Отныне и вовек - Джонс Джеймс - Страница 55

• Предыдущая
• 55/231
• Следующая

Блум повиновался. Он молчал, по лбу у него текла кровь, но в глазах было явное облегчение.

– Небось думали, никто вас на разнимет, перетрухнули? – Цербер фыркнул. – Тоже мне вояки! Ишь, какие свирепые. Крови им захотелось. Вояки! Маджио, отдай эту палку Пруиту.

Маджио с побитым видом отдал палку, и напряжение в комнате разрядилось.

– Драться надо кулаками, – выкрикнул кто-то. – Хотите драться, выходите во двор.

– Молчать! – взревел Цербер. – Никакой драки не будет. И нечего лезть с идиотскими советами! Эти два болвана чуть не убили друг друга, а вы тут все только зенки пялили.

Он обвел комнату воинственным взглядом, и все как один опустили глаза.

– А что до вас, – он снова повернулся к Блуму и Маджио, – не доросли еще воевать. Воюют мужчины, а не младенцы. Ведете себя как дети, значит, и разговор с вами как с детьми.

Все молчали.

– Навоеваться еще успеете. Так навоюетесь, что сами не рады будете. И очень скоро. Вот когда снайпер начнет вам над ухом сажать в дерево пулю за пулей, тогда и говорите, что вы вояки. Тогда, может, и поверю. А то, понимаешь, развоевались, – он фыркнул. – Вояки!

Все молчали.

– Капрал Миллер, заберите у этого младенца штык и спрячьте, – распорядился Цербер. – Он до таких игрушек еще не дорос. Отведите Блума к его койке, посадите там и смотрите, чтобы не убежал. И пусть сидит лицом к стенке – ребенка надо наказать. Раз он не умеет себя вести, никуда его не пускать. Если попросится в уборную, пойдете вместе с ним и проследите, чтобы потом вернулся на место. И не забудьте застегнуть ему штаны. Пруит, второго младенца я поручаю тебе. Маджио наказать точно так же, как Блума. До конца перерыва оба будут сидеть здесь. И чтоб никто с ними не разговаривал. Придется, кажется, завести в этой роте специальную скамейку для непослушных детей. Если они начнут вам дерзить, доложите мне. Взрослых за такие номера отдают под трибунал. Но вы еще молокососы, и это единственное, что меня удерживает. Ладно, с ними разобрались, – сказал он. – Никого больше наказывать не надо? Тогда прекратите этот детский визг на лужайке и дайте мамочке часок поспать.

Он повернулся и с брезгливым лицом вышел из комнаты, не дожидаясь, когда его распоряжения будут выполнены. Солдаты, как им было велено, молча разошлись. Маджио сидел в одном углу. Блум – в другом, в спальне вновь все затихло, и никто не догадывался, что Цербер лежит в своей комнате с пересохшим от волнения ртом, вытирает со лба холодный пот и усилием воли запрещает себе подняться с койки, хотя изнемогает от жажды; надо потерпеть десять минут, потом он встанет и пройдет через спальню отделения к бачку с питьевой водой.

– А ведь он прав, – шепнул Маджио Пруиту. – Я про Цербера. Знаешь, а он отличный мужик.

– Знаю, – так же шепотом ответил Пруит. – Он мог запросто упечь вас обоих в тюрягу. Другой бы обязательно вас засадил.

– А я правда ни разу не видел покойника, – продолжал шептать Маджио. – Только когда моего деда хоронили. Я тогда маленький был. Когда увидел его в гробу, мне худо стало.

– Я-то трупы много раз видел. И пусть Цербер не свистит. Я их насмотрелся. Главное – привыкнуть, тогда не действует. Все равно как дохлые собаки.

– А на меня дохлые собаки тоже действуют, – прошептал Маджио. – Что-то, наверно, я не так сделал. Только не знаю что. Не молчать же мне было, когда этот жлоб такое выдал!

– Могу сказать, что ты не так сделал. Надо было сильнее его треснуть, чтобы он вырубился. Если бы потерял сознание, в бутылку бы уже не полез. Может, потом бы распсиховался, но и то сомневаюсь.

– Да ты что! – шепотом возразил Маджио. – Я и так со всей силы ударил. У него башка чугунная.

– Лично я тоже так думаю. Если он еще раз на меня потянет, буду бить, но не по голове.

– Знаешь, а все-таки хорошо, что Цербер нас разнял. Я даже рад.

– Я тоже.

И так они сидели, пока сквозь москитные сетки не ворвался со двора пронзительный свисток, зовущий кухонный наряд снова на работу. Тогда они поднялись с коек и пошли вниз, молча, по одному. Весь вечер они проработали, почти не разговаривая друг с другом, не было ни привычной задиристой перебранки, ни грубых шуток. Даже Блума в кои веки не тянуло на треп. Может быть, он все еще пытался осмыслить неожиданный поворот в недавних событиях и понять, задета его гордость или нет.

Угрюмое молчание наряда заметил даже Старк. Подойдя к Пруиту, он спросил, в чем дело, отчего вдруг такое глубокое уныние. Пруит рассказал, хотя было ясно, что Старк и без того знает, наверняка кто-нибудь, как всегда, сразу же побежал с новостями на кухню, и сейчас Старк лишь сверяет версии, потому что, как все добросовестные полицейские и сержанты, инстинктивно стремится получить информацию из первых рук. Но Пруиту было приятно, что Старк решил обратиться именно к нему, хотя после того, что Старк сделал для него сегодня утром, он бы и сам ему все рассказал.

– Может, будет этому подонку уроком, чтоб не зарывался, – сказал Старк.

– Такого ничем не проймешь.

– Пожалуй, ты прав. Им хоть кол на голове теши. Они все думают, они избранный народ. Я евреев не люблю, я тебе говорил? Но этот, кажется, выбьется в начальники. Я слышал, Хомс в апреле отправляет его в сержантскую школу. Так что скоро будет капралом. Как только он получит нашивки, вы с Анджело хлебнете.

– Ничего, не захлебнемся.

– Конечно. Хороший солдат все вынесет, – поддразнил его Старк.

– Ладно тебе. Будущий капрал – подумаешь! Тут и повыше начальники обо мне не забывают. Все хотят запугать, чтобы я в бокс вернулся. И ни хрена у них не выходит.

– Это точно. Такого, как ты, разве запугаешь.

– Смейся, смейся. И все равно нельзя же, чтоб любой хмырь вертел тобой, как ему втемяшится.

– Это уж точно, нельзя.

– Можешь смеяться, а я действительно так считаю. Почему же я не могу об этом сказать? Ты не думай, я цену себе не набиваю.

– Знаю. Я только никак не пойму, зачем некоторые нарочно лезут на рожон.

– Я не лезу.

– Это тебе так кажется. А им кажется, что лезешь.

– Я просто хочу, чтоб меня оставили в покое.

– И не жди, – сказал Старк. – В наше время никого в покое не оставят.

Он сел на стол возле мойки, вынул из кармана кисет с «Голден Грейн», отделил листок от пачки папиросной бумаги, зубами развязал кисет и осторожно, очень сосредоточенно насыпал немного табаку на изогнувшуюся желобом бумажку.

– Передохни чуток, – просто оказал он. – Сейчас спешить некуда. – Потом спросил: – Слушай, а ты бы не хотел работать у меня на кухне?

– На кухне? – переспросил Пруит и отложил скребок. – У тебя? Готовить, что ли?

– А что же еще? – Не поднимая глаз, Старк протянул ему кисет.

– Спасибо. – Пруит взял кисет. – Даже не знаю. Никогда об этом не думал.

– Ты мне нравишься. – Старк сосредоточенно разравнивал пальцем табак, чтобы самокрутка не получилась посредине пузатой, а на концах тонкой. – Дожди скоро кончатся, роту начнут гонять на полевые. Ты, думаю, сам понимаешь, каково тебе будет, они все на тебя навалятся: Айк Галович, Уилсон с Хендерсоном, а заодно и Лысый Доум, и Динамит, и вся их боксерская шобла. А там и ротный чемпионат не за горами. Или, может, ты передумаешь и будешь выступать?

– Тебе что, хочется, чтобы я рассказал, почему бросил бокс?

– Ничего мне не хочется. Я уже про это наслушался. Старый Айк только об этом и говорит. Переберешься ко мне на кухню, никто тебя больше не тронет.

– Я в защитниках не нуждаюсь.

– Ты не думай, что я тебя пожалел, – сказал Старк сухо и раздельно, без всяких колебаний. – Я на кухне благотворительностью не занимаюсь. Будешь плохо работать, долго у меня не задержишься. Если бы я не был в тебе уверен, не предложил бы.

– Мне никогда особенно не нравилось быть привязанным к казарме, – медленно сказал Пруит. Старк говорил с ним вполне серьезно, Пруит это видел и мысленно представлял себе, как отлично ему бы работалось под началом такого человека. Вождь Чоут тоже хороший парень, но в этой роте отделениями командуют не капралы, а помощники командиров взводов, не умеющие связать двух слов по-английски. А Старк командует кухней сам.

• Предыдущая
• 55/231
• Следующая