Отныне и вовек - Джонс Джеймс - Страница 29

• Предыдущая
• 29/231
• Следующая

Но в начале марта перерывы между дождями становились короче, а сами дожди лили дольше, и наконец перерывы прекращались вовсе, оставался только дождь: земля жадно напивалась им досыта, а потом, как человек, который нашел в пустыне колодец и пил, не зная удержу, исторгала обратно то, что не могла в себя принять, – вода затопляла улицы, подножия холмов, мелкие расщелины; оросительные каналы, нитями паутины расползшиеся по пунцово-красной поверхности плато, бурлили, как горные реки. И так продолжалось до тех пор, пока вся земля и все сущее на ней не начинали, как невеста в медовый месяц, умолять о передышке.

В такую пору жизнь Скофилда замыкалась в казармах. Строевые занятия заменялись лекциями в комнатах отдыха о разных видах оружия, муштра в сомкнутом и расчлененном строю уступала место тренировкам на галереях в наведении оружия на цель и почитаемым издавна упражнениям в плавном нажатии курка. Но всей этой тягомотине было не перешибить бодрящую радость от мысли, что ты сидишь под крышей, а за окнами тем временем хлещет дождь.

В дождливый сезон солдаты собирались в спортзале за старой гарнизонной церковью, они группами сходились со всех сторон к рингу на дне чаши крытого амфитеатра, как сходятся к втулке колеса спицы, и все несли с собой одеяла – подстелить на холодный бетон, чтобы не нажить геморрой, да и поплотнее закутаться самим. Для согрева, конечно, неплохо было захватить бутылку, но ее надо было ухитриться пронести мимо патруля военной полиции. И осенним гавайским мартом здесь, под крышей Скофилдского спортзала, где на ринге старались одолеть друг друга два безымянных пронумерованных боксера, оживали на мгновенье, повиснув над чашей амфитеатра, как мираж, октябрь в Америке, футбольные матчи, румяные яблоки и тысячи разбросанных по всей стране городков с их школьными командами футболистов.

Во вторую неделю марта оставалось провести еще три встречи, но судьба чемпионата по боксу Гавайской дивизии была уже предрешена.

«Медвежата» Динамита Хомса проиграли 27-му пехотному тридцать очков, ровно вдвое больше, чем можно было набрать за три оставшиеся встречи, и почетный «Золотой ринг» с золотыми боксерами был уже вынут из застекленного ящика в «боевых воротах», чтобы на закрытии сезона торжественно перейти к победителям.

Динамит бродил по гарнизону поникший и хмурый. Ходили слухи, что его понизят в должности и отстранят от бокса; к тому же в седьмой роте впервые за несколько лет двое солдат в течение одного месяца попали под трибунал и загремели в гарнизонную тюрьму.

Полк переживал поражение отнюдь не так болезненно, как казалось Динамиту, и, уж конечно, далеко не так болезненно, как сам Динамит. Преданность солдат той или иной команде менялась слишком часто, и огорчение длилось ровно столько, сколько уходило на дорогу из спортзала до казармы, где ребята тотчас запирались в уборной и начинали резаться в кости по маленькой. Яркая слава боксерской команды померкла почти мгновенно. День получки был куда ближе, чем следующий спортивный сезон, а тут еще кто-то пустил слух, что в добрую половину борделей между Ривер-стрит и Нууана-авеню завезли из Штатов новых девочек.

Но если честь полка не волновала никого, кроме Динамита, то лично он готов был лечь за нее костьми. После разговора с подполковником Делбертом, выклянчив отсрочку смертного приговора, Динамит собрал все свои тренерские разработки и принялся продумывать тактику на будущий год, призванный обеспечить его боксерам небывалый триумф и вернуть «Золотой ринг» законным хозяевам. «Он будет наш во что бы то ни стало», – заявил Динамит и еще до закрытия чемпионата начал вычерчивать схемы боев и собирать бойцов под свои знамена.

Милт Тербер стоял у входа в коридор, когда Хомс обрушил на него новость о переводе в роту повара Старка из форта. Камехамеха. В тот день шел сильный дождь, и с порога коридора Терберу было видно, как командир роты, подняв воротник пальто, размашисто шагает по грязи через двор сквозь серебристую завесу воды. Сшитое на заказ пальто с поясом тяжело, но тем не менее элегантно, хлопало намокшими полами по сапогам капитана. Как ни стыдно в этом признаться, но в душе Цербера не всколыхнулась волна привычного радостного обожания. Что-то в шагающей фигуре наводило на мысль, что капитан идет сюда не просто проверить, все ли в порядке, и сердце Цербера заныло от зловещего предчувствия.

– Кавалерия вшивая! – ухмыляясь, с вызовом сказал он вслух, но не настолько громко, чтобы Хомс услышал, и, повернувшись спиной к приближающемуся капитану, вошел в канцелярию, дабы доказать себе, что он человек независимый.

– Это нужно оформить сейчас же, – сказал Хомс, входя в канцелярию и вынимая из кармана мокрого пальто какие-то бумаги. – А где Маззиоли?

– В штабе, в кадрах, – без всякого воодушевления ответил Тербер. – Главный сержант О'Бэннон утром вызвал к себе всех писарей.

– Тогда придется заняться вам. – И Хомс протянул ему бумаги. – Тут должна стоять виза начальства, как вам известно, и я хочу, чтобы была составлена хорошая характеристика. Старк служил у меня в Блиссе, я уже говорил насчет него с подполковником Делбертом. Подполковник написал в управление штаба, чтобы все прошло через положенные инстанции. – Хомс снял свою кавалерийскую шляпу и энергично взмахнул ею, стряхивая воду на пол. – Ну и дождь, черт возьми, – сказал он. – Старк отличный солдат. Я всегда стараюсь помочь моим бывшим ребятам.

– Так точно, сэр, – буркнул Тербер, продолжая изучать бумаги.

– Я хочу все это отправить сегодня же, – жизнерадостно заявил Хомс. – Я подожду и сам отправлю. Мне все равно нужно с вами еще кое о чем поговорить. У нас сейчас есть одна свободная ставка РПК, так ведь?

– Так точно, сэр, – ответил Тербер, не отрываясь от бумаг.

– Вы слушаете меня?

– Так точно, сэр. – Тербер поднял бумаги над столом, словно показывая их Хомсу. – У нас по штату все поварские единицы заняты. – Он старался говорить небрежно. – Чтобы взять этого парня, вам придется выгнать кого-то из поваров. Вы уже говорили с Примем? Насколько я знаю, он на своих нынешних поваров не жалуется.

Все-таки получилось недостаточно небрежно, потому что лицо Хомса тут же потеряло благодушную округлость и превратилось в суровую комбинацию углов и прямых линий.

– Не думаю, что сержант Прим будет возражать против Коего решения.

– Конечно, не будет, если дадите ему бутылку лимонной эссенции.

– Что? – переспросил Хомс.

– Я говорю, конечно, не будет возражать, если дорожит своим местом.

Хомс уставился на него в изумлении.

– Прим и Старк вместе работали на кухне в Блиссе. Пока что, кстати, я сам принимаю решения и обойдусь без подсказок.

– Так точно, сэр, – сказал Тербер, глядя ему прямо в глаза.

– Я знаю, что я делаю, сержант, и прошу вас не вмешиваться. Когда мне будет нужен ваш совет, я вам об этом скажу.

– Так точно, сэр. – Тербер продолжал глядеть на него в упор. Хомсу никогда не найти другого такого старшину, и Хомс это знал, а Тербер знал, что поэтому ему все сойдет.

Хомс долго пристально смотрел на него и, лишь когда убедил себя, что наглый шантаж Тербера ему не страшен, перевел взгляд на свою остроконечную шляпу и снова стряхнул с нее воду. Смотреть Терберу в глаза было выше его сил – Тербер плевать на него хотел.

– Ну и дождь, черт возьми, – пробормотал Хомс.

– Так точно, сэр. – Тербер наблюдал, как капитан уселся за стол и начал что-то рисовать на листке бумаги. Эта короткая схватка закончилась его победой, и ему захотелось испытать судьбу еще раз. – Капитан, а нельзя с этим дня два повременить? Лива совсем зашился с отчетами по снабжению, и я сейчас ему помогаю. Отчеты не отложишь, а это ерунда, сделаем в любое время.

Дня через два у Хомса пройдет пыл, и он может забыть о своих благородных намерениях. Так уже бывало.

Хомс резко положил карандаш на стол.

– А что делает О'Хэйер? – спросил он. – Если я не ошибаюсь, вопросами снабжения у нас ведает он.

• Предыдущая
• 29/231
• Следующая