У черта на побегушках (СИ) - "Ad Astra" - Страница 35

Затворник. Философ. Экспериментатор. Инквизитор. Я хаотично проносила в голове все услышанное об этом мужчине ранее, и негласно подтверждала те предложения, где его называли странным и необъяснимым. Даже сейчас он сохранял молчание, не сводя взора с потолка, где было совершенно пустое место. Чая, замечу, на столе не наблюдалось.

Я бросила взгляд на костяные крылья, только сейчас замечая, что вытянутые гости были будто обгоревшими по краям. Если придать этому особый смысл, то не означало ли это кару, за сожженные жизни? Андромалиус не обращал на меня никакого внимания. Я назвала бы это удачным стечением обстоятельств, однако, снаружи меня ждал Асмодей, а в ножнах на поясе висел незавершенный меч.

— А чая не будет? — тихо спросила я, и демон перевел на меня затуманенный взгляд.

— А я звал вас на чай?

— Ну, да.

— Вот как.

Он вновь замолчал. Отвлекся на фонарь и теперь не сводил с него глаз. Как сказал бы мой староста «кое-кто, похоже, накурился». Тем не менее, назвать Андромалиуса «укуренным» я не могла по той простой причине, что взгляд его был осознанным и четким. Сам дым показался мне сладковатым. Если честно, то я вдруг почувствовала усталость и сонливость.

— Так что насчет меча? Вы поможете?

— Эсток? Как интересно…

— И его необходимо сделать артефактом…

— Да…

Мы обменялись взглядами. Я — настойчивым. Он — неопределенным.

— Почему ты желаешь сделать Пурсона нашим Императором? Мой жизненный опыт говорит мне, что абсолютной добродетели не бывает. Тебе есть с этого выгода?

— Если честно, то вначале я так и думала. Думала, что способна на заключение сделки. Я о том, что предоставлю Пурсону нужный ему меч, а он вернет меня домой, но…

— Но?

— Думаю, в моем желании больше бескорыстности, чем я предполагала.

— Громогласно.

— Я говорю правду.

Его алые глаза недоверчиво сверкнули, и веки плавно сомкнулись, будто бы он собрался спать. Против своей воли я повторила за ним. К своему стыду я действительно хотела провалиться в сон, и, едва глаза погрузили сознание во мрак, я задремала. Это было поистине странное и трудно объяснимое ощущение, однако, считаю долгом использовать все свое косноязычие, дабы передать ускользающую суть. Я была уверена в том, что сплю, но вместе с тем видела сон настолько реалистичный, что первое мгновение не решалась сдвинуться с места.

Передо мной раскинулась моя деревня. Несмотря на позднее время, фонари ещё освещали улицы, и бродячие собаки небольшими стаями бежали мимо домов. От них отделилась большая черная тень. Не имея власти над собственными действиями, я достала из рюкзака печенье и отдала его подбежавшей ко мне собаке, что тут же последовала за мной. Миновав частные, выложенные красным кирпичом дома, я вышла на пустой перекресток, сворачивая к местной школе, чтобы сократить путь. К сожалению, у её ворот стояла машина с громко играющей музыкой, и мне пришлось вернуться назад, чтобы пойти другой дорогой. Я вспомнила, что в деревне количество опасных людей стремится к нулю, однако, мои инстинкты самосохранения имели безграничную власть над телом. Отдав собаке последнее печенье в знак поощрения, я перешла на другую сторону, оказавшись рядом с магазином запчастей.

Я знала, что будет дальше. С замиранием сердца я вглядывалась в темноту, ожидая услышать детский плач, но там была лишь тишина. Мне стало тревожно, и даже собака не сошла с тропинки, а осталась рядом, дружелюбно виляя хвостом и ожидая печенья. Все было иначе. Когда животное вдруг вскочило на задние лапы, достав передними моих плеч, я инстинктивно отпрянула назад, вдруг поняв, что ныне владею своим телом. Я пошла вперед, и собака послушно затрусила позади.

Сейчас, когда место судьбоносной встречи освещалось фонарем, мне казалось, что я пришла не туда, ведь синий сверток у белого забора я заметила бы моментально. Здесь никого не было, и я молча брела по дороге, взглядом выискивая Пурсона. Когда собака остановилась, принюхиваясь в сторону частных домов, я замерла, будто бы своими движениями могла спугнуть ожидания. Но женщина, что вдруг выбежала из-за угла, прижимая к себе свернутый плед, не заметила меня вовсе.

Собака громко залаяла, и удивительно красивая женщина с немым страхом, смешанным с пугающей ненавистью, бросила на меня сверкающий взгляд. Я поняла, что она сжимает синий сверток, и окликнула её. Женщина принялась бежать.

Она, это была она! Императрица Ада, мать Пурсона, которого она сейчас уносила с собой. Мне вдруг стало за него страшно. Почему она не оставила его у забора? Хотя, оставлять ребенка на земле, когда на тебя смотрит свидетель, совсем уж глупо. Я знала, что мне нужно догнать её. Остановить, быть может, убедить? Нет, она не будет меня слушать. Если человек намеренно проделал весь этот путь, чтобы сбежать в свой мир, он не внемлет словам какого-то незнакомца. Она оставит Пурсона в другом месте. Там, где я его не найду, там, где его подберет кто-то другой, там, где его сразу найдет Фуркас. Возможно, это не так уж и плохо…

Нет! Страх так сильно сжал моё сердце, что я начала бежать быстрее. Я должна найти его, должна увидеть его лицо, должна почувствовать его дыхание, когда возьму на руки. Мне казалось, что, если я упущу его сейчас, то больше не найду никогда, и от одной только мысли об этом почему-то хотелось плакать. Я вдруг подумала, что, потеряв Пурсона, потеряю что-то очень важное в своей жизни.

Меня обогнала собака. Грозно зарычав, она вцепилась зубами в подол платья женщины, и та остановилась, пытаясь ногами отбить животное. Я схватила её за руку, но прежде, чем она успела ответить, выхватила синий сверток. Маленький Пурсон тихо сопел во сне.

— Зачем? — неожиданно сказала женщина, злобно сверкая глазами. — Зачем тебе это исчадье Ада? Это не человек!

— Человек, — ответила я, — такой же, как ты…Как я…

— Он забрал у меня все!

— Он, — я указала на спящего ребенка, — ничего не забирал. Но ты поступаешь так же, как Император. Ты сама лишила Пурсона всего.

— Не сравнивай меня с этими чудовищами!

— Я думаю, что из всех них чудовище — только ты…

Она замолчала. Её губы предательски задрожали, и она обхватила себя руками, горько заплакав. Даже так она была невероятно красива.

— Я не хотела ничего этого…Я просто хотела быть рядом с тем, кого люблю…

— Ты не должна была бросать Пурсона.

— Я никогда не хотела детей. А на него…смотрела и вспоминала весь тот Ад…и…

— Это неправильно.

— Я не знаю…

Она отвернулась и вдруг пошла к забору. Собака засеменила за ней, высунув язык. Прежде, чем зайти за угол, Императрица обернулась. Сомнение, обида, странная жестокость чудесным образом переплелись на её правильном лице.

— Он в хороших руках?

— Да.

Когда она исчезла, свет померк. В кармане запищал телефон — у него разрядилась батарея. Почувствовав облегчение, я крепко, но аккуратно обняла Пурсона, чувствуя, что из глаз бегут слезы. Я сильно удивилась, когда поняла, что он обнял меня в ответ. Впереди забрезжил приглушенный свет. Открыв глаза, я поняла, что с силой прижимаю себе взбалмошного, но одинокого мальчишку, припавшего к моей груди. Я оперлась щекой о его макушку.

Теперь мне всё понятно.

— Кто вас сюда впустил? — злобно процедил Андромалиус, когда на следующее утро мы все вместе собрались в его зале. — Ваши портреты висят на стене позора, — сверкающий взгляд устремился и на Асмодея, и на Пурсона, — вам запрещено заходить в мою библиотеку без разрешения.

— А тебе никто не давал разрешения ставить на чужих фамильярах свои опыты, — не менее злобно ответил Асмодей, скрещивая на груди руки и демонстративно расправляя крылья, дабы сбить парочку книг.

— Ева — особый случай. Она — воплощение сострадания в этом бренном мире.

— А тебе никто не давал права все умалчивать и прикрывать чужого фамильяра, — вмешался полыхающий гневом Пурсон.