Рыцарь без позывного. Том 3 (СИ) - "Бебель" - Страница 52

— Та что мне, штраф с нее трясти али в колодки тащить? Проклятые ведьмы... Будто деревянная!

— Ладно, отставить жалоб — помоги лучше. Вытащим ее в коллектор, свяжем чем покрепче, а уж потом...

Слова потонули в пронзительном писке выгорающей электроники. Едва я коснулся плеча безмолвной истуканши, как ее лицо перекосило в неестественно сильной судороге. Треск из трубы оборвался сперва писком, а затем полной тишиной, прерываемой лишь гулким щелканьем и странным хрустом.

Покрытая тканевыми кармашками кожаная куртка, отчаянно трещала по швам, не в силах сдержать стремительную деформацию девичьего тела. С каждым ударом сердца, ночная фея теряла свой прежний облик, приобретая иные формы. Становясь все выше и выше, задевая искривленным затылком потолок, и скрипя ширящимися плечами об узкие стены, тварь стремительно теряла девичий облик являя нечто противоестественное. Рвущаяся одежда сменялась гладкой кожей, которая уступала место причудливым, но до боли знакомым узорам зеленого пикселя.

Ощущая, как боль в затылке все разрастается, я игнорировал призывы сотника сваливать отсюда к чертовой матери. Мне никак не удавалось отвести взгляда от изуродованного лица, нависшего у самого потолка и буравящего меня взглядом, полным немой укоризны.

Красивое юношеское лицо, испорченное полоской обугленной плоти, разделяющей смуглую кожу и почерневшие ошметки черепа. Глаза, губы, шрамы... Неестественность и чужеродность сквозила из каждой черты лица побуждая мое сознание отчаянно вопить о подделке, но истеричный писк мертвой рации заглушал любые доводы разума.

Непрекращающихся судороги, бегущие по деформированному и неестественно огромному мужскому телу то и дело перекашивали хорошо знакомое лицо в вспышке ненависти и осуждения.

Разверзнув тонкие губы и явив ужасающе глубокую пасть, «микрофонщик» издал невыносимый вопль, перемежающийся треском статики, сквозь который всплывали давно позабытые крики, мат и приказы о немедленной эвакуации. И едва-едва пробивающийся сквозь электронную какофонию, безразличный электронный голос, отсчитывающий последние секунды.

Безумие. Натуральное безумие. Может я просто кукухой поехал да лежу в каком-нибудь военном госпитале, дегустируя барбитуру с ложечки и впечатляя санитаров коричневыми узорами на мягких стенах своей палаты? Хочется верить. Правда, очень хочется.

Но увы, реальность на то и реальность, что она не исчезает, если про нее забыть.

Прижимаясь спиной к притихшей трубе, из которой более не доносилось ни единого звука, я матерился вполголоса, не в силах оторвать взгляда от бездонной глотки «микрофонщика». Хрип статики и случайный набор искаженных радиопередач, издаваемые паранормальной карикатурой на живое существо, отзывались резкой болью в затылке. Деформированное тело и перекрученные конечности неестественно крупного создания заставляли лоб покрываться испариной, а колени предательски дрожать.

И черт бы с ними, с размерами и пастью, но лицо! Лицо же, мать его! Из тысячи узнал бы эту рожу сопливую! Да, глаза не на одном уровне, нос больно острый, к тому же и пальцы на руках черти как понатыканы, но это точно он! Вернее, нечто, что нацепило его личину. Пусть и очень карикатурную личину. Похоже не на человека, а на мазню художника-абстракциониста или образ из лихорадочного сна.

В голове возникла картина тоннеля, заваленного крысиными трупами. Сумасшедшая догадка показалась на удивление правдоподобной — уж не так ли грызуны себе людей представляют? Не такими ли их мелкие глазки видят нас? Громадными, неуклюжими, неестественными, и донельзя страшными? Правда, какого хрена у него рожа-то от микрофонщика? Это из-за того что я прервал «сеанс связи» между трубой и кровосоской? Типа как с радиопомехами?

Не, бред полный — точно кукухой двинулся. Впрочем, от этой гребанной магии всего можно ожидать, а других объяснений у меня нет.

Попытки рационализировать сверхъестественное, оборвались звучным треском ломающихся костей. Потусторонний истукан, еще секунду назад не предпринимавший никаких действий, начал неуклюже сгибаться, натужно стараясь достать своей гротескной пастью до моей головы. И чем ближе опускалась черная бездна, тем сильнее из-под пиксельной шкуры наружу пробивались покрытые гнилой жижей загнутые ребра. Очевидно, к своим анатомическим «особенностям» тварь оказалась готова не больше моего.

Решив, что стоять и дожидаться путевки в ад можно и в более гламурных местах, я воспользовался неповоротливостью «микрофонщика» и проскочил между его непропорциональными ногами. Но вместо заветного тоннеля, перепуганной рожи сотника, и приказа о немедленном отступлении мой путь оборвался огромной семипалой ладонью и треском ребер. На этот раз — моих собственных.

Здоровенная трехсуставная лапа, вывернутая к спине существа, крепко стиснула меня в охапке, вынуждая беспомощно дергать ногами над полом. Щелкая костями и хрипя черной пастью, тварь начала скрипуче выворачивать локти, поднимая меня все выше к потолку и ближе к своей аномально бездонной глотке.

Знакомству с черной пропастью помешали отблеск полированной стали и трехэтажная ругань. С воплем в котором смешались отчаянная решимость и нескрываемый страх, рыжий великан рубанул коротким клинком по щелкающему локтю. Затем еще раз, и еще...

Оказавшись на холодной каменной кладке и, кривясь от боли в ребрах, я шумно вобрал в себя затхлый воздух подземелья, брезгливо покосившись на срубленную клешню, рухнувшую рядом. Каким бы идиотом и говнюком не являлся сотник, сколько бы проблем он всем не доставил, но в силе ему не откажешь, это точно.

Как и в смелости.

Вместо того, чтобы, как любой нормальный человек, броситься наутек и позвонить в полицию или инквизицию, этот псих, похоже, всерьез вознамерился зарубить ходячую кунсткамеру самостоятельно. Снеся уродливую конечность исполина, словно ветку, сотник не ослабил натиск, продолжив колошматить клинком по зигзагообразной спине потусторонней мрази.

Даже когда «микрофонщик» наконец захлопнул пасть, и неловко чиркнув плечами по стенам, развернул туловище, будто танковую башню — рыжий и не подумал отступать. Пригнувшись от просвистевшей над головой клешни и, подрезав ногу, похожую на один огромный кирзач, северянин проскочил ко мне:

— Та подымайся же! Не на банной лавке! — под треск мехового воротника да натужный рык, рыжий великан рывком вышвырнул меня из тупика.

Почувствовав хорошо знакомый вкус родной крови во рту, и сплюнув осколок зуба, я обнаружил над собой широченную спину, усеянную пробивающимися ребрами, словно бочка гвоздями.

Отгоняя ассоциации со скотобойней и «детскими играми», я едва успел заметить, как спина оборотилась ополовиненным лицом с пустыми, но невероятно пронзительными глазами, полными безмолвного осуждения. Наверное, именно так на меня и смотрел бы настоящий микрофонщик, окажись он здесь.

Истошный треск ломающихся костей на мгновение заглушил писк рации в моей голове, позволяя среагировать вовремя — отвратительно черная нога с грохотом опустилась на место, где еще мгновение назад находилась моя грудь.

Отплевавшись со слетевшей со стен пыли и проигнорировав каменную крошку, ливнем сошедшую с потолка, я вновь закувыркался в сторону, бесповоротно разбивая свечной фонарь и уходя от второго «кирзача». Похоже, сотник и его короткий северный меч, волновали мутанта куда меньше безоружного лейтенанта, отчаянно катающегося по полу.

С каждым разом, вздутые «копыта» твари громыхали тем ближе и расторопнее, чем реже и тише трещали перекрученные кости. Похоже, «новорожденный» потихоньку осваивался, привыкая к своей экзотической физиологии, с каждым движением становясь все быстрее и опаснее.

Вдруг тварь отступила, отпрянув спиной к трубе и давая мне драгоценное время, чтобы подняться. Вспыхнувшее облегчение вперемешку с надеждой улетучилось при виде обломанного клинка, тускло блеснувшего под трепыхающегося «кирзача» монстра — поломав оружие об изогнутую ногу, сотник не нашел ничего лучше, кроме как ухватить демона голыми руками, тщетно пытаясь лишить его равновесия.