Людвиг Узурпатор: Или как создать империю с нуля! (СИ) - "Focsker" - Страница 41

И только мы, почувствовав победу, отбрасываем варварские кланы Ёркинсонов обратно в море, как с новой силой чёрной тучей лезут эльфы и зорфы, всё больше и больше истощая наш внутренний резерв.

Больше сорока лет длится кровопролитная война на выживание. И лишь после смерти Корстанта, моего второго и последнего сына от Сайрис, на человеческой земле вновь наступает мир. Его преемник, мой внук, восходит на престол, подписывая тот мир, о котором я так долго просил своего непутёвого сынишку.

Многие радовались смерти Корстанта в столице, но лишь я один — отец, переживший собственного ребёнка — не мог заставить остановиться срывающиеся с глаз слёзы. В тот же день вместе с моим мальчиком умирает и мой верный последний друг из прошлого столетия — Мэдэс.

— Зачем ты сделала это с нами, Сайрис, чёртова ведьма, зачем ты уничтожила нашу семью, разрушила всё то, что мы так долго вместе создавали?! — проклиная силистинскую принцессу, третью женщину в этом мире, которой я доверил часть своих планов, которую искренне сумел полюбить, твердил про себя я, попутно обдумывая, принимать ли во служение мелкого бестолкового наследника Фарфия.

Его старший сын, Гвиний Мэдэс, оказался таким же посредственным магом, которым в своё время был и сам Фарфий. Безусловно, под моим надзором его ждало хорошее будущее, но стоило ли оно моих усилий? Конечно, стоило, хотя бы из благодарности к его титаническим трудам.

А между тем подрастало моё новое поколение наследников-героев. Рэй, Вилберт, Вингвист, Сэмюэль и, конечно же, он — маленький медвежонок Август, который, ещё в три месяца встав на ножки, умудрился настучать по голове всем своим старшим братьям, несмотря на то, что некоторым из них уже было аж по целых два года.

С самых юных лет тот был выше, сильнее, быстрее всех из моих детей. В десять лет полноценно один на один мог на равных тренироваться с гвардейскими стражниками и всего через год начать честно побеждать. Упрямый воин, верный клятве и престолу сын, что после гибели старших братьев в шестнадцать лет тайком от меня самовольно направляется на восток, где в первом же бою, сражаясь в рядах пехоты одного из моих аристократов, берёт пограничный зорфский форпост. В том бою мой старший сын получает три смертельные раны, лицо его впервые разрезает чужая сталь. Но мальчик выживает, в кратчайшие сроки встаёт на ноги и с победой героем возвращается домой. Август Бессмертный — такое прозвище, украшает его нахальную морду, когда он опустошает вонючий мешок прямо у моего трона, вываливая на ковёр десятки отрубленных голов зорфских сотников и тысячников.

О боги… Скольких мне усилий стоило заставить нового кардинала, боявшегося даже прикасаться к телу Августа, провести опасную операцию и усилить источник моего мальчика. В смерти героя в любом случае обвинили бы церковь, после чего полетели бы головы. Кардинал знал это и, всячески опасаясь рисков, не хотел допускать его к столь опасной операции, отчего мне пришлось пойти на множество уступок ради того, чтобы жадность заставила кардинала забыть о чувстве страха.

Огромные залог, поблажки для инквизиции, а также обязательная отправка моих ещё не рождённых дочерей в женские монастыри должны были обезопасить церковников от последующей кары за возможный провал. Иными словами, я предоставлял им заложников, а вместе с тем гарантии, что держащаяся за свою власть церковь не исчезнет с лица земли. Особого желания отправлять своих дочерей в земли мерзких святош, погрязших в пороках, я не имел. Но привыкшие со всем мириться женщины этого мира, ведущие себя как безвольные куклы и боявшиеся не просто говорить со мной, но и даже посещать своего старика, никогда не считались с моей заботой. Балы, ухажёры, скандалы, мелкие конфликты и внутренние распри. Из-за возможности породниться с имперским родом возникало слишком много проблем.

Год раздумывая над предложением церкви, счёл его разумным и согласился, отправив сразу трёх самых проблемных девок по монастырям. К своим преклонным годам я перестал думать о детях, как о чём-то святом. Все они жили, умирали, потом вновь рождались и вновь гибли, неся лишь только горе, а следом за ним разрушения. Почти что за сто восемьдесят лет я ни разу не нянчил на руках своих внуков, а единственный живой взрослый из-за границы глядел на меня, как на своего заклятого врага.

Дети этого мира не понимали настоящей сути и возможностей, которые мог дать им их отец, то есть — я.

Предатели, тайны, интриги, заговоры при дворце. Один сын точит зуб на другого, травит его жену, потом того убивают в постели собственные слуги. После вновь разгорается скандал с силистинским королевством, что со дня своего основания лишь по моей воле по-прежнему оставалось в своих прежних границах, гордо переименовав себя в Силистинскую Империю. Зорфы, эльфы, дворфы — вся нечисть до сих пор воюет, а я, растерянный, старый и очень уставший, просто сижу и наблюдаю за тем, как на моём личном календаре в этой чёртовой книге под названием «Искра» день за днём пролетают годы, списываются строки, вмещающие в себя целые десятилетия.

Долгое время я не понимал, зачем вообще продолжаю вносить заметки в эту старую, никому ненужную книжку, некогда подаренную мне Мидчелом Тутлюсом. «Её всё равно никто не прочтёт, я всё равно никогда и никому её не покажу», — так себе говорил я, покуда в один прекрасный день очередной из моих наследников, тринадцатый в списке, не попытался убить четырнадцатого.

К тому дню победы на фронте перестали меня интересовать точно так же, как вино, женщины, богатство, власть. Зло, сотворённое мною за жизнь, начало поедать меня изнутри. Чужая любовь и возвышения перестали радовать, приносить удовольствие и счастье. Просто живя и наблюдая за тем, как развращаются мои собственные отпрыски, я с печалью познакомился с четырнадцатым принцом Карлом и по поведению последнего из моих детей сделал для себя вывод: этот мелкий подонок, убивающий ради удовольствия, будет последним, кому я дал жизнь.

Озлобленное, мерзкое, невоспитанное, избалованное чудовище, выращенное своей покойной матерью. Обычно на моей памяти такие в нашем роду и до пятнадцати не доживали, а этот… Сукин сын, обладавший шармом Мидчела Тутлюса и чем-то походивший на него, оказался живучим. И даже местная Авада Кедавра в исполнении прислужников тринадцатого сына не смогла того убить. Безусловно, если бы не мальчишка Гвиний... Мальчишка?

Сидя на троне, я задумался и даже позволил себе немного улыбнуться.

Переведя взгляд на Гвиния Мэдэса, что вместе с моим выжившим Карлом Четырнадцатым стоял на колене, сощурившись, присмотрелся. Тот мальчишка, коим я помнил Гвиния, состарился, сгорбился, как старая избушка, обветшал и припал к земле. Голова его поседела, местами облысела, а на лице проступила такая же седоватая бородка. Он был единственным ребёнком на моей памяти, за которым я наблюдал от самого рождение и до столь почтенного возраста. Гвиний оказался куда более живучим, чем все из когда-либо живших моих сыновей.

— Император, мой владыка, богоподобный Людвиг Мидчел Первый, сын твой, Карл Людвиг Мидчел Четырнадцатый, по желанию твоему прибыл, — с максимальным почтением проговорил Гвиний, а после, толкнув мальчишку в плечо, перевёл взгляд на меня.

— О великий отец, рад вновь лицезреть твой божественный облик. Лишь милостью твоей я всё ещё жив, — первые слова, сказанные Карлом после ранения, меня очень сильно заинтересовали. Ранее щенок картавил, дразнясь, ребячась, не выговаривал последние буквы, а иногда и вовсе не являлся на мой зов. Но сейчас всё в нём стало иным, даже исходящая из тела, почти угасшая сила Искры поменяла свой цвет… Неужели смерть его так сильно изменила?

Потерявшись в своих размышлениях, глядя на прибывших гостей, я молча наблюдал, оценивал их ауру, сравнивал с воспоминаниями, предполагал, что могло вызвать такие резкие изменения.

— Гвиний, слышь, может, он это… ну того… — со странным жаргонным акцентом внезапно выдал засранец, вырвав меня из размышлений.