Запрещённый приём (ЛП) - Гамильтон Лорел Кей - Страница 63

— Это правда.

— Да, потому что ты не можешь дать мне гарантию, что тебя устроит просто секс. Разве тебя самого не парит, что если мы с тобой займемся сексом, ты можешь не удержаться и слетишь с катушек? Захочешь перейти, так сказать, на следующий уровень пиздеца?

— Я уже говорил тебе, Анита, что вещи, которые я хочу делать с тобой, требуют, чтобы ты была цела и невредима. Я хочу не одной ночи с тобой, но многих ночей, и ради этого я готов искать другие пути.

Его гнев начал угасать. Этого оказалось достаточно, чтобы сосущее чувство голода внутри меня наконец отъебалось. Я ведь недавно ела обычную пищу. И я кормила ardeur перед тем, как выехала из дома. У меня не должно было возникнуть проблем с голодом так рано. Сейчас я могла не кормиться сутки без каких-либо побочных эффектов. Так почему же его гнев казался мне таким соблазнительным?

— И я очень стараюсь помочь тебе в этом, но я еще и на гневе питаюсь, Олаф. Ты понимаешь, что это значит для нас с тобой?

Он нахмурился.

— Что значит ты питаешься на гневе?

— Это значит, что я могу питаться эмоциями.

Он нахмурился сильнее.

— Я не понимаю.

— Ты когда-нибудь сражался с вампиром, который питается страхом?

Он кивнул

— Вот что-то типа того, только я не страхом питаюсь, а гневом.

— Значит, если я сейчас разозлюсь, это искусит тебя?

— Да.

— Но ты не хочешь кормиться от меня.

— Нет, по крайней мере, не так.

— Как давно ты кормишься на гневе?

— Пару лет.

— Эту способность ты делишь с Жан-Клодом?

— Нет.

— Тогда откуда она у тебя?

— Возможно я позаимствовала ее у другого мастера-вампира, но есть вероятность, что это лично моя тема. Мы эту способность не афишируем, так что я стараюсь не палиться.

— Почему? Она настолько ужасна?

— Когда она только появилась, я могла случайно стереть память человеку, от которого напиталась. Трудно объяснить окружающим такие штуки.

— А сейчас? — Спросил он.

— Сейчас это просто ослабляет того, на ком я кормлюсь. И его гнев проходит полностью. Я буквально высасываю эмоции.

— Вампиры, которые питаются страхом, пугают своих жертв и множат страх для дальнейшего питания.

Я кивнула.

— Да. Один парень бесился от того, что я делаю, и его гнев только рос. Я высосала его настолько, что он на ногах стоять не мог.

— Ты это сделала нарочно?

— В первый раз — нет, но в последний — да.

— Почему?

— Он сексуально домогался одной из наших охранниц, а потом, даже когда я напомнила ему, кто я такая, повел себя неуважительно уже со мной.

— Это произошло с одним из твоих телохранителей?

Я кивнула.

— Тебе следовало показать ему, где его место, Анита.

— Я так и сделала, но это не наш с тобой случай. Если я покормлюсь на твоем гневе, это будет неуважительно к тебе, и даже более того. Знаешь, я думаю, мы с тобой похожи. У нас с тобой гнев — это стандартная эмоция.

— Я не уверен, что понимаю, что значит «стандартная эмоция».

— Если я не знаю, что мне чувствовать, я чувствую гнев. У меня внутри целая яма гнева — она там с тех пор, как умерла моя мать. Думаю, у тебя внутри тоже есть что-то такое.

— Хочешь сказать, я — маленький мальчик, обиженный на весь мир?

— Я, блядь, только что поделилась с тобой тем фактом, что смерть моей матери переебала мне всю жизнь еще в детстве, а ты пытаешься найти в этом оскорбление. — Моя ярость начала подниматься внутри — так же, как она это делала всегда.

— Я этого не хотел. — Возразил он.

— Тогда хватит обижаться, когда никто не пытался тебя обидеть. Я пытаюсь объяснить, что в нас обоих сидит хренова туча ярости. Это вроде как основа нашей личности.

— Вероятно. — Ответил он задумчиво, как будто в самом деле пытался меня понять.

— Если это действительно так, то я, нажравшись твоего гнева, буквально пожру твою душу. Я этого делать не хочу.

Олаф посмотрел на меня очень внимательно, и я почти видела, как крутятся шестеренки у него в голове, пока он пытается понять, что я хочу ему донести.

— Думаю, ты все усложняешь, Анита.

— Так и есть, но это не значит, что я ошибаюсь.

— Ты могла сохранить эту способность в тайне от меня, и использовать ее, если бы я напал на тебя по-настоящему. Это была бы хорошая защита.

— Я об этом думала, но мы же типа пытаемся не доводить до греха?

— Верно. — Согласился он.

— У меня не всегда получается контролировать эту штуку. Я уже лучше с ней справляюсь, но она чаще других моих способностей выходит из-под контроля, и твой гнев сейчас пахнет для меня чертовски вкусно.

— Шериф часто злится. Почему ты не покормилась на нем?

— Я думала об этом, но его гнев меня почему-то не прельщает. Неаппетитный он какой-то.

— А мой гнев для тебя аппетитный?

— Да. Я же только что сказала.

Он улыбнулся.

— Да. Ты сказала, что он пахнет вкусно.

Я закатила глаза.

— Может, мне стоило использовать другое слово, но смысл был передан верно.

— Мне нравится, что ты считаешь мою ярость вкусной, Анита. — Он сделал еще один шаг в мою сторону, но это не был резкий или разгневанный шаг. Это было почти мягкое движение, с которым он потянулся ко мне.

Я хотела отойти, но отступать не хотела. Да и он пока ничего плохого не сделал. Часть меня орала: «Беги! Беги, черт побери!», но я не могла убегать вечно. Мы либо придем с ним к консенсусу, либо я его убью. Если у нас и был какой-то третий вариант, то я о нем не знала.

Олаф почти дотронулся до моего лица, но замешкался.

— Могу я коснуться твоего лица?

Если бы он просто меня потрогал, я бы возмутилась, что он ни хрена не слушал, когда я говорила с ним за завтраком, но он спросил моего разрешения.

— Конечно. — Ответила я. Мой голос не был так уверен в том, что я сказала, и прозвучать твердо мне не удалось.

Его огромная рука коснулась моей щеки в таком нежном жесте, какого я и ожидать от него не могла. Олаф смотрел на меня сверху вниз. Мы изучали друг друга, и было только одно слово, которое могло бы описать происходящее. Я призналась самой себе, что между нами было сексуальное напряжение, и где-то очень глубоко внутри мелькнула мысль: «Как жаль, что он так поломан». Я не знала, что он думал обо мне в этот момент, но вряд ли это было что-то ужасное, потому что он спросил:

— Могу я тебя поцеловать?

— Я обычно не целуюсь до первого свидания. — Сказала я, пытаясь шутить, но мое дыхание сбилось. Шутка перестает быть смешной, если ты не можешь правильно ее подать. Я слишком сильно замешкалась с ответом.

— Могу я тебя поцеловать? — Повторил он свой вопрос.

Я не знала, что сказать. Логичнее было согласиться, безопаснее — отказаться. Может, где-то здесь был зарыт и третий вариант. Так или иначе, я уже не могла контролировать свой пульс. Его ладонь на моей щеке была такой огромной, что покрывала и мою шею, но само прикосновение было нежным. Он играл по правилам, которые я ему озвучила. А я всегда считала, что усилия должны вознаграждаться.

Так что я прошептала:

— Да.

Олаф наклонился ко мне. У меня в памяти всплыли те два раза, когда мы целовались с ним раньше. В обоих случаях мы извлекали сердце вампиру, отрубали ему голову и были по локоть в крови. Насилие и кровь возбуждали Олафа. Как я могла позволить ему поцеловать себя после такого? Но именно это я и сделала. Его ладонь на моем лице, в мягчайшем из прикосновений, и мой пульс, подскочивший в глотку так, что я не столько почувствовала его губы, сколько ощутила свое собственное сердцебиение у себя на языке.

Он отстранился и шепнул:

— А сейчас ты меня боишься. Почему?

Мне пришлось сглотнуть прежде, чем я смогла ответить, потому что во рту пересохло.

— Я вспомнила, как мы целовались с тобой до этого.

Он улыбнулся, и эта улыбка наполнила счастьем темные провалы его глаз.

— Как и я.

Я отступила на шаг и меня чуть не пришибло дверью, которая распахнулась за моей спиной.