Измена - Джонс Джулия - Страница 21
- Предыдущая
- 21/125
- Следующая
На улицах Брена стоял жестокий холод. Туман, ползущий с озера, становился все гуще. Хват продрог, хотя на нем были плащ, куртка, камзол, жилет и две рубашки, — в Рорне одеваться было куда проще. И как только Таул терпит эту стужу в одной сорочке?
Хвату крепко не нравилось все это: и бой, и то, как Таул пьет, и женщина с желтыми волосами. Не то чтобы он не одобрял такие вещи — нет, Хват придерживался весьма широких взглядов. Просто Таулу это не подходило, вот и все. Таул — рыцарь, а рыцари должны быть лучше обыкновенных смертных.
Хват шел за Таулом и его дамой. Город стал меняться к худшему, и мальчуган почувствовал себя в своей стихии. Продажные женщины в открытых платьях стояли у дверей борделей, зазывая прохожих и суля им всевозможные утехи за умеренную плату. Даже Хват не избежал их внимания.
— Заворачивай сюда, милок. Новеньким скидка.
— Пойдем, малыш, я покажу тебе, откуда дети берутся.
Хват с вежливой улыбкой качал головой в ответ, как учил его Скорый. Сам Скорый, впрочем, никогда не отвечал на подобные предложения отказом — на что же тогда человеку нужны сбережения, говаривал он.
Некоторые обращения, впрочем, были не столь лестными.
— Проваливай отсюда, козявка, только клиентов отпугиваешь.
— Нечего глазеть, бесстыдник! Коли платить нечем, так и ступай мимо.
— Я младенцам уроков не даю. Приходи, когда штаны потуже станут.
Хват пропускал все это мимо ушей — от рорнских шлюх он слыхал и не такое.
От Таула он держался поодаль. Он пока еще не хотел объявляться, сам не зная почему. Рыцарь с женщиной вошли в ярко освещенный дом — тоже бордель, судя по красным ставням.
Хват двинулся вдоль стены через кучи отбросов и нечистот и вскоре нашел то, что искал. Ставня, закрытая от холода и вони, покоробилась, и в ней образовалась очень подходящая продольная щель. Хват приник к ней глазом.
В комнате стоял густой дым. Свечи догорали, а угли в очаге уже присыпали золой. Мужчины и женщины сидели за столами, где стыли на блюдах остатки еды. Всё охотнее предавались ласкам и выпивке, причем последней оба пола уделяли больше внимания. Женщины сидели в расшнурованных платьях, и их груди, и большие, и маленькие, никого уже не волновали.
Таул и его спутница, войдя в комнату, очистили себе место на скамье, и Таул тут же потребовал эля — раньше он никогда не разговаривал так грубо. Им подали эль и закуску. Рыцарь стал пить, не глядя на еду. Женщина шепнула ему что-то, прося, вероятно, быть умереннее, и Таул двинул ее в грудь. Хвата это покоробило.
Но женщина, как видно, привыкла к такому обращению и даже не подумала уйти, а принялась за жареного цыпленка, терзая его крупными, но ровными зубами. Хват заметил, как она переглянулась с какой-то другой женщиной. Та подошла, и желтоволосая сунула ей свой мешок. Таул, занятый элем, ничего не замечал.
Женщина с маленькими глазками вышла из комнаты, а когда она вернулась, мешок порядком похудел. Задержавшись перед зеркалом, чтобы взбить свои густо напудренные волосы, она отдала мешок обратно желтоволосой. Хват и не видя понял, что золотишка у Таула поубавилось, и вознегодовал. Честный грабеж — одно дело, но всему есть границы. Желтоволосая обкрадывает Таула, и, как видно, не в первый раз.
Зато в последний. Никому еще не удавалось грабить друзей Хвата безнаказанно. Никому.
Рыцарь опустил голову, словно задумался о чем-то, и Хват не сразу понял, что он разматывает повязку на руке, под которой прятал свои кольца. Он хотел завязать руку потуже, но захмелевшие пальцы не слушались. Повязка соскользнула, и Хват с ужасом увидел под ней воспаленный, вздувшийся ожог с кулак величиной. Рубец, пересекающий кольца, открылся и лежал красной чертой на почернелой коже.
Таул поспешно наматывал бинт — не как человек, перевязывающий рану, а как тот, кто хочет скрыть свой позор. Он прятал кольца так, будто надеялся схоронить под полотном свое прошлое.
Хват отошел от окна, терзаемый незнакомыми ему доселе чувствами. В горле стоял ком, и грудь щемило. Ему невыносимо было видеть, как Таул, сидя в гнусном притоне, воровато прячет под бинтами свои кольца. Хват повернул прочь, решив немного поспать и вернуться утром, когда Таул протрезвеет.
Он шел обратной дорогой мимо стоящих в дверях женщин, не слушая, что они кричат ему.
Мелли, всегда гордившаяся своим хорошим аппетитом и проголодавшая почти полдня, вдруг поняла, что есть не хочет.
Фискель с Алишей выказали себя радушными хозяевами, предупредительными и учтивыми. Тарелка Мелли и ее бокал все время были полнехоньки. Еду подкладывать почти не приходилось, зато опустевший бокал они наполняли с быстротой падающих на жертву коршунов.
У Фискеля и взгляд был как у хищной птицы: острый, внимательный, холодный как сталь. Здоровый глаз, конечно. У Мелли вырвался веселый смешок: и почему столь умные мысли приходят к ней, только когда она выпьет? Некая обособленная часть ее разума, однако, полагала, что они, возможно, приходят и в другое время, только не кажутся столь уж мудрыми на трезвую голову.
А вот сейчас голова у нее не трезвая, а пьяная. Мелли Пьяная Голова! Мелли рассмеялась, и Фискель тоже. Он был такой урод, когда смеялся, что Мелли закатилась еще пуще. Чернявая Алиша только улыбалась с коварством, свойственным женщинам Дальнего Юга.
Фискель опять подлил Мелли. Бокал дрожал у нее в руке, и вино выплескивалось на устланный камышом пол. Мелли нагнулась посмотреть, много ли пролилось, а выпрямившись, перехватила взгляд и кивок, которыми обменялись те двое. Алиша подошла к изножью кровати. Мелли, несмотря на всю свою пьяную удаль и зарождающуюся тревогу, позавидовала этой женщине: она двигалась как настоящая соблазнительница. Вольная грация ее походки с лихвой искупала некрасивость лица. Мелли рядом с ней чувствовала себя деревенской простушкой.
Гибкими, точно бескостными руками Алиша взяла свой вышитый мешочек, распустила его тесемки и достала свернутую змеей веревку. Среди витков что-то блеснуло. Мелли хотела разглядеть что, но зрение уже изменило ей.
Фискель развалился на мягком стуле с видом гуляки, наслаждающегося доброй пирушкой. Пьяная Мелли постепенно преображалась в Мелли-На-Иголках.
Блеск металла вызвал у нее дурноту. Алиша сняла с пояса нож с выложенной жемчугом рукояткой и, опустившись на колени, стала резать веревку. Она ловко обращалась с ножом и даже в эту работу вносила некоторое изящество.
Разрезав веревку на четыре части, Алиша распрямила красивую шею, явив едва заметную улыбку на некрасивом лице.
— Иди сюда, — сказала она, впервые заговорив при Мелли. — Не бойся, я не сделаю тебе больно. — Голос больше подходил к ее движениям, нежели к лицу, — приятный, с легкой хрипотцой, словно намекающий на некие неслыханные, запретные вещи.
Мелли стало страшно, она бросила взгляд на дверь и заметила, что это не ушло от внимания Фискеля. Его здоровая рука сжимала клюку, увенчанную большим узловатым наростом с кулак величиной. Мелли хорошо поняла угрозу, с которой пальцы работорговца стиснули набалдашник. Алиша, терпеливо сидевшая на кровати, поманила Мелли к себе — словно та была вольна поступать, как ей вздумается. Но Мелли-то знала, что выбора у нее нет и ласковый зов Алиши равносилен приказу. Женщина, словно читая ее мысли, сказала:
— Если пойдешь по доброй воле, все будет хорошо. А если заартачишься, мне, может быть, придется причинить тебе боль. — Шило наконец выпросталось из мешка.
Какую же страшную ошибку совершила Мелли, запив миндальный пунш таким количеством дешевого вина! Теперь она определенно не в силах ни бежать, ни драться. Однако есть еще один путь к спасению.
Мелли завизжала во всю мочь, приятно удивленная громкостью и пронзительностью звука, который сумела издать.
Она не видела, как мелькнула в воздухе клюка, лишь услышала треск и ощутила страшную боль от удара по голове. Слезы выступили у нее на глазах, а на губах запузырилась слюна. Сделав неверный шаг вперед, она упала прямо на руки Алише, и та втащила ее на кровать.
- Предыдущая
- 21/125
- Следующая
