. Он ждал злых издевок, но это не смягчило горечи.

От него не ускользнул рассчитанный сарказм Бойда. Жену Робби прозвали Прекрасной Розалин, благодаря сходству с ее знаменитой прародительницей, Прекрасной Розамунд Клиффорд. В ту пору, когда Алекс еще сражался в гвардии, после ответного набега в Нореме Розалин захватили в заложницы, чтобы обеспечить соблюдение перемирия, заключенного с ее братом. Алекс не одобрял подобных мер, и это еще мягко сказано. Он всерьез схлестнулся с Бойдом из-за заложников (племянника Розалин тоже захватили в плен, но мальчику удалось сбежать).

Втягивать в войну женщин и детей и без того подло, но когда Алекс понял, что Бойд овладел Розалин, обесчестил пленницу, находившуюся под их охраной и попечением, это стало последней каплей.

Алекс почувствовал, что больше не может жить такой жизнью. Не может совершать дурные, бесчестные поступки, прикрываясь войной.

Не только слепо следовать за Бойдом, но и творить зло самому.

Алекс не забыл, как едва не сделал того, за что никогда бы себя не простил – лицо той девочки, озаренное пламенем пожара, навсегда врезалось в его память. Слава богу, он успел ее спасти, вытащить из горящего сарая, который сам же поджег во время того карательного набега в Нореме. Но в этот миг он понял: пора что-то менять. Когда он держал на руках рыдающего ребенка, которого случайно чуть не убил, в голове его будто раздался щелчок.

Все это неправильно, какие бы благородные, справедливые цели ни преследовали его собратья. Так продолжаться не может, он должен остановиться.

Он больше не мог поджигать сараи, оставлять за собой опустошенные деревни и города, видеть, как страдают невинные. Должен быть иной путь. Нельзя вечно следовать закону «око за око». «Ты сокрушишь меня, а я сотру тебя с лица земли». Так мыслили люди по обе стороны границы, потому-то война и длилась мучительно долго.

Глядя на заплаканное, черное от копоти личико ребенка, Алекс ясно осознал, что это никогда не закончится. Слишком далеко все зашло. Идет война на истощение, она будет тянуться еще многие годы. Люди Алекса будут сражаться на англо-шотландской границе, а страдать будут маленькие девочки, такие как эта.