Невольница: его проклятие (СИ) - Семенова Лика - Страница 19

Я развернулась и пошла к дверям. Дернула тяжелую створку, но тут же два вольнонаемника в голубом преградили дорогу. Я какое-то время смотрела в упор на глянцевые куртки и была вынуждена отступить.

Полукровка устроился в кресле, закурил:

— Это ведь не предложение, — в голосе чувствовалась усталость. — Это приказ. Ты будешь жить здесь. Столько, сколько понадобится.

— Понадобится для чего?

— Чтобы как следует понять, что ты можешь потерять.

О да… Это человек, способный все изгадить одним лишь прикосновением. И вместо того, чтобы хотя бы временно порадоваться такой неожиданно роскошной тюрьме, потому что другого просто не оставалось, я мучительно хотела вернуться в свою комнату. Как говорят — золотая клетка. Но здесь все еще хуже: золотая клетка, в которой я чувствую себя лабораторной крысой.

К счастью, управляющий не был расположен длительно наслаждаться моим обществом. Он докурил и оставил меня одну в прокуренной приемной.

Я осталась среди чужих вещей, и в каждой из них видела Вирею. Я чувствовала себя вором, проникшим в чужой дом.

Неделю назад Пирама короновали. Я, наконец, получил мантию Великого Сенатора, а вместе с ней придворную рутину. И не скажу, что был в восторге, как бы себя не убеждал.

Первое заседание сената прошло так себе. Впрочем, как я и предполагал. Однако, несколько лучше, чем опасался. Как ни грозился Тенал, ему не удалось кардинально настроить даже половину сенаторов. Это радовало, но совершенно не означало поддержку. Каждый попросту боялся за собственную задницу и боялся лишиться места. Опасения тоже своего рода оружие, когда больше не на что опереться. Но, как оказалось, у Октуса было не слишком много неоспоримой поддержки. Многие были недовольны его политикой и одобряли лишь из-за его высокого положения. Марий Кар пользовался поддержкой тоже, в большинстве, по этой причине.

Пирам слушал о заседании с явной скукой, лишь слегка оживился, слушая мои выводы. Он не слишком любил дядю, а старшего кузена просто не выносил. Но оба Кара вызывали в нем хоть какие-то живые чувства. Казалось, с императорской властью он тоже получил в итоге несколько не то, что желал.

Я закончил, наконец, с докладом о заседании сената и свернул данные:

— У меня все, ваше величество. Какие будут распоряжения?

Пирам поднялся с кресла, заглянул в ящик стола и припечатал передо мной информационную карту:

— Хочу, чтобы ты ознакомился и одобрил. Приказ об амнистиях.

Ну конечно… Важная часть начала правления. Я забрал карту и убрал в рабочую папку:

— Конечно, ваше величество.

Он скривился:

— Ты считаешь это правильным?

— Что именно?

— Амнистии. Ведь тем самым я ставлю под сомнение результаты правления своего отца.

Я пожал плечами: хороший вопрос.

— Так полагается, ваше величество. Традициями нельзя пренебрегать. Тем более на заре правления.

— Традиция… выпускать преступников из тюрем, где им самое место.

— Это шанс исправить несправедливость, допущенную в отношении невинно осужденных, ваше величество. И шанс вернуть к жизни тех, кто в полной мере сумел осознать тяжесть своего преступления и раскаяться в этом.

Пирам хмыкнул:

— Еще бы выяснить, где в действительности эта несправедливость. Формализм убивает истинный смысл. В итоге все сводится к тому, что мы выпускаем то количество мрази, которое должно отпустить для протокола. И она оседает в Котловане или Змеином кольце. Все предсказуемо и до парадоксальности глупо. Ты веришь в раскаявшихся преступников?

Мне нечего было возразить — он прав.

— При любом правлении, ваше величество, существует сопротивление и оппозиция. Главное следить, чтобы эта оппозиция не принимала угрожающие размеры. Они нужны нам, несмотря на парадоксальность.

Пирам собственноручно налил вина и протянул мне бокал, как когда-то:

— Знаешь, кто действительно заслуживает амнистии?

Я с интересом посмотрел на него.

— Твоя девчонка. Оллердаллен.

Это было неожиданно, я едва не выронил бокал.

— Вы так полагаете?

Он кивнул:

— Она, действительно, платит за чужие грехи. После представления, устроенного Советом Высоких домов это стало более чем очевидно. Я бы охотно помиловал ее, будь она жива. О ней так и нет известий?

Я покачал головой:

— Нет, ваше величество.

Он отпил и пытливо посмотрел на меня:

— Жаль. Это был бы красивый жест. Знаешь, как показательно миловал мой дед?

Я покачал головой — никогда в это не вникал.

— Он выбирал самых красивых преступников. Когда публично получает помилование красивая женщина — это выглядит очень эффектно. Глядя в красивое лицо народ не верит, что оно может принадлежать преступнику. И народ искренне ликует, прославляя милость правителей. Твоя девчонка была бы идеальным кандидатом. Я видел голограммы — она непозволительно красива. Теперь понимаю, от чего ты сошел с ума. Очень жаль…

Казалось, он действительно сожалел.

— Если мы закончили, ваше величество, могу я удалиться?

— Еще один вопрос, де Во.

Я знал этот тон. Едва ли мне понравится вопрос.

— До меня дошли кое-какие слухи.

Я отставил бокал и выпрямился:

— Какие слухи, ваше величество?

— Ты заложил дом. Это правда?

Твою мать…

— Правда, ваше величество.

— Могу я узнать зачем?

Я усмехнулся:

— Ответ очевиден — мне понадобились деньги.

— Двести тысяч? Ты что, снаряжаешь армию?

— Помилуйте, ваше величество. Всего лишь непредвиденные расходы.

— Но, почему ты не взял деньги в Императорском банке?

— Я не мог ждать.

— Я хочу выкупить твой долг.

Я покачал головой:

— Благодарю, ваше величество, но это лишнее. Я как раз ожидаю средства с Атола и Феса.

Не скажу, что мне слишком уж не нравилась такая жизнь, но все это было чужим. Даже квартируя в гостинице, человек на время становится хозяином пространства, а это пространство на время становится его домом. Мне же казалось, что я всего лишь актриса, которая существует в декорациях, и вот-вот придется снимать грим, как только закончится эта нелепая комедия. А конец не за горами, я это чувствовала. Может, из-за слов полукровки, которые впились в память хватким шипом песчаного чертополоха. Намертво, хитрым маленьким крючочком на самом конце сухого желтого лепестка. Не зря говорят: «К хорошему привыкаешь быстро». Я боялась привыкнуть к роскоши. К красивой одежде, изысканной еде. Я даже научилась понимать вкус капангов: кисло-маслянистый, с характерным запахом, который многим так не нравился. Все это не шло ни в какое сравнение с моей жизнью на Норбонне. Он на это и рассчитывал. Или не он… впрочем, нет никакой разницы. За этот странный месяц полукровка заходил лишь два раза. Будто в гости, всячески подчеркивая, что явился не как управляющий, а как добрый друг. Как любила говорить Лора: «С такими друзьями врагов не надо». Лора много что говорила… Порой это выглядело глупо, порой — бессовестно или цинично, вызывало у меня улыбку, но она всегда умела приспосабливаться лучше меня, потому что всегда во что-то верила, о чем-то мечтала. Во мне никогда не было этого огня.

Что бы она сделала на моем месте? Влюбила в себя де Во — в этом нет сомнений. До одури, до дрожи. Она бы смогла. Когда-то об этом твердил Ларисс — настойчиво и неприкрыто, до отторжения. Он читал меня, как ребенка. Этому совету надо было следовать с самого начала и не прибавлять мучений. Это единственный выход. Но, принять решение просто — как его воплотить, когда не веришь в удачу? Что ж, у меня тоже есть любимая поговорка: «Дураков надо учить». И я считаю ее правильной даже в свой адрес.

Вскоре предстоит переезд в сенаторский дворец, и там не будет полукровки. Так говорят. Там станет легче дышать. Может, даже это многое изменит.

Неожиданно присеменила рабыня-сиурка, склонила лысую голову: