Джентльмен с Харви-стрит (СИ) - Бергер Евгения Александровна - Страница 2

Джек поджал губы, вперившись взглядом в столешницу перед собой и водя пальцем по сколу в дереве, возможно оставленному еще рукой его мнимой матери, Аллегры Фальконе. Маэстро, между тем, простился с обоими и, едва успел выйти за дверь, как руки Аманды обняли молодого человека со спины, а тихий голос защекотал щеку:

– Джек, ну ты что такой мрачный? Улыбнись уже. Тебя, между прочим, хвалили, а не помоями обливали!

– Искренне ли? – отозвался он, наслаждаясь самой ее близостью, с каждым днем ощущавшейся все острее. – Ему, знаешь ли, положено так говорить за те деньги, что граф платит ему за мое обучение. Но ученик я посредственный... Не понимаю к тому же, зачем Фальконе настаивает на этих уроках.

– Но мы ведь хотим остаться жить здесь, в Италии, значит, знание языка тебе пригодится.

– Ты права, – вздохнул Джек. – Просто весь этот фарс... Он утомляет. Я не привык ко всему этому!

– Хочешь сказать, я утомляю тебя? – улыбнулась Аманда, поцеловав его в щеку. И отпустила, отступив на два шага...

Джек мгновенно подорвался на ноги и, в долю секунды нагнав её, обнял крепко за талию.

– Ты ведь сейчас не всерьез? – спросил совсем тихо, заглядывая в глаза.

Аманда затрясла головой.

– Я дразнюсь, ты ведь знаешь. Просто хотела расшевелить тебя!

– И тебе удалось. – Джек приподнял ее и закружил с нее по комнате, едва не сбив жардиньерку с цветами и стул, на котором прежде сидел. Чернильница, к счастью, закрытая, все-таки покатилась под стол и полетели на пол тетради...

– Джек, ну что ты творишь?! Сейчас ведь слуги сбегутся и подумают невесть что.

– Они и так знают, что я люблю тебя. – Он, наконец, опустил ее на пол и поцеловал.

Каждый раз, когда Джек касался ее, а тем более целовал, Аманда как будто переносилась в другой, неизведанный мир, мир, полный красок и света, и ощущений таких мучительно-острых, но прекрасных одновременно, что сердце, сбиваясь с привычного ритма, стучало в какой-то особенной, новой тональности, свойственной лишь ему одному в руках конкретно этого человека.

ЕЁ человека.

– И я люблю тебя, Джек, – прошептала, прижавшись к нему и почти излечившись от гнетущего впечатления, вызванного прочтением письма матери.

Сеньор Гаспаро Фальконе вернулся на виллу уже ближе к вечеру: дорога из Милана до Стрезы оказалась размыта недавним дождем, и вознице пришлось ехать в объезд, что его господин едва ли заметил, занятый мыслями о завершившемся давеча шумном процессе над его родною племянницей, Агостиной де Лукой.

Несмотря на сделанное ею признание, нанятый адвокат, один из лучших в Милане, построил защиту на основании ее временной невменяемости: якобы ослепленная ревностью и любовью к молодому сеньору Камберини, женщина плохо соображала, когда отперла дверь и заманила в недра винного погреба сначала глупого пса, а после – его хозяйку. Исходя из его блистательной речи можно было даже подумать, что Агостина сама намеревалась спуститься в «смертельные тенета винного погреба», желая покончить с собой, и судья, проникшись жалостью к ее разбитому сердцу и снизойдя к заслугам ее аристократических предков, вынес довольно снисходительный приговор.

– Десять лет заключения в стенах Сан-Витторе, миланской тюрьмы, – сообщил своим слушателям, собравшимся на террасе, Фальконе.

Они уже поджидали его, и он сразу же прошел к ним, понимая, с каким нетерпением они ждали все это время оглашение приговора. Как-никак слушание по делу де Луки всколыхнуло не только Милан, даже римская «Messaggerо» периодически выкладывала статьи, подробно описывающие происходящее в зале суда. И имя Фальконе, в чьем доме случилось несчастье, будучи у всех на слуху, обросло недоброю славой...

После продолжительного молчания, вызванного словами Фальконе, первым откликнулся Джек:

– То есть теперь всё закончено? – спросил он. – Нужда в дальнейшем притворстве отпала?

Его мнимый дед, сведя вместе кончики пальцев и не сразу откликнувшись, наконец произнес:

– Это как посмотреть, мальчик мой. Процесс едва завершился, и слухи о нем еще нескоро затихнут, к тому же... еще предстоит уладить вопрос с наследованием состояния де Луки. Это как-никак прецедент: нечасто при живом-то наследнике прямой линии наследство переходит в сторонние руки. А здесь именно так и случится, коли получится все уладить...

– То есть все еще НЕ закончилось?

– Как видишь, нисколько, – ответил Фальконе и посмотрел Джеку в глаза. – Неужели, мой мальчик, ты так сильно тяготишься жизнью на вилле, подле меня, что готов как можно скорее оставить и то, и другое? – осведомился вдруг он с грустной улыбкой. – Мне казалось, ты должен быть счастлив, находясь в окружении преданных друзей и возлюбленной.

– Так и есть, – живо откликнулся Джек, – я счастлив, действительно счастлив. Ни на секунду в этом сомневайтесь! Время, проведенное здесь, на вилле Фальконе, навсегда останется в моем сердце, как самое драгоценное! – Пальцы Аманды переплелись с его пальцами, и он крепко сжал ее руку.

– Тогда к чему эта спешка? – осведомился старик.

Аманда знала, что вопрос этот более чем риторический: ответ Фальконе и так был известен, но все-таки заступилась за Джека.

– Джек просто слишком порядочный, чтобы обманывать. Это вынужденное притворство претит ему...

Фальконе кивнул.

И улыбнулся...

– Слишком порядочный, чтобы жить за чужой счет в красивом доме подле очаровательной девушки, влюбленной в него? – с беззлобной насмешкой произнес он. – Да многие бы мечтали об этом. Ах, Джино, Джино, с такими принципами многого не добиться! Особенно в полицейской работе.

– Вряд ли мне быть полицейским, – смутившись, парировал молодой человек. – Эта работа не для меня. В этом вы правы...

– Тогда чем же ты намерен заняться, едва освободишься от тяжкой обязанности разыгрывать моего внука?

Джек смутился сильнее, но пальцы Аманды стиснули его руку, и он решился признаться.

– Сеньор Джонсон предлагал обучить меня некоторым особенностям своей работы. Я подумывал согласиться...

– Хочешь стать частным сыщиком?

– Почему бы и нет? Сыск всегда интересовал меня в первую очередь.

– А что скажете вы, сеньорита Уорд, – обратился к Аманде старик, – готовы связать свою жизнь с детективом? Не передумали еще?

– Никогда не передумаю, – уверила его девушка категорически.

А Фальконе допытывался:

– То есть вы уже сообщили родителям, что намерены остаться в Италии и переменить свою жизнь? И даже написали поверенному, дабы он от вашего имени уладил вопросы с вашим финансовым обеспечением здесь, в новой стране?

Аманда вспыхнула: ничего этого она, конечно, не сделала и восприняла сказанное Фальконе упреком.

– К чему эти вопросы? – осведомилась она. – Вам прекрасно известно, что ни первое, ни второе мною не сделано.

– То-то же. – Фальконе поднялся на ноги и хмыкнул в кулак, окинув своих собеседников взглядом. К слову, мисс Харпер за все это время не сказала ни слова, но старик не оставил ее без внимания. – Вот и мисс Харпер у нас как бы в подвешенном состоянии... Да и я сам...

– Что вы хотите этим сказать? – живо откликнулась компаньонка. – Мое положение более чем устраивает меня. Или вы вознамерились уволить меня?

– Как вы, однако, скоры на суждения, – попенял ей Фальконе, покачав головой. – И вовсе я не намерен вас увольнять, юная мисс. Просто подумал, что у вас, наверное, есть семья, те, кто о вас беспокоятся и волнуются... И жених есть, насколько я знаю.

– Был, – поправила его компаньонка. – Помолвка разорвана, как вы понимаете.

– Но мне показалось...

– Вам показалось, сеньор... – Мисс Харпер взволнованно стиснула руки и посмотрела в безмятежную синь горного озера. Оно, это озеро, будто и вовсе не знало ни бурь, ни волнений, не то что мисс Харпер, вспомнившая не к месту недавнюю встречу с бывшим возлюбленным. Для нее она стала слишком большим душевным волнением, чем-то вроде тропического тайфуна: как-то враз вспыхнуло то, что, казалось, угасшим, и теперь жгло даже больше, чем прежде. Но отогнав от себя эти мысли и устыдившись резкости своих слов, мисс Харпер добавила: – У меня есть сестра. Я пишу ей время от времени, но не часто, чтобы не скомпрометировать ее письмами от преступницы.