Skinова печать - Алов Сергей - Страница 53

Сыщик осторожно толкнул дверь администраторской и поднялся по лестнице наверх. Выбитая взрывом дверь комнаты администратора валялась на полу. Крюков, а за ним и Алан, вошли в кабинет Мусы. Следы погрома смешались здесь с последствиями взрыва. В воздухе стоял кисло-терпкий запах.

Сыщик сразу же обратил внимание на разбросанные на полу тела. Одно из них принадлежало недавно хозяину рынка и наркоторговцу Мусе. Сыщик едва не споткнулся о него при входе в комнату.

— Ни к чему не прикасайся, — предостерег он Алана.

— Я, между прочим, такой же мент, как и ты, — обиделся тот. — Не вчера с гор спустился.

В углу кабинета, возле вывороченного наизнанку стенного шкафа в луже собственной крови лежал террорист-экстремист, он же антифашист Санчес. Но опера больше всего заинтересовало третье тело. Сыщик хорошо знал его при жизни, как и двоих предыдущих. Это был Хорст.

— Оригинально, — заметил Крюков. — Раньше я всюду находил документы этого парня. А теперь вот и самого найти сподобился. Вот уж подбросили так подбросили.

За его спиной в удивлении застыл Алан.

Часом раньше Хорст, еще полный сил и жизни, выходил из спортзала после тренировки в окружении соратников по движению. Неожиданно прямо рядом с ними затормозила машина, и высунувшийся из окна брюнет, в котором Хорст узнал забинтованного Ибрагима, заорал:

— Эй, фашисты проклятый! От Мусы привет, подарка получай!

Хотя и без привета было ясно, чья это машина. И отцы, и деды Мусы признавали только два вида транспорта, достойных мужчины — горячий конь и черная «Волга». Сам Муса с раннего детства даже на горшок, и то на черной «Волге» ездил. И здесь, во враждебном ему мире чужаков, черная «Волга» была ему чем-то теплым и близким, вроде очага родной сакли. Поэтому и он сам, и его люди игнорировали иномарки и ездили исключительно на черных «волгах». Кто-то, например Муса, на новой, выпущенной Горьковским автозаводом всего в десяти опытных экземплярах, а кто-то, вот как сейчас Ибрагим, на старой и раздолбанной.

Ибрагим бросил к ногам политических противников большой черный пакет. Пакет с глухим стуком ударился об асфальт и остался лежать. Машина тут же сорвалась с места и исчезла вдали.

Сначала Хорст и его товарищи инстинктивно отскочили в стороны от подозрительного «подарка». Но тот не взрывался, да и на вид не казался опасным. Он напоминал, скорее всего, мешок с капустой. С парой больших капустных кочанов. Один из скинов опасливо приблизился к пакету, наклонился и приоткрыл его двумя пальцами. Выражение интереса на его лице сменилось изумлением, потом застыло маской ужаса. Продолжалось это недолго. Выпустив край пакета, парень издал нечленораздельный звук, отлетел в сторону, словно отброшенный невидимой пружиной, и принялся блевать прямо посреди тротуара.

Остальные замерли, глядя не на пакет, а на него.

— Что за базар?! — раздалось у них за спиной.

Из дверей спортзала показался Шварц. Его окружала свита из новых, незнакомых Хорсту пацанов. Возглавлял охрану Дыня. Он подобострастно заглянул в глаза своему шефу, молча засеменил к пакету и поднял его. Раскрыл и заглянул внутрь. Его рот расплылся в глумливой ухмылке.

— Во, глядите!

Он широко распахнул пакет и продемонстрировал остальным его содержимое. Предметами, похожими на пару капустных кочанов, оказались человеческие головы. Одна — Игната, другая — Ваньши Ботаника.

Кто-то побледнел, кому-то резко захотелось проблеваться. Но на лице Шварца не дрогнула ни одна морщинка. Оно было мрачным и торжественным.

— Ну, вот и дождались, — изрек он. — Черные оборзели вконец, режут наших братьев среди бела дня!

Шварц как будто забыл, что Ботаника из числа братьев исключили с позором и предали ритуальной смерти. Он продолжал:

— Наша месть должна быть страшной и молниеносной. Объявляю общий сбор. От рынка этого ублюдка — Мусы — не должно остаться камня на камне! А это, — он повелевающим жестом указал на пакет, — спрячьте. Если менты пронюхают, они будут на рынке раньше нас. У Мусы все схвачено. Вперед!

Те, у кого были мобильники, принялись названивать, собирая по тревоге бойцов. Шварц отошел в сторону. Хорст едва протолкался к нему сквозь ряды охранников.

— Ты думаешь, это Муса? — спросил он.

— А кто? — взгляд Шварца прожег его насквозь.

«Странно, — подумал Хорст, — Шварц ни черной «волги» не видел, ни «привета» не слышал, а уже в курсе дела. Откуда бы у него такая осведомленность?»

— Это был Ибрагим, — твердо сказал Хорст. — Я его хорошо знаю, сам ему руки-ноги ломал. Ибрагим — человек Анвара, а не Мусы.

— Сначала разберемся с Мусой, а потом и других чурбанов в стойло загоним! — стоял на своем Шварц.

Ему нельзя было отказать в логике. По крайней мере, кроме Хорста, никто другой не усомнился в верности указанного курса. Хорст тоже не стал больше спорить, а отошел к основной группе бойцов. Все были возбуждены и находились в состоянии веселой ярости.

— Встречаемся через полчаса возле рынка! — распорядился Шварц, и толпа с гомоном двинулась по улице, пугая встречных прохожих.

Хорст пошел вместе со всеми. Но Шварцу его поведение все равно не понравилось. Кивком он указал на Хорста Дыне. Тот снова понял шефа без слов и направился следом за Хорстом и остальными.

Спустя полчаса возле главных ворот рынка скопилась внушительная толпа, человек пятьдесят, а то и больше, преимущественно бритоголовых. Но встречались и обладатели короткой стрижки — «ботвы кирпичом». По сигналу Шварца бойцы лавиной устремились громить торговые площади. Хорст присутствовал при погроме, но участия в нем не принимал. Он искал Ибрагима, хотя и понимал, что тот вряд ли будет сидеть и дожидаться возмездия.

Из-за контейнера прямо на Хорста вылетел охранник в черной униформе. В руке он сжимал резиновую дубинку — тонфу. Он размахнулся и обрушил удар на Хорста. Тот увернулся, подбил ногу охранника под колено и добавил ему локтем в голову. Охранник выронил дубинку и кубарем закатился в грязь под прилавок.

И тут внутри двухэтажного административного домика что-то грохнуло. Хорст определил это как несильный взрыв. Он бросился в дом. Наверх вела лестница, и он, прыгая через две ступеньки, поднялся на второй этаж. Здесь он увидел малоприятную картину: трупы Мусы и Санчеса, вонь, гарь. Лишь на миг Хорст утратил привычную бдительность, но и этого оказалось достаточно. Налетевший Дыня ударил его обрезком трубы. Хорст попытался увернуться. Удар прошел вскользь, но все же достиг своей цели.

«И как только такая туша смогла незаметно прокрасться по лестнице?» — подумал Хорст, теряя сознание.

Когда сознание вернулось, первое, что ощутил Хорст, была саднящая острая боль над верхней губой. Хорст постарался открыть глаза. Перед глазами маячили двое. Один, смутно знакомый, с противной рожей, давил со всей дури ногтем ему под нос и приговаривал:

— Ну, оживай! Как там говорится? Бери постель свою и ходи! Ожил? С возвращением! Узнал меня? Давай, вспоминай! Меня зовут Крюк, опер Крюк, — потом указал на второго. — А это Алан. Повтори!

— К-крюк… Ал-лан… — слегка запинаясь, непослушными губами с трудом произнес Хорст.

— Ну вот, порядок. Мы его не потеряли. Так и запишем — разум восстановлен почти полностью, — с удовлетворением сказал Крюков. — Теперь выясним — что у нас болит?

Хорст осторожно потрогал затылок. Под пальцами обнаружилось что-то липкое.

— Голова…

— Фигня, — успокоил его сыщик. — У тебя там легкий двойной перелом затылочной кости со смещением. Кость не мозговая, так что ничего страшного.

— А липкое — это что?

— Это тебе голуби на макушку наделали. Ничего, солдат, жить будешь, воевать будешь. Вот только с потомством…

— А что такое? — Хорст, испугавшись не на шутку, сел и забыл о разламывающей голову боли.

Крюков успокаивающе положил ему руку на плечо.

— Ты только не волнуйся. Я боюсь, дети у тебя будут такими же дураками, как и ты сам. Ладно, хватит сачка давить. Чего в грязи разлегся? Поднимайся и поехали. Больничный все равно не получишь.