Небом дан - Резник Юлия - Страница 11

— Ну, перестань, а? Что ты… Я заплачу.

— Но…

— Заплачу, — гляжу упрямо. — Тебе что-нибудь купить? Сэндвич? Кофе?

— Не-а. Не хочется.

— Тогда спи. Мы быстро.

В отличие от матери, Роман скромностью не страдает. Нагребает столько, что приходится взять пару пакетов. Там и Кола, и какие-то бургеры, и картошка. Чипсы, шоколад, пончики… И это он успел набрать, пока я оплачивал горючку.

Возвращаемся в машину с полными сумками. Ника смотрит на это все, открыв рот. Раскрываю упаковку. Достаю бургер. Одной рукой придерживаю руль, другой — котлету. Ромка тоже чем-то шуршит. Очень скоро в машине начинает пахнуть, как в каком-то захудалом макдаке.

— Ладно. Ваша взяла. Давайте и мне, — вздыхает Ника. Посмеиваясь, передаю ей оставшийся сэндвич. Так уютно, так хорошо… Машина несется через снегопад, обернувшийся через час дороги настоящей метелью, картинка за окном то и дело меняется — леса, на одно лицо деревеньки, какие-то полустанки, укрытые белым поля… Солнце, показавшееся из-за облаков, радует красивым закатом. Ника с Ромкой засыпают, а я делаю погромче радио и прибавляю газа. Ближе к К* начинает клонить в сон. Идущее от печки тепло убаюкивает. Даже кофе не спасает. А ведь я взял крепчайший двойной эспрессо. Неплохой, кстати сказать.

— Дядя Савва…

— М-м-м? Не спится? — зеваю так, что кости трещат.

— Не-а. Я, похоже, заболел.

— Заболел? — чуть сбрасываю скорость и осторожно проверяю Ромкин лоб.

— Угу… — шепотом: — Похоже, у меня гонорея. Мы можем где-нибудь остановиться?

— Гонорея? — я не знаю, плакать ли мне или смеяться. Диагноз пацан себе, конечно, поставил — умереть не встать.

— Живот болит очень.

— А-а-а, вот оно что. — Все же смеюсь. — Это называется диарея, сынок. Не забудь. А гонорея — это про другое.

— Про что?

— Ну, помнишь, ты сказал, что от женщин все беды? Вот и гонорея от них, — навожу тумана. Ромка явно виснет. А потом смешно поджимает ножки:

— Ой-йо-й. Мне прям очень в туалет надо.

Будь неладна эта жратва! Я ведь еще подумал, что не стоит ничего на заправке брать. Как будто накаркал.

— Сейчас… Мы что-нибудь придумаем. Потерпишь? Вон, впереди огни.

— Только если совсем недолго, — говорит Ромка, а сам чуть не плачет. На лбу испарина, над губой — бисером пот. Как бы мне не хотелось будить Нику, приходится.

— Ник…

— М-м-м? Уже приехали?

— Если бы. У Романа живот крутит. Ты случайно от этого дела не брала таблеток?

— Сейчас, — моргает сонно.

— Это все еда из забегаловки. Прости. Надо было в ресторан нормальный заехать.

— Перестань. Ты правильно сказал, чем дальше мы уедем — тем лучше.

— Скоро туалет? Я уже не могу…

— Вот же, смотри, — тычу в приземистое здание на горизонте. — Похоже на гостиницу. Может, здесь тогда и заночуем?

Ника пожимает плечами. Я сворачиваю, решив, что главное — найти туалет, а там разберемся по ходу. Торможу ближе к крыльцу. Вытаскиваю Ромку из кресла. И даже не сразу обращаю внимание, что прямиком за мной паркуется ментовский бобик.

— Добрый вечер. Вы в курсе, что заняли место для инвалидов? — интересуется бодрый голос за спиной. Я ставлю Ромку на ноги. Оборачиваюсь. Знак есть, но я его не разглядел в сумерках. На то, видно, и расчет у гайцов. Ловят на дурачка. Про себя матерюсь. Только этого нам не хватало!

— Извините. Сейчас переставлю. Мы проездом в этих краях, а у сына живот прихватило, — оборачиваюсь к Нике, что вышла из машины и теперь стоит, глядя на ментов, как кролик на удава. Ну, кто ее так учил? Всю контору ведь спалит! — Ну, что вы замерли? — одергиваю. — Бегите. На ресепшене подскажут, где туалет. А я пока перепаркуюсь. У вас ко мне все? — вновь поворачиваюсь к менту. Ромка, к счастью, не дает матери тупить и дальше.

— Мам! Я уже не могу.

Ника отмирает. Бежит вслед за сыном.

— Сейчас штраф выпишем, и можете быть свободны, — улыбается ментяра.

— Давайте по-хорошему разойдемся. Вот. Хватит? — вкладываю ему в руку пару сложенных вместе купюр. Мент удивляется, потому как гораздо дешевле для меня было бы заплатить штраф. О том, что такая щедрость может вызвать лишние подозрения — не думаю. Я не хочу светить документы, а взятка — неплохой способ этого избежать.

— Похоже, мы всей семьей траванулись. У самого живот крутит. Или так разойдемся, или придется ждать, пока я в сортир сбегаю.

— А, вон оно что, — похихикивает ментяра. — Ну, раз такое дело, то, конечно, беги. Что ж мы — звери какие?

— Спасибо.

Взлетаю по ступенькам, толкаю дверь.

— Постой!

Настороженно замираю. Волосы на затылке приподнимаются. От облегчения, накрывшего меня буквально пару секунд назад, не остается и следа. Я снова весь на стреме.

— Да?

— Где жрал-то? Неохота и себе травануться.

— На заправке в городе, вы там вряд ли бываете.

— А, это да. Мы к району относимся.

Я зажмуриваюсь. Все-таки пронесло. Видно, все же нет на нас разнарядки, иначе взяткой я бы не отделался. Считаю до трех, приводя в порядок эмоции. В моем возрасте такие перепады критичны.

— Вам чем-нибудь помочь?

Открываю глаза. На ресепшене сидит разукрашенная в пух и прах девица.

— Нам бы номер на троих. Два взрослых с ребенком.

— На ночь?

— Да. Утром уедем. У вас как с условиями? Нормально?

— Ну, не пять звезд, конечно, но номера чистые. Постельное тоже.

— Мне подходит. Оформляйте.

— Это с вами женщина с мальчиком?

— Со мной.

— Тогда документы на всех.

Ч-черт. И тут, блин, документы! Достаю еще пару тысяч.

— Это чтоб без документов.

— Но…

— Девушка, мы уедем с петухами. Никто знать не будет, что мы здесь останавливались. А это за номер. — Достаю еще пятихатку. Щедро подведенные глаза девицы загораются жадностью.

— Вас никак полиция разыскивает? — смеется глупо, не понимая, что, в общем-то, не так уж она и далека от истины.

— Нет. Бывший муж моей девушки. Зверюга. Видели, какой у нее фингал? Это все он. Пожалуйста, никому ни слова, — вру, не моргнув глазом.

— Я — могила! — клянется девица.

— Вот и славно.

Ромка выходит из туалета, расположенного в тупике коридора, как раз когда девица интересуется:

— Вас никак полиция разыскивает?

— Нет. Бывший муж моей девушки. Зверюга. Видели, какой у нее фингал? Это все он. Пожалуйста, никому ни слова, — Савва врет, не моргнув глазом. Я же не знаю, плакать мне или смеяться. Конечно, первым делом мне хочется его одернуть. Сказать, что врать нехорошо. Что это не по-православному. И что такое поведение не подобает сыну и брату священнослужителей, но как только я ловлю себя на этом, в душе моментально вспыхивает протест. Я себя вон сколько лет вела как покладистая, очень хорошая дрессированная обезьянка, и чем все закончилось? Я бог… нет, черт его знает где, посреди трассы, в сомнительном отеле для дальнобойщиков. Вполне возможно, объявленная в розыск.

Беру притихшего сына за ручку. Идем к ресепшену. Завидев нас, Савва весь напрягается, опасаясь, что я его выдам.

— Сочувствую, — девица взглядом указывает на мой подбитый подбородок. — Эти мужики такие козлы.

Савва сгребает со стойки выданный ему ключ и выступает вперед, предостерегающе на меня глядя. То, что он настолько меня недооценивает, бьет вожжой под хвост всех моих чертей.

— Вы не представляете себе даже, насколько! — покладисто соглашаюсь я.

— Кто, я не представляю? Да ну. Сама такого же взашей погнала недавно. Что ни рабочая смена — так приступ ревности. Думал, я тут развлекаюсь с гостями. Вот не козел? Мне ж иной раз в гору некогда глянуть… За сутки убьешься так, что домой еле ноги тащишь. А мой-то без работы сидел последние полгода, откуда ему знать, как оно? Делать ему нечего — вот и придумывает себе всякое. Я ему говорю — на работу устройся, сколько можно тебя кормить?! А он мне… — девица осекается, на меня глядя: — Да что я все о себе? У тебя как?