Дядя самых честных правил 2 (СИ) - Горбов Александр Михайлович - Страница 29

— Настасья Филипповна, послушайте…

Я встал и прошёлся по комнате, подбирая слова.

— Не знаю и не хочу даже спрашивать, что произошло между дядей, княгиней и вами. Догадываюсь, но не буду любопытствовать — дело давнее и совершенно не моё.

Ключница хмурилась, но внимательно слушала.

— Когда кто-то уходит, остаются только воспоминания. Плохие забываются, а хорошие живут с нами очень и очень долго. Остаются люди, с которыми у нас общая память. С ними у нас есть возможность вспомнить, поговорить, будто они ниточки, связывающие нас с ушедшим.

Настасья Филипповна смотрела исподлобья, но не прерывала меня.

— У вас осталась память о дяде, вещи, этот дом, парк, безделушки. А у княгини, боюсь, только эти письма. Пусть вы не ладили в прошлом, но сейчас было бы жестоко лишать её этой малости. Это ведь просто память, быть может, о самом дорогом человеке. Думаю, там за чертой, его тень будет благодарна, что его вспомнят лишний раз.

— Я поняла тебя, — вздохнула Настасья Филипповна, — найду тебе письма. Может, и сама княгине напишу, мне есть что ей сказать.

Она помолчала минутку и спросила:

— Костя, ты же такой молодой, а говоришь ровно как Василий Фёдорович. Как так получается, а?

Ответить было нечего, и я развёл руками.

— Пойду спать, — ключница встала, чмокнула меня в лоб и перекрестила. — Хорошо, что ты приехал. Без тебя усадьба словно осиротевшая была. Спокойной ночи, Костенька.

— Спокойной ночи, Настасья Филипповна.

Я тоже пошёл спать. Поднялся на второй этаж и обнаружил приятный сюрприз — возле двери в мою спальню стояла Таня.

Едва я закрыл дверь в спальню, Таня прильнула ко мне, с жадностью целуя в губы. Одной рукой обняла, а другой потянулась и повернула ключ в замке. Отстранилась, сделав шаг назад, выдернула ленту из косы и тряхнула головой, распуская волосы.

— Константин Платонович, — она снова прижалась ко мне, — я так соскучилась…

Я подхватил её на руки, чувствуя, как колотится у девушки сердце.

— И я тоже, Таня, я тоже.

Разбросав одежду по полу, мы рухнули на постель и уже без слов доказывали, кто больше скучал.

Только поздно ночью, когда сил уже не осталось, я спросил Таню:

— Понравилось быть дворянкой?

— Ой, Константин Платонович, так интересно было!

— Расскажи.

— Красиво очень. Наряды у всех, будто каждый ымператор. Танцы смешные! Как журавли по болоту ходят.

Я рассмеялся.

— Да, похоже.

— Шампанское не понравилось, — вздохнула девушка, — вы меня вкуснее угощали. А графья эти такие же, как наши мужики в деревне.

— Неожиданное заявление. Это чем они похожи?

— Обходительные все, улыбаются, ласковые слова говорят, а сами только и думают, как на сеновал затащить. И пьют точно так же. Только что песен не поют и драться не лезут.

Я чуть не расхохотался в голос. Лезут, ещё как лезут! После каждого бала по нескольку дуэлей случается. А так всё очень точно подмечено.

— Люди везде одинаковы, — я поцеловал девушку. — Даже если манеры разные, страсти ничем не отличаются. Что в деревне, что в Муроме, что в Париже.

— Да-а-а? — Таня искренне удивилась. — И в Парижах тоже?!

— Ага, и там точно так же себя ведут.

Она покачала головой.

— Если бы кто другой сказал, ни за что бы не поверила, — она вздохнула. — И всё равно на Парижу хочется посмотреть, как там люди живут, да на короля хранцузского.

— Зачем? Он старый уже, некрасивый.

— Всё одно интересно. Это ведь король!

— И что? Думаешь, у него два носа или пять глаз? Такой же человек, самый обычный.

Таня посмотрела на меня осуждающим взглядом.

— Константин Платонович, нехорошо так говорить. Самые обычные королями не бывают. Эдак вы матушку-императрицу тоже простой бабой назовёте. От таких слов и до бунта недалеко, а от него незнатным людям только разорение да горе.

Я обнял Таньку и потрепал её по голове. Эх, девочка моя, знала бы ты, насколько права. В других местах и временах именно так всё и происходило. А здесь с Талантами у дворян всё по-другому может обернуться, и неизвестно, где хуже получится.

— Шучу, Тань, конечно, король необычный. Толстый, что и втроём не обхватишь, разговаривает не по-нашему, на злате-серебре ест-пьёт, а в уборную ходит со свитой.

Девушка захихикала.

— Ой, тоже скажете.

Впрочем, от мыслей о королях и Париже у меня было чем её отвлечь.

Просыпаться от воды, льющейся на лицо, — малоприятное событие. Я фыркнул, открыл глаза и хотел было сесть. Ага, как же! Прямо перед моим лицом маячил кончик остро заточенного кинжала.

— Плохо, — голос Диего сочился ядовитой насмешкой, — ты совершенно не боец, Констан. Почему твой Талант спит вместе с тобой, а не сторожит комнату? Ты не проживёшь и года, если будешь таким беспечным.

Испанка спрятала оружие и махнула рукой.

— Вставай, проведём занятие прямо сейчас.

— И тебе доброе утро, Диего. Отвернись, я оденусь.

Она презрительно фыркнула.

— Думаешь смутить меня пижамой, мальчик?

Ну и ладно, моё дело предупредить. Вот только никакой пижамы у меня нет, а после ночных “разговоров” я заснул совсем без ничего.

Стоило мне откинуть одеяло, испанка удивлённо подняла одну бровь. Опустила взгляд ниже и вскинула вторую.

— В принципе, — она кашлянула, — я и не такое видела.

Резко развернувшись, она пошла к двери, бросив на ходу:

— Жду тебя внизу.

Я усмехнулся, когда она чуть сильнее, чем нужно, хлопнула дверью, и стал одеваться.

К месту тренировок у камней мы пришли до рассвета. Солнце ещё не встало над лесом, но даже в светлых сумерках было видно — осень на пороге. Листва на деревьях начала желтеть, а утренняя прохлада пробиралась под одежду совсем не по-летнему.

— Замёрз? — усмехнулась Диего. — Ничего, сейчас согреешься.

И без предупреждения метнула в меня огненный всполох. В ответ я взвинтил Талант и прикрылся щитом. Почти автоматически, не задумываясь над действиями.

Анубис такому обращению возмутился и взвизгнул, как пёс, которому наступили на хвост. И тут же “рявкнул” в испанку облаком ледяных игл. Вот тебе, злая тётя!

Минут двадцать мы перекидывались ударами — всполохи, иглы, “злой дождь”, “серая хмарь”, “чёртова плешь”, “седой косарь”. Диего подпалила мне рукав камзола, а я в ответ наждачкой “злого дождя” раскровил ей кожу на скуле.

— Всё, хватит! — скомандовала испанка и, поморщившись, провела пальцами по щеке. — Merde, не думала, что ты меня достанешь.

— Стараюсь, — я церемонно поклонился.

Она чуть заметно усмехнулась.

— Призыв Таланта, садись и отрабатывай. Не менее тридцати раз.

Анубис недовольно заворчал — ему категорически не нравилось это упражнение. А кому понравится, когда тебя гоняют туда-сюда? К тому же тренировка повышала мой контроль над Талантом. Но спорить Анубис не стал, он постепенно привыкал к послушанию и твёрдой руке.

Стоило мне сделать призыв, как Диего заставила меня “носить воду” — простой экзерсис, когда требовалось зачерпывать чистую силу и выливать в пространство. Несмотря на элементарность, упражнение требовало немалой концентрации. Так что я уселся на камень, поджав ноги, закрыл глаза и потянулся к Таланту.

Я сделал пять “ходок” и недовольно потыкал Анубиса. Где сила, дружок? Кто у нас обожрался “красной ртути” так, что сутки спал? И где, я спрашиваю, новая мощь? Если она и подросла, то совсем чуть-чуть, на десятину, не больше. Куда остальное дел, зараза?

Анубис заворочался, уходя от ответа. Попытался нырнуть глубже, но я поймал его за “хвост” и стал трясти. Нет уж, отвечай, гад! Я, значит, стараюсь, лезу в сырой могильник, добываю, рискуя жизнью, а он прячет. Где сила, я спрашиваю?