Чародей и Дурак - Джонс Джулия - Страница 68

• Предыдущая
• 68/130
• Следующая

Она слепила его и не давала дышать.

Он погружался вглубь вместе с лодкой. Море бурлило вокруг, все круша и ломая. Раздался тупой треск, и острая боль прошила голову. Джеку показалось, что Таул зовет его, а потом мрак поглотил все.

Зима в Рорне была лишь немного прохладнее, чем лето, но солнце в эту пору почему-то всегда светило ярче. То ли из-за ветра, делавшего воздух реже, то ли из-за водных кристаллов, преломляющих солнечные лучи, то ли из-за иных фокусов природы. Гамил, идя через дворцовый двор на условленную утреннюю встречу, заметил себе, что надо бы это выяснить.

Гамил любил знать все и обо всем. Он и жил-то ради этого.

Говорят, что в знании сила, — и это так, но в нем заложено нечто неизмеримо большее. Оно дарит человеку не одну только силу. Дает удовлетворение, например. Кто откажется испытать ни с чем не сравнимую смесь надменности и торжества, обедая с друзьями, чьи самые сокровенные и жуткие тайны досконально известны тебе? Кто не радуется в душе, ведя скрупулезный счет слабостям и порокам своих собратьев по ремеслу?

Кроме удовлетворения, знание дарит еще и уверенность в себе. Оно множится само по себе, завоевывая влияние, оказывая услуги, внушая уважение и страх. Торговец шелком, питающий запретную склонность к мальчикам, охотно делится с тобой последней исроанской сплетней, и корабельщики, строящие трюмы для перевозки рабов, также делятся и доходами, и сведениями со всезнающим, но молчаливым другом. Незаконные сделки, тайные любовные связи, темное прошлое, фальшивые личины и хорошо затертые следы — все это была монета, которую Гамил пускал в оборот.

Он мог бы уже составить себе состояние и уйти на покой, как всякий хорошо осведомленный вымогатель, но он жил не ради денег, а ради чистого знания. Зачем брать плату золотом, когда тебе могут заплатить сведениями? Золото, хотя это и общепринятое средство расчета, мертво как труп по сравнению с живым, дышащим знанием.

Как раз такую живую плату и намеревался получить этим утром Гамил. В одной таверне он встретится с человеком, который расскажет ему о последних событиях на Севере. Гамил надеялся выяснить наконец, жива ли пресловутая госпожа Меллиандра. Но встреча эта будет короткой — через час ему надо вернуться во дворец, чтобы подвергнуться новым унижениям от жирного ленивого краснобая, известного как архиепископ Рорнский.

Проходя в ворота дворца, Гамил старался не думать о последней каверзе Тавалиска, заставившего его соскребать с пола разных задавленных тварей — то улиток, то лягушек. Что еще новенького выдумает его преосвященство?

— Прошу прощения, сударь. Можно сказать вам пару слов?

Гамил подскочил в ужасе, увидя подходящего к нему бродягу, и быстро оглянулся. Он еще недалеко отошел от ворот и от стражи. Он набрал в грудь воздуха, собираясь позвать на помощь.

— Я бы на вашем месте не стал кричать, сударь. Вряд ли вам нужно, чтобы меня схватили и подвергли пыткам.

Уличный мальчишка, остановивший его, имел не больше двенадцати лет от роду, был темноглаз, темноволос, тощ как палка и ухмылялся.

— Мало ли что я могу сказать под пыткой.

Гамил мог распознать скрытую угрозу, когда ее слышал. Такова цена, которую порой приходится платить за обширные знания. Гамил взял мальчишку за плечо, увлек его вперед и остановился лишь тогда, когда они ушли из поля зрения стражи.

— Ну, в чем дело? — спросил он, поворачиваясь лицом к юному подонку.

Тот с нарочитым тщанием оправил камзол.

— Неужели вы не знаете меня, друг мой? Это меня удивляет.

Гамил мысленно перебрал всех своих знакомых. Двенадцатилетний мальчик связывался у него только с одним делом.

— Ты сообщник рыцаря, именуемого Таул?

— Точно так. А зовут меня Хват — да вам, верно, это уже известно. Вы ведь тем и знамениты, что все обо всех знаете.

Гамил поглядел по сторонам. Никого поблизости, кроме старой торговки апельсинами. Места вокруг дворца, к счастью, не отличались многолюдством. Чуть правее располагался еще более тихий закоулок, и Гамил направил своего новоявленного знакомца туда.

— Чего тебе от меня надо?

— Мне надо, чтобы вы устроили мне встречу с архиепископом. Негласную, само собой, и всего на несколько слов.

Гамил так и шарахнулся от мерзкого мальчишки. Спятил он, что ли? Встреча с Тавалиском! Да кем он себя возомнил?

— Об этом и речи быть не может. Его преосвященство не принимает, — Гамил передернулся в отвращении, — людей с улицы.

Мальчишка и глазом не моргнул.

— Примет, если вы постараетесь.

— С чего бы я стал стараться?

— С того. Иначе старина Тавалиск узнает о ваших сношениях с Ларном.

Гамил не дрогнул. Многолетние оскорбления и издевки со стороны архиепископа приучили его не выдавать своих чувств. Однако желудок вел себя по-другому — к нему точно крылья приделали, и он вспорхнул прямо к сердцу. Знание одаривает многим, но отвага, к несчастью, не принадлежит к числу этих даров.

Гамил призвал себя к порядку. Первым делом следовало выяснить, много ли мальчишке известно.

— Ты лжешь, мальчик! Я могу притянуть тебя к суду за клевету!

— Что ж, пошли к судье. Мне спешить некуда, — ответил мальчишка, небрежно разглядывая свои ногти. — По дороге я постараюсь припомнить, сколько писем вы получили с Ларна.

Гамилов желудок камнем устремился вниз. Он пуще всего боялся, как бы архиепископ не узнал о его связи с Ларном. Тавалиск тут же изгонит его из города! Струйка пота стекла по виску Гамила. Какое бы отвращение он ни питал к архиепископу, должность главного секретаря для него крайне важна. Пусть во дворце он лакей — в городе он король. У него здесь целая сеть шпионов и осведомителей, которые боятся его и почитают, торговцы продают ему товары со скидкой, и уличные девки обслуживают задаром.

Знание в довершение всего дарит и чувство превосходства — именно так Гамил чувствовал себя в Рорне. Этот город принадлежал ему, ибо Гамил знал его население, его историю и его политические дела лучше кого бы то ни было. Получая каждый день сведения из сотни различных источников, он заслужил право владеть этим городом. И какой-то юный наглец угрожает лишить Гамила его собственности!

И из-за чего же? Из-за Ларна. Одно другого не стоит. Гамил завязал переписку с тамошними жрецами лишь ради того, чтобы получать известия и оттуда тоже. Того, что говорят оракулы, из пересудов в таверне не почерпнешь и в книгах не вычитаешь. Оракулы знают будущее — ценнее этого знания нет ничего.

В обмен на это знание Гамил оказывал Ларну кое-какие услуги. Ничего существенного — ничего такого, что могло бы его скомпрометировать. Но на прошлой неделе он получил письмо от самого верховного жреца. Тот уведомлял Гамила, что известный ему рыцарь скоро прибудет в Рорн, и самым недвусмысленным образом требовал, чтобы Гамил воспрепятствовал рыцарю сесть на корабль и отплыть на Ларн.

Гамил сделал все от него зависящее — но, когда он добился согласия Тавалиска на арест, рыцарь уже уплыл. Гамил только зря возбудил подозрения его преосвященства. Из всех превосходных качеств Тавалиска — обжорства, самолюбования, наглости и склонности к мучительству — подозрительность стоит на первом месте. Он держит в уме всякую мелочь на предмет ее подтверждения, отрицания или связи с другими мелочами. Гамил был совершенно уверен, что их беседа о рыцаре — одна из таких мелочей. Ох, как некстати явился этот сопляк! До самого Тавалиска мальчишка, конечно, не доберется — но он может пустить сплетню, послать письмо и так или иначе навредить Гамилу.

Гамил содрогнулся при одной мысли об этом. Нет, рисковать нельзя. Он поманил мальчишку и сказал:

— Если я соглашусь устроить тебе аудиенцию у его преосвященства, обещаешь не упоминать о Ларне?

— Ларн? — усмехнулся мальчишка. — А где это? Сроду не слыхивал о таком месте.

Тарисса насмехалась над ним. Голос ее резал ухо, и смех был жесток.

• Предыдущая
• 68/130
• Следующая