Чужая Невеста (СИ) - Драч Маша - Страница 11

Это было жутко — мечтать о чьей-то смерти. Чужой неприветливый мир, словно уже вогнал мне в вену свой яд. Именно поэтому в моей голове возникли такие страшные мысли. Но я с ними не боролась. Подхваченная жестокими эмоциями, я совсем забыла про голос разума и человечность.

Ошметки сна рассыпались. Я, глядя в потолок, продолжала усердно вытирать слёзы с глаз и размышлять о том, что вряд ли сумею успокоиться, пока Прокурор не умрет. Мне было плевать: виноват мой отец в чем-то или нет. Осознанно или неосознанно он ввязался в этот мир. Ничто не имело значения, потому что папа — это папа. Моя семья — это моя семья. И ее всю убили. Расстреляли.

Пожалуй, нет таких слов, что могли бы в полной мере описать то, что я испытывала к этому ублюдку. В какой-то момент мне стало страшно от самой себя.

За окном всё еще цвела ночь. В ее спокойной неподвижной тьме я ощущала себя по-особенному одинокой. Страх, напитываясь ночью, расползался по моим венам, рождая всё новые и новые жуткие картины.

Разнообразных ярких и жалящих эмоции оказалось так невыносимо много, что я уже ощущала знакомые отголоски подступающей истерики. Мне стало до чертиков страшно, что я могу сойти с ума, поэтому закрыв рот двумя руками, на несколько секунд затаила дыхание.

Медленно выдохнув, я убрала руки и вытерла влажные глаза краем майки, в которой спала. Гасить в себе слёзы я не хотела. Лучше дать им волю. Так всегда советовала мне мама. Но ни в коем случае нельзя позволять им брать верх над собой.

Шмыгнув носом, я свесила с кровати ноги и посмотрела в окно. В небе светила полная бледная луна. Она казалась мне холодной и равнодушной. Глядя на ночную подругу, я почувствовала, как начинаю потихоньку обуздывать свою подступившую истерику. Если не думать и не возвращаться мыслями к тому страшному вечеру, то еще можно как-то жить. Правда, пока что мне было сложно не вспоминать маму с папой, Серёжу и друзей. Чувство необъятной вины давило. Хотя я отчетливо понимала, что моей вины нет.

Встав с кровати, я решила спуститься на кухню и выпить воды. После шампанского и рыданий жутко пересохло во рту. К тому же, я уже чувствовала, что вряд ли смогу прикорнуть хотя бы на пятнадцать минут. Мое сознание было ненормально сильно возбужденно из-за всех этих чудовищно-кровавых мыслей, связанных с Прокурором.

Покинув приделы спальни, я на несколько секунд застыла в темном коридоре. Удивительно, но в обширной, немного нелюдимой и полупустой квартире Бабая я теперь не ощущала ни дискомфорта, ни страха. Здесь не веяло уютом, но вращалась некая сильная энергия, которая поддерживала меня. Кажется, это было чувство безопасности. Да, именно оно.

Осторожно пробираясь сквозь полутьму коридора, я подошла к лестнице. Ее стекло и металл немного холодили босые ступни. Медленно спускаясь, чтобы случайно не споткнуться и не скатиться кубарем, я вдруг почувствовала, что не следовало покидать свою спальню. Сегодня в квартире я была не одна, несмотря на то что ее пространство было заполнено тишиной.

Оставив позади лестницу, я прошла вперед и тут же затормозила перед поворотом, увидев, что на диване в гостиной сидит Борис Аристархович. Обширную комнату освещала лишь тусклая подсветка по периметру потолка. Должно быть, ее яркость можно регулировать, потому что она практически утопала в полутьме. В окна лился холодный лунный свет, очерчивая контуры плеч Бабая.

Он вальяжно сидел на диване, расположив руки вдоль его спинки. В одной из них я заметила бокал. Должно быть, с алкоголем. Между широко расставленных ног Бабая сидела женщина. Дина. Она была полуобнажена — платье «гармошкой» собралось на талии. Голова Дины плавно двигалась вверх-вниз. Борис Аристархович медленно распивал свой напиток и склонив голову чуть набок, наблюдал за «выступлением», что было предназначено исключительно для него.

Мне стало жутко неловко. К щекам ощутимо прилила горячая кровь. Всё же нужно было остаться в спальне. Прижавшись к стене, как настоящая преступница, я несколько мгновений не могла сдвинуться с места.

Но когда Бабай медленно повернул голову в мою сторону и неторопливо сделал еще один глоток, мне показалось, что сердце от стыда сейчас просто разорвется. Этот мужчина настолько был внутренне спокоен, что его ни оральные ласки, ни мое присутствие не могли выбить из равновесия.

Я быстро развернулась и побежала вверх по лестнице. Мои предположения по поводу того, что Дина всё же является женщиной Бабая, подтвердились. Надеюсь, теперь у нее ко мне не осталось никаких претензий и вопросов. Ее мужчина с ней. Хотя… У меня сложилось такое впечатление, что такие, как Бабай, вообще никому не могут принадлежать. Они полностью в себе и на своей волне.

До самого утра я просидела у себя в спальне, как мышь, боясь лишний раз пошевелиться. Уже ближе к рассвету, послышался звук шагов затем клацанье дверного замка. Похоже, или Бабай, или Дина ушли в ванную или другую спальню. Никаких голосов я не слышала. А потом всё окончательно стихло.

Когда солнце сменило луну, и тьма временно отступила, я долго не решалась снова выйти из спальни. Но понимая, что вопрос с университетом всё еще остается открытым, я отбросила в сторону любые сомнения. В конце концов, я не специально стала свидетельницей чужого «отдыха». Стесняться и краснеть тоже не имело никакого смысла. Бабай на своей территории и он здесь волен делать всё, что захочет. К тому же Бабай взрослый мужчина и его потребности в женщине абсолютно нормальные. Это я испытала острый приступ неловкости. Но что-то мне подсказывало, что Бабай плевать хотел на небольшой ночной инцидент. Думаю, он даже инцидентом это не считает.

Единственное, чего я очень хотела, чтобы Бабай оказался дома и мы поскорей поговорили. Мне нужно было фокусировать свое внимание на тех проблемах, решение которых всё еще зависело от меня. Если я дам слабину и буду безутешной или же направлю все свои эмоции лишь на этого призрачного Прокурора, то непременно сойду с ума. По-настоящему. И тогда меня запрут в клинике. Причем надолго. Я не такая уж и сильная, поэтому лучше уже сейчас начать себя брать в руки. Ни мама, ни папа не хотели бы, чтобы я сломалась.

Осторожно спустившись в гостиную, я никого, не обнаружила. На кухне уже готовила завтрак домработница.

— Доброе утро, — вежливо поздоровалась она и сдержанно улыбнулась мне. — Завтрак будет приготовлен через несколько минут.

— Доброе, — кивнула я. — Спасибо. Не торопитесь. Я подожду.

— Есть свежевыжатый апельсиновый сок. Будите?

— Да, спасибо, — я присела за обеденный стол.

Домработница подала мне стакан с соком и вернулась к готовке. Я сделала несколько небольших глоточков и тут же прислушалась к желудку и своим ощущениям. Всё еще жил страх, что меня может вывернуть. Но, кажется, сейчас бояться было нечего

— Простите, а вы не знаете, Борис Аристархович дома? — осторожно спросила я.

— Да. Он у себя в кабинете, — не отрывая взгляда от плиты, ответила домработница. — Но к Борису Аристарховичу запрещено заходить, если он сам не позовет.

— Хорошо, спасибо, — я сделала еще несколько глотков сока, и теперь поняла, почему Бабай бесцеремонно выпроводил меня из кабинета, когда я без стука ввалилась в него. Запомнив на будущее это железное правило, я решила терпеливо дождаться, когда появится хозяин квартиры.

Домработницу, как я выяснила, звали Ларисой. Она быстро и профессионально сервировала посуду для завтрака. Только для меня. Я быстро смекнула, что Бабай есть не будет. Во всяком случае, здесь. Лариса подала завтрак и извинившись, будто я была здесь хозяйкой, удалилась заниматься другими домашними делами.

Аппетита, как такового, у меня не было. Но я твердо решила, что должна есть, иначе у меня могут возникнуть серьезные проблемы со здоровьем, а если еще и вес начнет снижаться, то лучше точно не станет.

Пока я пересиливала саму себя и ела омлет со шпинатом, мой слух был напряжен. Бабай ведь мог просто уйти, не посчитав нужным поговорить со мной, а мне важно было перехватить его. Когда я съела чуть больше половины омлета, в гостиной послышались шаги. Мои предположения оказались верны — Борис Аристархович собирался уходить.