Корона с шипами - Джонс Джулия - Страница 78

• Предыдущая
• 78/158
• Следующая

— Итак, ты просишь меня взять людей и съездить в Мир'Лор, а сам поплывешь в Мэйрибейн искать разгадку здешних тайн? — Кэмрон не стал ждать ответа Райвиса и продолжал: — Но почем я знаю, что могу довериться тебе? Вдруг ты воспользуешься случаем и исчезнешь и я тебя больше в глаза не увижу?

— Единственное ручательство — мое слово.

Несколько томительно долгих минут Кэмрон, не моргая, смотрел Райвису в глаза. Пение давно замолкло, и ветер перестал. На восточном склоне холма стало абсолютно тихо. Райвису показалось, что прошла целая вечность. Наконец Кэмрон прокашлялся и, все еще неотрывно глядя на него, сказал:

— Для меня это достаточная гарантия.

Райвис только сейчас заметил, что все это время не смел перевести дух. Он вздохнул полной грудью. Ему так долго никто не доверял, что он уже забыл — каково это, когда тебе доверяют. А ведь это приятно, чертовски приятно.

Боясь показать, что расчувствовался, Райвис поспешно вскочил и подал руку Кэмрону:

— Встречу назначим через три недели в замке Бэсс.

Даже с помощью Райвиса Кэмрону не сразу удалось подняться. Его спина, руки, ноги были покрыты кровоточащими порезами.

— Да, через три недели, — откликнулся он.

Райвис кивнул и повернул назад, к лагерю. Нужно найти перо и чернила. Далеко-далеко в Майзерико живет одна темноволосая красавица. Ему следовало извиниться перед ней, и именно сейчас почему-то возникло желание сделать это. Истанианские разведчики захватят его послание.

Тело девушки было совсем худеньким; в темноте Изгард мог представлять себе, что обнимает не плоть ее, но спрятанные под кожей тонкие косточки. Ощущение, что он проникает в какие-то потаенные глубины, туда, куда еще никому не удавалось проникнуть, возбуждало короля.

Девушка была истощена. Она погибала от голода. Изгард приметил ее на дороге среди других нищих. Она просила хлеба. Сквозь истончившуюся кожу, казалось, просвечивали кости, а глаза так запали, что походили уже не на глаза, а на два сверкающих уголька. Одета она была в истрепавшийся в лохмотья красный плащ; лицо, как засохшая кровь, покрывала корка грязи. Изгард велел своим людям подобрать ее.

Когда Изгард вошел в нее, слабые ручки девушки обняли его. Это тоже возбуждало. Сухие ладошки. Страсть. На пальцах нищенки осталось так мало мяса, что ее прикосновение было точно прикосновение трупа. Живой скелетик цеплялся за него. Он дышал прерывисто, девчонка же, казалось, не дышала вовсе. Ее тело привыкло обходиться не только без пищи, но и почти без воздуха.

Изгард не закрывал глаза. В его шатре было абсолютно темно, он мог видеть лишь то, что находилось прямо перед — или под ним. Это вполне устраивало короля. При свете лампы пришлось бы смотреть девушке в лицо, а оно его совершенно не интересовало.

В углах рта Изгарда выступила слюна. Он протянул руку и дотронулся до руки девушки. Его пальцы ощупали мягкую, как пергамент, кожу на запястье и двинулись вниз, по выступающим венам, в которых билась кровь. Изгард возбуждался все больше. Большой палец — кожа здесь еще тоньше. Сустав — он задержался и на нем. А вот и ногти.

Он укололся обо что-то.

Разумом Изгард понимал, что это всего лишь ноготь девушки, но внутренний голос, который шел из самой значительной, самой глубокой части его души, говорил Изгарду, что это — один из шипов Короны. В темноте его невозможно было отличить от ногтя.

Изгард застыл. Он не желал ничего больше — только ощущать, как проникает в его плоть этот священный шип. Темнота в шатре стала еще гуще. Изгард перевернулся на спину, затаил дыхание и лежал неподвижно, отдавшись видениям, изливавшимся на него, как черная патока.

Венец во всей красе встал перед его мысленным взором, а воображаемые шипы впивались в плоть. Он видел свое собственное лицо, отраженное в золотом зеркале. Отражались в драгоценном блестящем металле и другие образы, мгновенно сменяющие друг друга, точно кристаллики соли, тающие в пламени. Изгард не успевал разглядеть и опознать их, но общий смысл был ему ясен.

Изгард облизал пересохшие губы. Венец показал ему картины войны.

А потом они были уже не перед глазами, но в мозгу, проникали, ввинчивались все глубже, в самое ядро, в самый корень его существа. Кровь, разрубленные на части тела, разинутые в безумном вопле рты и сверкание стальных клинков. Эти жгучие образы опаляли его мозг, запечатывали его печатью Венца и уничтожали все, что было лишнего, все, что отныне не имело значения. Наконец это безумное мелькание прекратилось, поглотив все посторонние, ненужные идеи и чувства короля. Остался лишь один образ, раскаленным углем тлевший в золе его смятенных мыслей.

Изгард увидел себя в западном порту Бей'Зелла. Он стоял и смотрел на море — торговые пути на запад, на дальний восток и на юг были открыты перед ним. Он был властителем Рейза и Бухты Изобилия.

И это только начало.

Изгард отпихнул от себя девушку и вскочил. Девчонка уцепилась за него, но Изгард ее больше не замечал. Теперь это тощенькое тельце казалось ему отталкивающим. Желание покинуло его тело. Теперь он хотел лишь того, что показал ему Венец с шипами. Хотел славы, военных побед, власти, рукоплесканий баронов и полководцев. Но не меньше влекла его и темная сторона войны: разлагающиеся трупы, сочащиеся гноем раны, грязь и тучи навозных мух.

Сердце выскакивало из груди, ладони стали влажными. Изгард барахтался в темноте шатра, собирая свою одежду. Он делает недостаточно. Он не должен тратить время на сон. Он должен сражаться непрерывно. Малейшая слабость, упущение — и все потеряно. Ему надо немедленно поговорить с писцом.

Ночной воздух немного охладил разгоряченное тело Изгарда. Девчонка-нищая знала свое место и не посмела окликнуть его. За это он сохранит ей жизнь.

Часовые встрепенулись при виде короля. Лагерь представлял собой сердце захваченных войском Изгарда рейзских территорий. Он был разбит у подножия гор, в месте, где гряда Борел плавно переходила в Ворс. До Торна отсюда меньше суток верховой езды. На расстоянии тринадцати лиг вокруг не осталось в живых ни одного человека, который не был гэризонцем по рождению или воспитанию. И это заслуга гонцов. Они убивали ради убийства, потому что хотели видеть кровь жертв и ужас в их глазах, потому что могли дышать только последними вздохами умирающих. Потому что дыхание жизни, любой жизни, было для них хуже яда.

После нескольких удачных опытов Изгард был вполне уверен в своих слугах. Они очистят землю от всякой мрази, от ненужной накипи, подготовят ее для истинных сынов и вельмож Гэризона.

В палатке Эдериуса тоже было темно. Если бы Изгард не захватил с собой факел, ему пришлось бы пробираться ощупью. Узорщик спал. Его темная фигурка скорчилась на земле. Даже при таком тусклом освещении видно было, что старик трясется, как от холода. Он ослабел после вчерашней битвы. Врачам следовало бы позаботиться о нем.

Изгард опустился на колени рядом с писцом и закрыл его лицо — нос и рот — ладонями. Несколько секунд легкие Эдериуса пытались бороться с удушьем, потом тело его конвульсивно задергалось, а глаза широко раскрылись. Изгард надавил сильней.

— Смотри-ка, проснулся, — прошипел он.

Узорщик отчаянно заморгал. Белки его выпученных глаз казались необыкновенно яркими. Рот был разинут в безмолвном крике, а руки беспомощно дергались.

Изгард по-прежнему не давал ему вздохнуть.

— На меня смотри, на меня, — свистящим шепотом велел король, наклоняясь ближе, почти вплотную к лицу Эдериуса. — Смотри на человека, который носит Венец с шипами.

Эдериус еще раз попытался вырваться. Каблуки его сапог скребли по земле, голова моталась из стороны в сторону. Но он был слишком слаб, чтобы справиться с Изгардом. Не прошло и минуты, и писец сдался, руки его бессильно повисли. Он больше не шевелился.

Изгард удовлетворенно кивнул. Он с такой силой надавил ладонью на рот старика, что почувствовал его зубы.

— Скажи, считаешь ли ты меня своим повелителем, Эдериус? Скажи, что я твой повелитель, я и никто другой.

• Предыдущая
• 78/158
• Следующая