Чародей и Дурак - Джонс Джулия - Страница 65

• Предыдущая
• 65/130
• Следующая

— Ну так выпьем за мою настырность, — с озорной усмешкой ответил Джек. — И за ваше знание моря.

— За море, — чокнулся с ним капитан.

Оба выпили до дна, и Квейн грохнул стаканом о стол.

— А-а. Каждый раз кровь быстрее бежит по жилам. — Он откинулся на стуле, просмаковал выпитое и только тогда продолжил: — Тот первый раз, когда я подошел к Ларну, едва не лишил меня моей должности. Было это больше тридцати лет назад. Я шел на большом торговом корабле «Благодатный бриз» — четыре мачты было на нем и команды человек сорок. Первый раз я шел на судне кормчим и трясся, точно медуза. Теперь, вспоминая об этом, я удивляюсь, как это меня вообще подпустили к рулю. Но в Рорне как раз тогда начался расцвет, и торговцы брали любого, кто мог отличить нос от кормы.

Мы должны были идти вдоль берега в Тулей, выгрузить там шелковые нитки для их вышивальщиц и взять груз рыбы и моллюсков. Но как только «Благодатный бриз» покинул гавань, все пошло не так. Задул ветер с северо-востока — что само по себе уже странно, но странности на этом не кончились: компас начал чудить — он то вертелся как волчок, то застывал намертво, словно ржавый якорь. Потом поднялась буря...

Капитан Квейн покачал головой. «Чудаки-рыбаки» раскачивались вовсю. Снаружи слышался шум крепнущего ветра.

— Страшная буря — и сорвалась внезапно, откуда ни возьмись. Волны били в фордек, и в трюме открылась течь. Паруса сорвало с мачт, и трех человек смыло за борт. Буря длилась три дня — а когда она кончилась, я не лучше корабельного кота знал, где мы находимся.

Джек, слушая капитана, держался за стол, чтобы не слететь со стула. Вся каюта скрипела, а стаканы, книги и инструменты ездили по полкам, огражденным деревянными бортами. Лампа, висящая на стене, раскачивалась, словно подгулявший танцор.

Квейн, спокойный как всегда, продолжал свой рассказ, вскоре целиком поглотивший внимание Джека.

— Взял я тогда подзорную трубу и стал глядеть окрест. На горизонте увидел скалистый островок. Не найдя его на карте, я обратился к капитану. А он посмотрел сам и говорит: это, мол, остров Ларн, и лучше нам убраться отсюда поскорее, покуда мы не попали в лапы к самому дьяволу. Я развернул корабль мигом, словно лодочку, — нет никого суевернее, чем моряк в открытом море. Как только мы повернули обратно, я снова поглядел в трубу — и увидел ее.

— Кого?

— Девушку с Ларна. Она плыла в челноке без паруса и весел. Я сразу понял, что дело с ней неладно, ибо она лежала на дне без движения. Тогда я снова повернул «Благодатный бриз». Капитан стал клясть меня на чем свет стоит, и мы поругались. Он не хотел брать девушку на борт. Говорил, что она принесет нам несчастье и навлечет на нас проклятие. Тогда я говорю: это, мол, не случайно, что «Благодатный бриз» сбился с курса, — сама судьба предназначила нам спасти эту девушку. В спор вступила вся команда, и капитану ничего не осталось, кроме как согласиться. Моряцкое суеверие действует по-разному — мне удалось убедить матросов, что прокляты мы будем как раз в том случае, если оставим девушку на верную смерть.

Буря снаружи набирала силу. Джек слышал, как перекликаются матросы сквозь рев ветра.

— Бедняжка была еле жива, когда мы до нее добрались. В челноке не было ни пищи, ни воды, ни запасной одежды. Девушка горела в жару и бредила, вновь и вновь выкрикивая какое-то мужское имя. Но как же она была хороша! Тоненькая, с длинными темными волосами. На корабле все в нее влюбились — и капитан в том числе. Мы горели желанием ее вылечить. Мы урезали свои порции, и кок готовил ей особый бульон, а капитан пожертвовал своим заветным элем. Я же ходил за ней день и ночь.

Она оправилась от своей горячки в тот день, когда мы причалили в Рорне. Я спросил ее, зачем она отплыла с Ларна в утлом челноке, — и знаешь, что она ответила?

— Что?

— Она сказала: «Пожалуйста, не вынуждайте меня говорить неправду. То, что произошло на Ларне, останется между Богом, жрецами и мной».

Лампа качалась, бросая тени на лицо капитана. Все колыхалось в лад с бурей: стол, стулья и ром, но сердце Джека билось быстрее.

— А как по-вашему — зачем она уплыла с острова?

— Она спасалась бегством.

Капитан окинул Джека испытующим взглядом и снова обратился к своему стакану. Некоторое время оба молчали.

Потом раздался оглушительный треск, и корабль резко накренился влево. Все предметы на столе с размаху врезались в ограждающие борта, а свернутые рулоном карты посыпались на пол. Лампа грохнулась о стену, полыхнув ярким пламенем.

Капитан вскочил со стула:

— Мне пора наверх. Погаси огонь и ступай за мной.

— А ну-ка проснись сейчас же! Это просто неуважительно — спать в присутствии Старика.

Хвата трясли, тыкали, укоряли и наконец освободили от пут. Первым делом он пригладил волосы, а после потянулся за мешком. Мешок пропал. Хват, еще не продравший глаз, мучимый головной болью и негодующий, огляделся. А недурственно тут, однако. Яркий огонь, позолоченная мебель, а живых цветов столько, что хватило бы похоронить семью из четырех человек.

— Можешь почитать себя счастливцем, юноша, — сказал кто-то позади.

Хват обернулся и увидел сидящего в углу старичка, одетого хорошо, но просто и совершенно лысого. Догадываясь, зачем здесь очутился, Хват сказал:

— Знаете, сударь, я ничего не имею против таких, как вы, но сам до этих дел не охотник.

Старик расхохотался, и стоящий за его стулом человек присоединился к нему.

Хват присмотрелся как следует к этому второму, и в голове у него что-то щелкнуло: он узнал этого человека. Это был один из тех двоих, что доставили письмо Таулу в Брен. Что, бишь, он говорил, расталкивая Хвата? Что неуважительно спать в присутствии старика. Уж не с большой ли буквы пишется этот старик? Хват глотнул так, что мог бы протолкнуть в глотку целое яблоко. Он в резиденции Старика — и тот, кого он только что оскорбил, — не кто иной, как сам Старик!

— Мотылек, будь любезен, оставь нас одних, — сказал сей муж.

— Конечно, Старик. Мы с Заморышем подождем снаружи. — И Мотылек с поклоном удалился.

— Садись, — распорядился Старик, указав Хвату на стул у огня.

Хват повиновался — в присутствии главы рорнских воров лучше исполнять все, что тебе говорят.

— Красиво тут у вас, — одобрительно произнес он, разглядывая многочисленные вазы с цветами. — Трудновато, должно быть, обеспечивать такое разнообразие в это время года.

— Стараюсь как могу, — сухо улыбнулся Старик.

Хват пожалел о том, что мало смыслит в цветах — розу от репы с трудом отличает.

— И пахнут так славно. Очень украшают комнату.

— У всех свои маленькие слабости. Моя — это живые цветы, а твоя, как я слышал, — некий заблудший рыцарь.

Хват хотел ответить, но Старик не дал ему произнести ни слова и сам продолжал:

— Как я уже говорил, тебе весьма посчастливилось. Я мог бы приказать Мотыльку и Заморышу оглушить тебя — между тем тебя доставили сюда самым учтивым образом, с одним только мешком на голове.

— Да этот мешок чуть меня не убил! — Хват никому бы не позволил, хоть бы и самому Старику, называть удачей едва не приключившуюся с ним смерть от удушья. — Я лишился чувств, оттого что не мог дохнуть.

— Да, приятного в этом мало. — Старик улыбнулся опять, уже веселее. — Перейдем, однако, к делу. Я слышал, твой друг покинул город и отплыл на Ларн. Во всем, что касается его, я умываю руки. Он убил моего лучшего друга, и я, если желаю зваться человеком чести, должен по чести и поступать, не так ли?

Хват кивнул — тут Старик был прав.

— Поэтому я оказался перед выбором: предоставить событиям идти своим чередом — доставив письмо, я исполнил свой долг перед Бевлином, — или же сделать то немногое, что зависит от меня, чтобы продолжить дело мудреца.

Хват смекнул, что не сидел бы здесь, если бы Старик выбрал первое, но сохранил невинный вид: пусть Старик сам назовет свою цену.

— Я считаю, что мои обязанности перед Бевлином не исчерпываются доставкой письма. Много лет назад он спас мою дочь — без всякого чародейства, одними лекарствами. Дэйзи страдала красной горячкой, и все от нее отступились. Бевлин был в то время в Тулее, и я послал к нему голубя. Он прибыл в Рорн три дня спустя — до сих пор не знаю, как ему это удалось, — и спас мою милую Дэйзи. Потому-то я и велел привести тебя ко мне: я не считаю, что вернул этот долг полностью. — Старик подошел к очагу, взял из вазы над ним все красные цветы и бросил их в огонь. — Таула я никогда более не увижу и говорить с ним не стану, но я обманул бы себя, отказавшись признать, что Бевлин хотел бы, чтобы я помог рыцарю. Даже после того, что случилось. Потому-то я и велел доставить тебя сюда.

• Предыдущая
• 65/130
• Следующая