Невольница: его проклятие (СИ) - Семенова Лика - Страница 27

Вирея улыбнулась и опустила голову:

— Нет, Адриан. Меня не устраивает такой обмен. Ты знаешь: мне плевать на протокол. Ты и наши дети — это единственное, что имеет значение.

— Слышал бы тебя твой отец.

Она кивнула:

— Он слышал. И поверь, дорогой, он полностью на моей стороне. Он из тех отцов, которые ценят счастье дочери превыше формальностей.

— Герцог Тенал ничего не ценит выше формальностей.

Вирея покачала головой:

— Ты заблуждаешься. Разве все еще не убедился? Он прикажет убить эту несчастную девочку по одному моему слову. Из-за тебя. Из-за того, что ты не можешь держать себя в руках.

И это было самым тупиковым. Если бы они грозились выдать ее Совету… Теперь все было бы иначе. И проще.

Нет ничего хуже неугодной влюбленной женщины. Молящие глаза, которыми она все еще пытается завлечь, отчаянные слова. Мерзкие ужимки, которые ей кажутся соблазнительными. Никогда не понимал, на что они надеются.

— Отчего ты не спрашиваешь, что я пережила там, на Атоле, когда ты здесь вступал в должность? Знаешь, как на меня смотрели — с жалостью. На меня, дочь Максима Тенала, высокородную. Меня жалели даже собственные рабы. Знаешь ли ты, что такое, когда тебя жалеют рабы? Это дно, Адриан. Провалиться ниже уже невозможно. О каких формальностях здесь можно говорить?

— Ты сама начала все это.

Она покачала головой:

— Нет… Не я — твой не в меру разумный брат, которого ты так превозносишь. Только почему я его здесь не вижу? Он, наконец, решил избавиться от плебейской должности? — Она грустно улыбнулась: — Попомни мои слова, Адриан — когда-нибудь он продаст и тебя. Лишь бы был весомый повод.

— Прекрати, это уже слишком. Хорошо, — я кивнул, заложил руки за спину. — Я готов назвать свои условия.

Вирея встрепенулась, глаза загорелись. Она надеялась, почти дрожала. Черт бы ее побрал вместе с этой надеждой.

— Помнишь, ты как-то говорила, что готова на все. Лишь бы это нравилось мне.

Она побледнела, но все же кивнула. Жадно ждала ответ, комкая пальцами платье.

— Я готов лечь в твою постель, но при одном условии.

Я молчал, выжидая, когда она потеряет терпение. Видел, как сжимала пальцы, как часто вздымалась пышная грудь:

— При каком? — ее голос сорвался на хрип, слова застревали в горле.

Только бы не перегнуть. Как рассчитать эту точную аптечную пропорцию? Я выждал, вглядываясь в ее лицо. Подошел, взял за руку и нежно поцеловал ладонь. Она вздрогнула, едва не выдернула пальцы. Еще немного, и она кинется на шею, посчитает, что можно. Я отпустил руку, выпрямился и посмотрел в глаза:

— Нас будет трое. Я, ты и Манора. Это мое условие. Либо втроем, либо одна.

Это неосуществимо — мы оба прекрасно понимали это. Вирея — не девка из борделя, а высокородная жена и мать моих детей. Но формально я, все же, согласился — теперь ее черед отказываться.

Вирея остолбенела, не в силах выдавить ни звука. Надеюсь, она в достаточной мере неприятно удивлена, чтобы отказаться. Она смотрела на меня, будто не понимала, моих слов, наконец, подняла голову:

— Я могу подумать?

Я кивнул. Сколько угодно — я заранее знал ответ. И она знала. Вирея развернулась и торопливо пошла к дверям, цокая подкованными каблуками по полированному камню.

Меня передернуло, когда пальцы Бальтазара коснулись плеча. Раскаленные и шершавые. Он навис надо мной и шумно дышал прямо в ухо. Старый имперец запретил им трогать меня. И они не нарушат этот запрет.

Я надеялась, что они не нарушат.

Послышался шорох двери, шаги. Бальтазар отскочил и, вытянувшись, склонил голову — Тенал.

— Здравствуй, красавица.

От этого тона покоробило. Холодный старик, будто сделанный из фарфора и стали. Его блеклые глаза сверкали кусками льда.

— Надеюсь, тебя не обижали?

Я покачала головой.

— Очень хорошо. Потому что если эти два молодых человека нарушили мой приказ, они не получат своих денег.

Старик обернулся на наемников, и те вытянулись, как солдаты, стоя у стены. Надо же: они боялись его.

Мягкий тон, любезные манеры. И страх, который оглушал.

— Мой зять не желает договариваться. Видно, ты не настолько дорога. В данных обстоятельствах это, скорее, радует.

Я подняла голову и заглянула в бесцветные глаза. Впрочем, что я надеялась разглядеть в кусках льда?

— В этом случае я обещал ему вернуть тебя по частям. Нос… Ухо… Палец… В маленьких искусных коробочках.

В прошлый раз старик казался человечнее, живее. Я даже посмела на что-то надеяться. Теперь пронеслась на удивление холодная мысль, что это конец.

Он неожиданно тронул меня за плечо:

— Я, по-твоему, способен все это сделать?

Я не знала, что отвечать.

— Вирея бы не пожалела, — старик кивнул. — Всегда говорят, что женщины кровожаднее мужчин. Тем более, обиженные женщины. Но я не хочу сделок с совестью. На старости лет это слишком тяжелый груз.

Я опасалась что-либо спрашивать, ежесекундно боялась, что он посмеется в глаза.

— Я отвезу тебя в одно безопасное место, а когда все утрясется, помогу покинуть планету. Если у тебя все еще останется это желание.

Я боялась верить этим словам. Я уже слышала заманчивые обещания — они оказались ложью. Обещания из уст имперцев — всегда ложь. Я боялась хоть на мгновение допустить, что старик мне поможет… Если бы хотел помочь — отправил бы меня прямиком в порт, а не в «безопасное место».

— Куда? — внутри все сжалось. — Где это место?

— Совсем недалеко, — старик видел мое недоверие. — Ты, наверняка, знаешь, что если хочешь что-то спрятать, надо прятать на виду, под самым носом.

Да, я слышала такое. Но уже не хотела ни близко, ни далеко. Все — лишь лживые обещания. Безопаснее всего вернуться к де Во. Я больше не хотела ни надежд, ни метаний — я хотела, наконец, определенности. Он — моя определенность. Я вспомнила, как он ластился, когда мои пальцы неожиданно смело зарывались в его мягкие волосы. У меня бы получилось. Жаль, что я приняла это решение слишком поздно. Я не могу просить старика вернуть меня. И я ни на крупицу не доверяю старику.

Тенал повернулся к наемникам:

— Эти молодые люди проводят тебя и проследят за твоей безопасностью.

Он махнул рукой в приглашающем жесте, давая понять, что я должна идти за наемниками. Я запахнула тонкий плащ и вышла.

Мы прошли безликим каменным коридором с пунктиром тусклых белых лампочек на потолке — будто перевернутая взлетная полоса. Вышли в такую же неприметную безликую дверь и оказались в прохладной ночи. Совсем рядом шелестели кроны деревьев, казавшиеся теперь плоскими силуэтами. Пахло ароматной свежестью, пряными умирающими цветами. Над россыпью звезд царили четыре луны, как глаза огромного паука. Отчего-то представлялся паук. Я ненавидела эти луны — сама не знаю почему. Кругом чернота, кругом непроглядные тени. Юркнуть в черноту и затаиться. Я уже стала отчаянно приглядываться, но тут же почувствовала повыше локтя сухие, но крепкие, как тиски, пальцы старика. Он все понял. Тенал сам подвел меня к серебрившемуся в ночи закрытому корвету, помог забраться на подножку. Наемники залезли следом и расположились на сидении напротив. Закрылась дверь, зажглись маленькие лампочки по периметру. Я опустила голову, чтобы не смотреть на Бальтазара. Тот, судя по всему, тоже потерял ко мне интерес, повернулся к Окту и о чем-то тихо говорил. Они время от времени смеялись, будто в такт гудению мотора, но ни разу не посмотрели на меня. Словно меня вообще не было.

Наконец, корвет качнуло, он остановился с тихим шипением. Бальтазар открыл дверь, выпустил Окта и махнул мне:

— Выходи, давай.

Я не заставила просить дважды. Запахнула плащ, будто кусок тонкой ткани был способен меня от чего-то защитить, вышла и огляделась. Помещение походило на парковку. Огромное, заставленное корветами, катерами, прогулочными капсулами. У стены раздувал пузатые бока пассажирский аэробус.